Иосифу Бродскому Прошил декабрь насквозь Венецию ветрами. Поры ненастной навалив на город бремя, То дождь, то брызги волн набрасывал горстями, И хмуро делал вид, свиданиям не время. Между домами, стиснув донельзя пространство, Кирпичных стен громады тяжестью нависли. Как будто, выставив наружу всё убранство, Внутри забыл вдруг город выдать коды мысли. По лабиринтам неизведанным блуждая, Как в измерениях других, необъяснимых, Путь свой зигзагами по ходу пролагая, Я шёл на Набережную Неисцелимых. На встречу с ней, хоть у неё не то названье. Но дал Иосиф Бродский ей определенье По временам, когда предсмертное страданье Там покидала даже мысль на исцеленье. Что самого его влекло в пылу мечтаний К местам, где призрачен раздел воды и суши. Какую часть хранил от тех воспоминаний, Что вынес с берегов Невы, а что разрушил. Он и себя так называл, неисцелимый, И будто здесь мог только, вглядываясь в вечность, Впустить в себя весь мир наш, тонкий и ранимый, Где безысходность переходит в бесконечность. Сам от каких хотел избавиться страданий. Как этот город стал ему незаменимым. В другом краю закончив путь земных скитаний, Сюда вернулся навсегда, Неисцелимым. К каналам жался строй фасадов мокрых зданий. Ком облаков воды касался временами. А я, найдя тот уголок в конце блужданий, Невольно думал, где же мы, так что же с нами. Поздняя осень
Вместо сказочного замка в облаках Виснет мятая нелепая гряда. Стынет грустная улыбка на губах. Примерещится, здесь осень навсегда. Небо хмурое, нигде прогалов нет. День застрял в коротком вялом полусне, Где рассвет совсем по виду не рассвет, Так до вечера протянется вполне. Ни о чём совсем не хочется мечтать. Вверх подолгу нет желания глядеть. С шаткой лестницы до неба не достать, А без крыльев никуда не улететь. Жмётся холода наплывшего налёт. Сыплет мелкий снег, похожий на крупу. Как на лужах, на душе холодный лёд, Я могу его ломать как скорлупу. Мир исчез, уйдя неслышно стороной По кустам, где шорох листьев загребён. Скрип деревьев цепко схвачен тишиной. Льнёт видение, похожее на сон. То, что было, сплыло, былью поросло, А иного вместо просто не нашлось. Лишь одно опустошение нашло, Что-то серое по жизни растеклось. Снег Хлопья снега плотным строем С неба валятся неспешно, Наполняя мир покоем, Замирая безмятежно. Всё летят неторопливо, С окружением сживаясь, Затихают молчаливо, Лёгкой грусти предаваясь. Ни волнения, ни вздоха, С суетой весь свет простился. Даже ветер, вот пройдоха, Где-то глухо затаился. Слух напрячь ещё немного. Дел пустых отбросить ворох. Лишь мелькания сплошного Чутко слушать слабый шорох. Наплывают, оседая, Сверху тонкие лавины, По частицам подновляя Убелённые картины. Отгоняя все печали, Заметая все заботы. Зачертив по кругу дали, Белым выстелив подходы. Волны нежности холодной Укрывают дивно ели. С монотонностью дремотной, Без какой-то либо цели. Мягко лапы обнимают, Привалившись осторожно. Прикоснувшись, засыпают, Потревожить невозможно. Где-то прошлое укрылось. Что-то стало с настоящим, Чуть иначе проявилось В нашем времени летящем. В мире, белое встряхнувшем Чистота и первозданность. В каждом миге промелькнувшем Вечной жизни неустанность. В немилость у времени Острый ветер в лицо. И дождинки как слёзы размазаны. Больно режет глаза, безысходностью сжата душа. Навалились невзгоды. Бреду как сурово наказанный, В неизвестность нещадно гонимый, тревожно дыша. Как попавший в немилость у времени, но в чём вина моя. Беспросветность насела, звук ветра нутро холодит. Хоть ещё в глубине мысль пока шевелится упрямая, Не пристало сдаваться, ведь век мой ещё не прожит. Отпусти меня, память. Зачем так цепляешь отчаянно. Потерялся я в жизни. То значит, случилась беда. В непроглядности серой бреду на земле неприкаянно, С гадким чувством, я всё-таки где-то свернул не туда. Снова чудится, голос сквозь ветер во тьме пробивается, Верещит как юродивый, что-то собрался сказать. Может быть, неудобную правду поведать пытается, Только что мне с ней делать, по новой уже не сыграть. Я бреду в непогоду навстречу струящейся сырости, Остановка как гибель, я знаю, что должен идти. Почему оказался у времени вдруг я в немилости. Отчего всё не вижу просвета на долгом пути. |
