– Теперь открой глаза, – оповестил голос.

Это был голос Менхофра. Но Солон его не узнал. Измождённый, с затуманенным рассудком, в состоянии полуиспуга и полувосторга, он постепенно приходил в себя от священного трепета, долго возвращался в этот бренный реальный мир. Наконец, афинянин, преодолев головокружения, приоткрыл глаза и увидел, что находится на каменной площадке, на откосе горной вершины. В двух шагах от него, как ни в чём не бывало, стоял жрец и пытливым взглядом терпеливо взирал на своего спутника. Он напоминал таинственного мага, обладающего едва ли не божественной, во всяком случае, сверхестественной силой. Непонятно, где и когда жрец успел переодеться. Теперь с ног до головы его тело было покрыто белоснежной мантией, разукрашенной золочёными лентами. Лицо Менхофры было одухотворено и сияло незабываемой улыбкой. Солон ещё не видел такой замечательной трогательно нежной мужской улыбки. Воистину божественной улыбки. Жрец торжественно, но сдержанно ликовал.

– Вижу, ты очень счастлив, – сказал он Солону, – надеюсь, с тобой произошли глубокие метаморфозы. Поблагодари Бога за небывалые мгновения. Это была работа высших сил, недоступных человеческому пониманию.

– Я испытал чувства, не знающие границ и меры, – благоговейно произнёс афинянин. Я даже не знаю, бывает ли такое с другими людьми. Бывает ли такое вообще, или мне эти чудеса только померещились.

Афинский купец действительно пребывал в состоянии неземного блаженства, которого ранее никогда не испытывал. Он трепетно воздел руки к небу, к лучезарному солнцу, которое, как ему казалось, есть везде и всюду, и тихим, идущим из глубин души голосом прошептал:

– Благодарю тебя, Амон-Аполлон, за то, что ты допустил к себе, за то, что одарил меня невиданным чувством и счастьем. Пусть твоя мощь и власть будут вечны и благотворны!

– Неплохо бы тебе увидеть мистерии Амона, а то и поучаствовать в них. Тогда бы ты был счастливейшим из счастливых эллинов, а то и всех людей, – таинственно речевая Менхофра.

Солон ничего не ответил на сказанное. Скорее всего, до него не дошёл смысл слов жреца. Он видимо не понял, в какую страшную тайну ему предлагают погрузиться. А может, он про себя подумал, что достаточно и того, что он увидел сегодня. Ещё таких две-три встречи с неизвестными божественными силами и можно надорвать собственное здоровье. И телесное, и психическое. Человеческий разум может не выдержать столь неведомых испытаний. Достаточно и того, что с ним случилось.

Некоторое время они молча постояли, отдышались, насладились чистым воздухом, осмотрелись вокруг. Затем каменистой тропой жрец и купец быстро добрались до здания, где встретились прежде. Завершив свои служебные дела и дав кое-какие распоряжения подчинённым, Менхофра пригласил Солона к себе домой отобедать, побеседовать.

Дом жреца, который вовсе и не был домом, а великолепным дворцом, находился невдалеке от храмовых сооружений. Это было одно из лучших зданий в Фивах, судя по всему возведённых не так давно. Можно предположить, что Амон был щедр к хранителю своего образа. Слону так и хотелось воскликнуть: «Египетские жрецы живут лучше, чем эллинские цари». Однако делать подобного он не стал. Не следует огорчать таких хозяев, как Менхофра. Впрочем, он мог и не огорчиться.

Войдя во двор, представлявший из себя огромную площадь, Солон долго рассматривал наружность постройки и всё, что её окружало. По эллинским меркам в таких домах могли жить только богатейшие цари, а то и вовсе боги. Во всяком случае, не жрецы. За домом располагались огромный сад, великолепные беседки, озеро, галереи и какие-то совершенно непонятные, химерические изваяния. Солон, подобно ребёнку, восхищённо присматривался к этим прелестям и только молча покачивал головой. Жрец с любопытством взирал на гостя и с довольным видом сопровождал его оценивающим взглядом. Как бы отвечая на незаданный вопрос купца, хозяин с достоинством произнёс:

– Да, здесь божественно красиво. Красота была и есть неотъемлемая часть религии и жреческого промысла. Слуге Амона, то есть мне, следует жить надлежащим образом. Во всём, что ты видишь, так же проявляется величие и влияние нашего Бога. Дух Амона везде даёт о себе знать – в храме, в небе, в жилище, в душе, в жреческом разуме.

– Особенно в кошельке, – иронизируя, сказал гость.

Менхофра ничего не ответил на скрытый упрёк, будто бы и вовсе не слышал его или в глубинах души полагал, что он к нему не имеет отношения. Но про себя сказал: «Кошелёк – важнейшее свидетельство человеческого разума, главный показатель человеческой состоятельности». Дав Солону вволю налюбоваться видом дома и окружавшими его красотами, служитель великого Бога пригласил афинянина войти внутрь. Увиденная обстановка внутри здания превзошла все ожидания гостя. Солону показалось, что дворец жреца является продолжением храма Амона, а вернее его началом. Великолепные колонны, росписи, статуэтки в точности напоминали те, которые имелись в храме. Разве что не доставало таинственных храмовых надписей.

Взирая на невиданную и неслыханную роскошь, Солон не удержался и замысловато сказал то ли себе, то ли жрецу:

– Если по сравнению с Эзопом и многими афинянами я богатый человек, то относительно тебя, Менхофра, я нищий.

– У тебя достаточно сокровищ иного рода, – незамедлительно ответил ему жрец. – Они не уступают в цене этому зданию и всему тому, что находится в нём. О таких сокровищах, Солон, мечтают многие, но купить их невозможно ни за какие деньги. Значимость их гораздо выше, нежели стоимость любой постройки. Дух ценнее и краше любого камня. Он привлекательнее, прочнее и устойчивее его. Дух твёрже мрамора и гранита. Тут иногда даже Амон бессилен изменить сие положение вещей; я тем более. Я более чем убеждён, о моём дворце забудут на следующий же день, как только его снесут. А о тебе будут помнить долго.

Хозяина и гостя у входа в дом встречала вся домашняя челядь во главе со старшим сыном жреца – также жрецом. Человек пятьдесят, образовав коридор из четырёх рядов, низко склонив головы, встречали и приветствовали их.

– Достойнейший из мужей Эллады – Солон, сын Эксекестида из царского рода Кодридов, – так высокопарно представил Менхофра гостя своим домашним. Тем самым он желал подчеркнуть, какие люди бывают в его доме и какие блюда надлежит им подавать.

За огромным обеденным столом восседали только двое – фиванский жрец и афинский купец. Что может быть удивительней? Стол на двоих, что может быть сокровенней. Вначале пирующим были поданы изысканные египетские блюда, о которых Солон даже не слышал, не то чтобы когда-то вкушал. Жрец ел мало, а к некоторым блюдам и вовсе не прикасался. Гость также был умерен в еде. После египетских блюд на стол, к его удивлению, подали эллинские блюда, приготовленные не хуже, нежели готовят эллинские повара. Гостю наливали великолепные вина, правда, сам Менхофра к вину не прикоснулся. После того, как хозяин и гость утолили голод и жажду, между ними началась возвышенная беседа, ставшая продолжением ранее начатой в храме, и существенным дополнением ко всему увиденному в нём.

– Скажи, Солон, ты, доволен познанным тобою в нашем святилище? Оправдались ли твои ожидания в отношении Амона? – спросил победоносным голосом хозяин дворца.

– Благодарю тебя, Менхофра, за честь, которую ты оказал мне в храме и дома, – преспокойно ответил Солон. – Я был полон ожиданиями, но всё, что увидел, многократно превзошло их. Могуч и богат Амон, как в сущности, умны и преданы его слуги. Тут, как говорится, не прибавить и не убавить, что есть, то есть. И такое положение вещей надлежит уважить.

– Рассеялись ли твои сомнения, порождённые нашей предыдущей беседой? – с толикой незаметной тревоги спросил жрец.

– Сомнения, любезный служитель Амона, дела сложные и противоречивые. Одни разрешаются, но тут же порождаются другие, – глубокомысленно ответил Солон.

– То есть? – удивился жрец.

Солон поднял голову и посмотрел на него полузакрытыми глазами и спокойно продолжил: