– Будь проклят, торговец вином. Это ты оказал на нас превратное воздействие и довёл до пагубного состояния, что твои соплеменники пленили нас. Попадись ты мне ещё, я распорю твоё брюхо!

– Уже не распорешь, – великодушно ответил Пандор. – Теперь пора позаботиться о своём драгоценном брюхе, коль не сумел ты этого сделать ранее. – А потом, глянув на Солона, иронично добавил:

– Вот какова благодарность мне! Я бескорыстно одарил их вином, наливал им не жалея меры, а они теперь клянут меня. Что с них возьмёшь? Мегаряне они и есть мегаряне.

– Кто много пьёт, Пандор, – тот многое теряет. Тебе это известно лучше, нежели мне. В случае с мегарянами мы только радуемся выпитому вину. Оно пошло на пользу афинскому государству и нам с тобой. Впрочем, тебе все убытки будут возмещены с лихвой. Вот только я вернусь в Афины.

– Нет, Солон, ни в коем случае. Разве я не афинянин, разве не тосковал по Саламину? Хоть и не могу твёрдо держать в руках копьё и меч, зато уверенно держу амфору и килик с вином. Пусть выпитое мегарянами вино будет моим даром в нашу общую победу. Замечательную и умную победу, стратег. И вино в ней сыграло не последнюю роль. Это моя боевая литургия!

– Хорошо, ещё раз благодарю тебя Пандор, – сказал с особой теплотой Солон и удалился давать срочные распоряжения. Он приказал схоронить убитых мегарян, а труп Фрасибула сжечь, дабы потомки мегарян, не оскверняли его могилу. Главкону было поручено лично проследить за всем этим. Когда мегарянин был сожжён, то своею собственной рукой бывший стратег рассеял пепел над островом. При этом то ли всерьёз, то ли в шутку произнёс:

– Теперь, Фрасибул, Саламин навсегда будет принадлежать тебе, а ты – ему.

В течение двух дней Солон внимательно осматривал островные укрепления и тут же требовал что-то достроить, что-то укрепить. Во время осмотра укреплений к Солону подошёл Главкон.

– Солон! – торжественно, с чувством некой таинственности, обратился он к главнокомандующему, – молодые воины предлагают, а я с ними согласен. Да, я с ними согласен, – прищурив левый глаз, продолжал он, – учитывая то, какую великую услугу оказал ты Афинам, возвратив им Саламин, хочу предложить Экклесии переименовать этот злополучный остров и назвать его твоим именем. Что скажешь?

Солон вначале было растерялся, а потом неожиданно для всех расхохотался. Всегда сдержанный и обходительный в общении с людьми, он редко насмехался, понимая, что смех является мощным оружием воздействия на собеседника. Но тут он не удержался. Главкон в замешательстве не знал, как ему быть. То ли смеяться вместе с Солоном, то ли принять позу обиженного ребёнка. Но Солонов смех был столь заразителен, что и Главкон и несколько молодых афинян стоявших рядом, стали улыбаться. Насмеявшись вдоволь, стратег вытер слёзы, и приязненно посмотрев на бывшего стратега, объяснил ему причину смеха.

– Любезный Главкон, благодарю тебя за честь, которую ты хочешь оказать мне, но поверь, я не обольщён, не стоит этого делать. Саламин и так натерпелся с этими именами. К тому же, как быть с Гомером и другими поэтами, которые упоминали Саламин? Разве можно изменить строки ими сочинённые? Но более того, представь себе, что Саламин переименовали в Солон. Довелись, о не допустят этого боги, мегарянам отвоевать у нас остров, они его назовут Феагеном. Может случиться и так, что лаконцы отберут остров у мегарян. И тогда они назовут его Павсанием. Если афиняне смогут вновь вернуть его себе и сделают это под предводительством Дропида, то остров должен будет носить его имя. Что из этого выйдет? Жители острова будут называть себя то саламинцами, то солонцами, то феагенцами, то павсанцами. А смеюсь я потому, что представил себе, как где-нибудь в Милете встретились случайно выходцы из Саламина, но каждый называет себя по разному то солонцем, то павсанцем, не зная при этом, что они земляки. Да и наши потомки, были бы в затруднении, когда-нибудь утверждая: «Солону за ночь удалось овладеть Солоном». К тому же имя, данное острову нашими предками очень красиво. Саламина была дочерью богов. Так вот, вследствие сказанного предпочтём имена богов человеческим именам, а с прославлением победителей повременим. Не стяжатель я славы ратной, Главкон. Не ради этого мы сражались против мегарян. Да и не я один овладел Саламином. Пусть лучше Саламин останется самим собой.

Между тем весть о взятии Саламина мгновенно долетела до Афин. Возбуждённые радостным событием горожане ликовали от счастья. Они смеялись, кричали что-то бессвязное, прыгали, танцевали. Эйфория охватила всех, включая солоновых недоброжелателей. С разных концов Аттики в Афины стекался народ. Все с нетерпением ждали возвращения стратега. Две ночи афиняне находились в радостном возбуждении. На третий день, после взятия Саламина, решив все неотложные дела и оставив Дропида командовать гарнизоном, Солон вместе с тридцатью раненными воинами возвращался домой.

И вот к полудню запыхавшийся юноша-гонец радостным криком возвестил горожанам:

– Завоеватель Солон, наш Солон-победитель, у афинских стен!

Получив весть, в одно мгновение весь город высыпал на улицы. Маленькие дети, подростки, юноши и девушки, зрелые мужи, старики и старухи. Даже те, кто уже много лет был прикован к постели, просили домашних вынести их на улицу – дабы приобщиться к всеобщему ликованию. Давно Афины не испытывали столь волнующего потрясения. Казалось, в этом угаре всеобщего необъятного воодушевления и счастья забылись все беды и трудности повседневной жизни. Девушки бросали на Солона и раненных воинов цветы. Юноши и мужи беспрестанно кричали:

– Солон – Саламин! Солон – Саламин! Солон – Саламин!!!

Подойдя к Агоре, Солон остановился, поправил свой воинский наряд и с нескрываемой радостью вошёл в сопровождении воинов на городскую площадь. Здесь его ожидали тысячи афинских мужей. Увидев победителя, площадь, словно по команде взревела. Крик был столь безмерным, что эхо разнесло его на сотни стадиев вокруг. Говорят, будто бы его услышали и жители приграничных мегарских селений. Архонты, находившиеся здесь, первыми подошли к победителю и тепло поздравили с успехом. Затем Солон поднялся на камень и сердечно поприветствовал собравшихся соотечественников. Буря восхищения вновь пронеслась над Агорой. Солон поднял вверх правую руку, затем левую. Однако восторженное ликование продолжалось. Казалось, ему не будет конца. Выждав ещё несколько минут, дав народу излить свои чувства, он произнёс краткую, но памятную речь:

– О, мужи-афиняне! Четыре месяца назад, прикинувшись помешанным, я призывал вас идти на Саламин. Хвала Олимпийским богам вы вняли моему голосу. И вот сегодня, находясь в полном здравии, с чувством выполненного долга я рад вам доложить – Саламин снова наш, мегаряне – повержены! Годы позора, стыда и унижений из-за этого острова для нас, надеюсь, закончились. Я возвращаю вам не только Саламин, но и ваших сыновей, братьев и отцов. Ни один из них не погиб в бою, есть только раненные.

Невероятный восторг восхищения вновь пронёсся над Афинами. Такого ещё не бывало, чтобы в столь важном бою не было погибших.

– Я возвращаю вам, – продолжил оратор, – вашу честь, достоинство и спокойствие. И прошу…. отпустить домой пленных мегарян.

Речь Солона, равно как и взятие Саламина, ещё много дней возбуждали афинян. Где бы ни появлялся стратег, его тут же окружали десятки горожан и требовали в очередной раз рассказать обо всех деталях военной операции. Солон с нескрываемым удовольствием делал это. На вопрос, почему он предложил отпустить пленных мегарян, главнокомандующий глубокомысленно ответил:

– Они невиновны в том, что стали пленниками. Здесь повинны только мы. К тому же, отпустив пленных, мы сделаем первый шаг к примирению с Мегарами. Не воевать же нам с ними вечность.

Решением народного собрания пленных мегарян отпустили. Но они в Мегары не вернулись. Многие остались жить в Аттике, и не раз они и их потомки мужественно сражались на стороне афинян. Впоследствии кое-кто за особые заслуги получил гражданство. Часть отпущенных пленников ушла неизвестно куда, некоторые посрамлённые покончили с собой. И только с десяток человек рискнули вернуться домой, но лучше бы они не возвращались. У дорийцев – побывавший в плену равнозначен предателю. А если ещё учесть потерю Саламина, да при таких позорных обстоятельствах, как в этот раз, то ждать чего-то хорошего пленникам, вернувшимся в Мегары, не приходилось. Все они спустя некоторое время умерли позорной смертью.