Бес смеется.

  - Как будто это занимает так много времени! Не хотите серьезных отношений - просто насладитесь ей. Она - не против.

  - Изыди, - гневно бормочу я, - Слишком много стал себе позволять.

  - Слушаюсь и повинуюсь, мессир, - бес склоняет голову в ироничном поклоне и уходит в дождь.

  Я в нерешительности стою в переулке. Холодный дождь льется за шиворот, стекает по щекам, заливает глаза. Я слизываю капли с губ и чувствую соль.

  - Однако, не задерживайтесь, мессир, - раздается из-за стены дождя, - Завтра у Вас важный день.

  ***

  Ареопаг - на вершине высокого холма. Капсула выбрасывает нас к подножью. Я окидываю взглядом крутой склон и петляющую узкую дорогу, больше похожу на козью тропу.

  - А ближе нельзя было высадить? - недовольно выговариваю я своему спутнику.

  - Подъем должен настроить Вас на серьезный лад, кирие, - отвечает козлоногий рогатый парень с бородкой как у Троцкого, - Сейчас Вы предстанете перед высшим органом власти на планете. Проявите уважение, и, может быть, это сыграет в Вашу пользу. К тому же, - сатир глумливо улыбается, - Не все же мне бороться с атрофией Ваших мышц с помощью медицинских ухищрений. Попытаемся поддержать форму более естественным путем.

  Я пожимаю плечами. Утренний воздух свеж, светило еще не начало палить, а только ласково поглаживает меня теплым ветерком. Почему бы не размяться?

  Через пять минут я начинаю сомневаться в своем решении, через десять откровенно жалею о нем. Через полчаса уже проклинаю лукавого раба. Сатир с той же фамильярной усмешкой скачет вокруг меня, то забегая вперед по дороге, то вприпрыжку возвращаясь, тормоша и отпуская шуточки на грани приятельской подначки и откровенной издевки. В сердцах я хватаю не весть как попавшую под руку узловатую ветку и замахиваюсь на фигляра.

  - Держите себя в руках, кирие, - останавливает меня сатир, - Мы уже на месте.

  Я оглядываю небольшую площадку на вершине горы. На грубо обработанных каменных скамьях, вырубленных прямо в камнях скалы, сидят старцы в коротких рубашках до колен и длинных кусках какой-то очень простой материи, намотанных вокруг плеч и чресел. Сгорбленные годами, подслеповатые, часто моргающие слезящимися глазами. Морщинистые сосредоточенные лица, блестящие на солнце лысины, пух на висках и седые волоски на загорелых голых ногах, по-видимому, должны вызывать у меня благоговение.

  Ни одного украшения, никаких регалий, каких-либо иных знаков власти, высокого положения и заслуг. Что эта шарада должна означать?

  Я оборачиваюсь к сопровождающему. Он изменился. Теперь это средних лет бородатый мужчина в длинном черном одеянии, серьезный и торжественный. Впрочем, под его кудрявой шевелюрой мне чудятся спрятанные рожки. Бывший сатир ободряюще кивает мне.

  Я собираюсь с духом.

  - Старейшины великой планеты Соледад! - начинаю я, стараясь сохранить спокойствие, - Благодарю вас, что между важных дел смогли выделить мне часть своего драгоценного времени. Вы уже знаете, кто я. Позвольте мне объяснить причину своего визита...

  Дальше я в цветастых выражениях описываю Землю и ее обитателей. Тысячи лет истории человечества. Рождение в муках и непосильный труд сотен поколений. Государства и народы. Голод, войны, эпидемии, смерть, страдание и угнетение. И прорастающие через грязь и кровь ростки высокой культуры: священный огонь творчества, сомнения и озарения философов, мучительные искания и открытия ученых, экстаз художник и поэтов, отчаянное безумие зодчих, мужество медиков.

  Я читаю на память Шекспира, Шелли, Рэмбо и Гёте. Цитирую Марка Аврелия и Альберта Швейцера. Рассказываю о каменных поэмах Гауди и Брунелески, о творениях Рафаэля и Брейгеля, о гении Леонардо и Теслы.

  Только когда солнце начинает багроветь и касается горизонта, спохватываюсь, что моя речь несколько затянулась.

  - Надеюсь, мой рассказ убедил вас, что раса, создавшая столь великую культуру, не может исчезнуть безвозвратно, - пытаюсь я закруглить свое пространное предисловие, - Такая несправедливость недостойна величия Вселенной. Я могу создать новых детей своего племени из собственного генетического материала, обеспечить им воспитание и образование. Но нам нужен новый дом! Земля больше непригодна для жизни, а о другой планете земного типа, свободной для заселения, мне ничего неизвестно. Я прошу Ареопаг оказать мне помощь в поиске и обустройстве Новой Земли. Надеюсь на ваше сострадание и милосердие.

  Я замолкаю, не зная, что дальше делать. Некоторое время стоит полная ничем не возмущаемая тишина. Только теперь я с удивлением понимаю, что за все время моего выступления слушатели не проронили ни слова.

  Наконец, я слышу голос старца, сидящего немного в стороне от прочих. Он поднимает голову и я вижу пронзительные глаза на лице, полном бесконечной доброты и мудрости. Этот библейский лик пугает меня до смерти. Я испуганно отшатываюсь - мой черный человек незаметно подхватывает меня сзади, помогая удержать равновесие.

  - Спасибо, мы сообщим свое решение позже. Идите. Мы Вас не задерживаем, - долетают до моего сознания слова праотца.

  Не в силах выговорить ни слова, только киваю. После чего также поддерживаемый спутником удаляюсь с площадки Ареопага.

  Спустя два дня Рассел доводит до меня вердикт Старейшин. Мне предписано прекратить любые работы по возрождению человечества. Мне запрещено создавать даже одно человеческое существо - ныне, присно, вовеки веков. Я должен забыть свою безумную идею навсегда.

  ***

  - Что было бы, если бы я не обратился к Старейшинам, а занялся Новой Землей на свой страх и риск?

  В окне за спиной профессора подрагивают и расплываются звезды. Стараюсь говорить спокойно, хотя внутри меня беснуется буря. Рассел мягко улыбается, качает головой.

  - Ничего бы не изменилось. Старейшины уже давно решили, что восстановление убившей себя цивилизации представляет угрозу для благополучия Соледад и всей населенной части Галактики.