— Давай, ты сможешь, — шепчет себе Сережа. Он делает глубокий вдох, а затем ногой стучит в дверь, замирая, уже рисуя в голове живописную картину того, что сейчас произойдет. Комната Олега находится за стеной, так что тот наверняка слышал его крики, поэтому к комментариям о его внешнем виде скорее всего добавятся вопросы о том, кто сейчас пытался убить Сережу в его спальне. Если бы этих вопросов и ситуации в целом можно было бы избежать, Сережа сделал бы это с радостью, потому что сама мысль о том, что Олег увидит его таким — слабым и потерянным — ему неприятна. Но просить никого из остальных наемников он не станет, а справиться самому с осколками в руках проблематично.
В тишине коридора Сережа слышит тяжелые шаги Олега по комнате, а затем дверь распахивается и Олег замирает на пороге, когда видит бледного Сережу с протянутыми окровавленными руками, из которых торчат куски стекла. Вид у Сережи потерянный, лицо бледное, сливающееся со светло-бежевым свитером, на котором виднеются капли крови.
— Ты мне не поможешь? — спрашивает Сережа, демонстративно поднимая руки чуть выше, встречаясь с удивленным взглядом Олега. Слишком напряжено и дискомфортно, что Сережа на секунду отводит глаза в пол, замечая, что пока, решаясь постучать, стоял у двери, кровь успела накапать на пол: — Вот черт.
Олег отходит в сторону, пропуская и захлопывает за ним дверь. Быстро идет к прикроватной тумбочке, доставая аптечку, пока Сережа садится на край кровати, все так же держа израненные ладони перед собой.
— Что произошло? — спрашивает Олег, шагая обратно с коробкой, ставит ее на пол, сам опускается перед Сережей на колени, аккуратно взяв его за руки, едва касаясь, боясь сделать еще больнее. Он жестом заставляет чуть повернуть руки, рассматривая. Нет, это не стекло, как показалось изначально, а зеркало. Осколки торчат в основном из ребра ладони, из чего Олег делает вывод, что Сережа ударил руками по зеркалу. Судя по крикам, даже не один раз. И он сейчас в мыслях ругает себя последними словами, что, услышав шум, не сорвался, решив, что Сережа с кем-то просто ссорится по телефону.
Сережа молчит на вопрос, ожидая, когда Олег начнет уже разбираться с его ранами, но тот не выпускает руки, ожидает ответа, смотря в глаза.
— Сереж, что произошло? — повторяет Олег с нажимом, и у без того уставшего, измотанного Сережи с расшатанными нервами, этот вопрос вызывает ту же реакцию как звук какой-нибудь железки по школьной доске.
— О бумагу порезался, — язвительно хмыкает Сережа. Но потом все же добавляет: — Это случайно вышло.
Олег смотрит на него долгим взглядом, качает головой, хмурясь, а затем принимается вынимать мелкие осколки один за другим. Стоит замереть чуть дольше и можно заметить свое отражение через красные подтеки.
«Случайно, как же», — хмыкает про себя Олег. По ранам легко можно прочитать произошедшее и перед глазами слишком отчетливо вырисовывается картинка: зеркало трещит под ударами Сережи, осколки сыпятся на пол и врезаются в ладони, пока боль не отрезвляет, заставляя остановиться. Олегу вспоминается все: и постоянные перемены настроения Сережи, и таблетки, и взгляд, который меняется от беспомощного до беспощадно холодного за пару часов.
Его Сережа болен. Болен очень сильно, может навредить как окружающим, так и себе. Когда-то острому уму нельзя доверять безоговорочно, и спорить открыто с ним тоже нельзя. Олег с момента их приезда в Венецию не понимает, что ему делать с этим. Сережа не пускает за ту стену, что выстроил между собой и окружающим миром. И все, что Олег может предпринять сейчас, это обрабатывать пальцы и стараться не задавать лишних вопросов.
— Сможешь перебинтовать? — спрашивает Сережа, морщась.
— А я по-твоему чем занимаюсь? Крестиком вышиваю? — кинув последний осколок на пол, Олег поднимается, идет в ванную, откуда возвращается с влажным полотенцем, стирая кровь. А потом открывает одну из банок, принимаясь промывать царапины перекисью.
— Вроде неглубоко, — заключает он, вытирая руки.
— Не так страшно, как выглядит, крови больше натекло.
— Пальцы гнутся?
Сережа аккуратно шевелит руками, кивает:
— Вроде да.
Олег боялся, что осколки задели сухожильные мышцы, но вроде пронесло. Хотя вряд ли в ближайшее время Сережа все равно сможет рисовать.
Он обводит взглядом комнату, натыкаясь на полупустую бутылку виски на прикроватном столике, к которой Олег явно прикладывался чаще, чем стоило бы в последнее время. Но нервы с Сережей были ни к черту.
— Нальешь мне? — кивает в сторону бутылки Сережа.
— Когда закончу.
Олег последний раз осматривает израненные кисти, чтобы убедиться, что ничего не пропустил. У Сережи всегда были очень красивые руки. Узкая ладонь, длинные пальцы, всегда аккуратные ногти и мягкая кожа. Он часто замечал за собой, что засматривался на то, как Сережа выполнял самые простые вещи. Видеть эти руки исчерканные ранами было невыносимо больно.
Повинуясь порыву, Олег наклоняется, прижимается губами к кончикам пальцев, а затем и к ладони.
— Мне так жаль, — произносит он, чувствуя иррациональную вину за случившееся. Надо было понять, что зеркало вызывает у Сережи неприятные чувства и убрать его сразу. Не стоило оставлять его одного. Зря он решил не вмешиваться в прием таблеток, может, если бы лучше следил за тем, что Сережа принимает, то приступа бы не случилось. Умом Олег осознает, что его вины нет, но сердце считает иначе, заставляя с особой бережностью бинтовать ладони.
— Что? — Сережа, который молча сидел весь в своих мыслях, поднимает на Олега непонимающий взгляд. Жаль за что? — Все в порядке, — отвечает он совсем неуместно, потому что ничего не в порядке. Сережа неловко обводит взглядом комнату, натыкается на аптечку Олега, скользит взглядом по ее содержимому, хмурясь. — Зачем тебе столько успокоительных?
— Это еще не много, — невесело усмехается Олег. Большую часть вещей ему прописал психотерапевт после армии. Подобные врачи не вызывали у Олега симпатий, но таблетки
помогали уснуть, успокаивали иногда лучше алкоголя, и Олег научился ходить к врачам, говорить заготовленные фразы, чтобы те выписывали необходимые рецепты. — Считай, работа нервная. Ничего такого.
А вот у Сережи было именно «такое».
— Тебе принести твои таблетки? Где они лежат?
Почему-то про таблетки Олега Сереже слушать как-то больнее. Потому что к своим привык, со своими проблемами он знает, как справляться, а вот с чужими уже сложнее. Он оглядывает быстрым взглядом Олега, переводит взгляд на руки, аккуратно двигает пальцами, недовольно морщась. Красивые ладони теперь покрывает плотный слой бинта. Олег не сомневается, что через несколько часов он еще успеет пропитаться кровью и повязку нужно будет сменить, но пока, этого достаточно.
— Нет, не нужно таблеток. Я уже все выпил перед приходом к тебе.
Поднявшись на ноги, Олег наливает в стакан пару глотков виски и подносит его к губам Сережи, не отдавая в дрожащие руки. Не хватало еще, чтобы разбился и стакан. Сережа подается вперед, держа руки на весу, выпивает до дна, морщась.
— Уже лучше, спасибо.
Ситуация, кажется, безумно напряженной. Уйти, оставшись вновь наедине со своими кошмарами жутко. Остаться с Олегом — значит чувствовать себя и дальше ужасно неловко. Но Сережа колеблется, не спешит вставать и уходить, потому что ему кажется, что как только он выйдет за пределы комнаты, то он сам рассыпится на тысячи мелких осколков. Сережа задумчиво проводит кончиками пальцев по бинтам, рассматривая свои руки, а затем добавляет, смотря Олегу в глаза.
— Это правда несчастный случай.
Сережа врет, заглядывая в глаза. Ложь звучит очень твердо, ни один мускул на лице не дергается, и можно было бы поверить, но не в такой ситуации. Не когда Сережа уже не в первый раз стучится к нему в дверь в разбитом состоянии: то физически, то морально. Он не в порядке, и все, что может Олег, на самом деле не отличающийся особой чуткостью, это быть рядом и не задавать лишних вопросов.
