Она села выпить воды и отдышаться, когда солнце, почти вечернее, но всё ещё злое, сделало ход.

   Когда-то Мира уже падала в обморок - и теперь безошибочно распознала чувство, какое приходит за два, может, три удара сердца, прежде чем сознание канет в темноту.

   Тук...

   Она успела подумать, как ей не хочется навечно остаться в этих песках. Она вспомнила о пустынном шакале, чей тощий силуэт нет-нет, да и проступал из дымки над гребнями далёких дюн. Она оглянулась: Шаш выглядел маленькой чёрной точкой.

   Тук...

   Точка, дюны, горизонт - все они вдруг накренились и разом поплыли. Мире казалось, она утопает, погружается в вязкую муть: всё глубже, темней; в мыслях лишь жажда нащупать носками твёрдую землю; затем - ничего.

   Тук...

   Последнее, что Мира успела - нашарить в кармане и сунуть в рот горсть колючих засушенных листьев.

⁂

   - Кто такие колоссы? Откуда они взялись? Этого вам не скажет ни один человек... кроме того типа, что продаёт зелья вечной жизни по склянке за пять монет.

   Одни полагают колоссов богами, другие - посланцами небес, третьи считают их всего лишь созданиями, издревле жившими на этой земле. Колоссы могут напоминать и птиц, и рыб, и животных, и всё то, что растёт на полях. Но никто из них не рыба, не птица и не дерево.

   Они не едят пищу, не спят и не плодятся. Они не стареют, их не берёт хворь, они обладают удивительной силой. Все они разумны - но разум их проявляется в абсурдных, нечеловеческих формах. Они могут быть добры, как мудрый койот Орнлу, или жестоки, как змей Сун'ла, но мотивы их доброты и их жестокости неизменно остаются загадкой.

   - Ты рассказываешь, - насупилась Лу, - а я просила почитать.

   Она подошла ближе и заглянула в книжку Гилта. Тот листал её рукой, наименее пострадавшей от какой-уже-по-счёту встречи с остроцветом.

   - Кто это? - Луми ткнула в изображение четвероногого зверя, угловатого, будто он вытесан из цельной скалы.

   - Это Целозия, каменная львица, - ответил Гилт. - Три века назад, когда Создатель велел колоссам покинуть наш мир, Целозия была первой из тех, кто воспротивился этому.

   - И началась война?

   - Началась война. Колоссы против колоссов, колоссы против людей, люди против людей...

   - Почему?

   Гилт поднял взгляд на Луми.

   - Почему люди против людей? - уточнила она.

   - Многие считали колоссов богами. Другие... другие хотели свободы от них.

   - Такие, как он?

   Луми указала на другую картинку.

   - Да... - рассеянно согласился Гилт. - Быть может, из-за таких мы и победили.

   Мире наскучило играть равнодушие и она тоже придвинулась к Гилту. Рисунок на пожелтевшей странице изображал воина в латах. Одной рукой тот держал огромный молот-клевец, другой - щит, круглый и блестящий. Но гораздо странней были его птичьи ноги.

   Сдавшись под взглядами сестёр, Гилт прочитал:

   - ...он бился с Целозией два дня и две ночи, и не мог совладать с её каменной шкурой. Тогда мудрый Орнлу дал ему Нэн'Ашхар и дал орлиные ноги, дабы вонзался он ими в землю и стоял на ней твёрдо. И поверг тогда он львицу на землю, и запылала высь над его головой смарагдовым светом в знак благосклонности небес.

   Гилт оторвался от книги и подставил лицо вечернему солнцу.

   - А дальше? - потребовала Луми.

   - История кончилось плохо, - он поморщился. - Воин тот лишился рассудка и стал убивать всех без разбора. Всех колоссов - и тех, и других. За это наказанный вечным скитанием, он всё ещё бродит по полям старых битв. А в небе над ним, очень редко, можно увидеть изумрудное пламя.

   Гилт потянулся, не выпуская книгу, и дочитал страницу на вытянутых руках:

   - ...имя его за сделанное им было предано забвению, и прозвали его Шаш, что на старом наречии значит "орёл".

IV

   Босые они бегут по полю ромашек. Вдвоём - только Мира и Лу. Мокрая от росы трава щекочет им пальцы. В небе круглобокий и важный, полный горячего воздуха, проплывает шар. Огромный шар, просто гигантский!

   Мира смеялась, когда её укусил вдруг комарик: далекий, едва различимый укол. Что это? Боль? Какой-то пустяк!

   Но боль продолжала расти. Она наливалась и крепла и вот уж она размером с ромашку, вот она с Луми, и вдруг - больше воздушного шара! И тут же весь мир приютился на краю этой боли. Маленький мир, едва различимый.

   ...Она заорала прежде, чем открыла глаза. Принялась отхаркивать размокшие листья. Последний, прилипший, вынула дрожащей рукой. Схватила флягу, глотнула воды. Её стошнило и она снова захлебнулась криком, когда желудочный сок коснулся изъеденной остроцветом глотки.