С опаской я косился на склон. Из-под берега в морозном тумане показались три белых коня. Из-за темноты не выдалось хорошо их рассмотреть, но такие длинные белые гривы и хвосты я видел впервые. Следом явился очередной коротышка в тулупе и два создания в чем-то округло-белом, напоминающие снеговиков из московских дворов.
Учтиво поклонившись, они откатили сани в сторону и начали запрягать лошадей. Я немного оторопел и догадался, что мой поклон тоже будет кстати. Придя немного в себя, я вернулся в салон, чтобы не смущать «товарищей Деда Мороза». Да, от морозного воздуха у меня кружилась голова.
– Ну, прощевайте, мне пора! – с грустинкой в голосе сказал мой попутчик.
– Прощайте, рад был встрече. А как вас зовут-то? Мы даже и не познакомились, вот меня Андрей.
– Ну, а я Дед Годовик!
– Годовик? Подождите… тот самый, который выпускает волшебных птиц, что ли?
– Да, он самый, ну а теперь мне пора.
– Может, вас подвезти?
– Да, нет. Я легок на ногу, вот тока сани так не перекинешь за сотню верст, а для меня самого плевое дело.
– Ну, понятно… – бубнил я вслед слезающему с сиденья спутнику, на самом деле ничего не смысля в происходящем.
– Ты, милок, никому про нас-то не сказывай, тем паче на службе, а то разом вылетишь из стряпчих-то. Засмеют, мол, веришь в сказочного Деда Мороза.
– Да я не пропаду.
– Ну, гляди сам, только, скажи на милость, чем станешь кормить своих деток? А вот, ребятне поведай эту быличку, они-то все верно поймут.
– Непременно, такое надо всю жизнь помнить.
Дед отошел, и я хотел уже закрыть дверь за ним и ехать, но он возвратился и положил на сиденье сверток из бересты.
– Как же, совсем запамятовал: вот тебе гостинчик от Деда Мороза. Ты ведь пахал-то, почитай, как печорская лошадь.
– Спасибо, не надо. Я и так с вами надышался настоящего воздуха! Жить-то теперь как охота!
– Вот и весьма здорово. Доброго пути, внучек! – попрощался Дед Годовик и, подняв лохматый воротник, направился к странной компании.
Я развернулся. Снеговики тем временем надевали хомут на коренника, а малыш в тулупе привязывал постромками покорно стоящих пристяжных. Легкий ветерок развевал белые гривы сказочных коней, и в свете фар снежинки блестели по-московски неоновыми огнями.
Пустошь я оставил с грустью и с ощущением опустошения. Не радовало и то, что уже через полчаса я очутился в Великом Устюге. Меня дожидался забронированный по Интернету номер в гостинице и основательный ужин. Поболтав по скайпу с родными, я провалился с головой в темную яму безмятежного сна…
Пробудился я утром – звонил будильник, быстро, по давнишней привычке, я отключил звонок, чтобы не разбудить жену и детей. Сев на кровать, несколько минут я не мог сообразить, где нахожусь, в Москве или в Великом Устюге? Неужели все, что происходило вчера, оказалось только чудным сном? А как же Дед Годовик и сани, снеговики с лесовиками? Наверно, все мне приснилось, подумал я, и мне стало как-то не по себе. Но надо вставать.
– Мне пора собираться в дорогу, – сказал я шепотом, целуя жену.
– Будь осторожен, помни, мы тебя ждем, – промолвила спросонья супруга.
В темноте я нащупал ногами тапочки и, перепутав левый с правым, на цыпочках пошлепал на кухню. Выходя из спальни, я зевнул и краем глаза успел приметить на столике странный сверток из бересты.
Владимир Данилов
Счастье по имени месть
Рассказ
Глава 1
Наша история, короткая и в чем-то поучительная, случилась аккурат тридцать первого мая, за день до первого летнего полнолуния. Места и дали, где отметились по ходу дела наши герои, не столь существенны, ибо все самое важное и интересное произошло в одном из живописнейших мест Москвы: недалеко от Строгинского залива, в той самой Строгинской пойме, которую оккупировали любители голого отдыха, так называемые нудисты. Пока правительство Москвы строило и лелеяло планы по спроваживанию куда-нибудь с глаз подальше «голышей» – как стеснительно называли натуристов некоторые члены правительства в публичных выступлениях, эти донельзя обнаженные люди весь конец жаркого мая проводили на природе, подставляя под лучи совершенно толерантного солнца спины, животы и… все остальные части тела.
Хотелось бы предостеречь моего дорогого читателя, дабы он не обманулся юморным, а может, где и ветреным тоном, да и стилем автора. История, о которой я хочу рассказать, трагическая, жесткая и кровавая. А столь странная манера изложения ее, возможно, связана с желанием автора дать самому себе отсрочку от вынужденного погружения в бездну мрака, человеческой жестокости и всяческих, все тоже человеческих нехорошестей.
Но сколь ни оттягивай время словесными экзерсисами, от необходимости представить персонажей нашей истории не отвертеться. Засим предложу описание двух из них, один из которых претендует в нашем повествовании на роль главного героя, позволю себе лишь вольность пока умолчать о том который.
А поскольку девушек принято завсегда пропускать вперед, пожалуй, и начнем с нее, черноволосой, коротко стриженной москвички. И тут надо отдать должное ее не то что бы красоте, а скорее некоему наследственному гену, что сыграл достаточно умилительную и добрую шутку, позволив девушке, выглядящей года на двадцать четыре, не далее как три месяца назад отметить тридцать первый свой день рождения.
В силу пребывания столь удивительной и своенравной красавицы, обладающей очень узкой талией при столь женских объемных бедрах, в совершенно голом виде, автор волей или неволей должен коснуться ее груди и остальных интимных, так сказать, зон. Не то чтобы коснуться в прямом смысле слова, а исключительно в описательно-литературном, для полноты представляемого образа. Так вот, грудь ее, размера четвертого, столь упругая и совершенно сладостно торчащая, с такими яркими, темно-манящими сосками (в силу авторских возможностей смею заверить что ни капли силикона и иных инородных субстанций в ней не содержится), вызывала заслуженную зависть окружающих товарок по пляжу, внимание и искренний интерес пусть редких, но все же присутствующих по пляжу товарищей и, конечно же, совершенно оправданную гордость самой обладательницы этого сокровища. В довершение описания сей женской красоты отмечу, что интимная стрижка, которую, не стыдясь, демонстрировала наша дива, была нарочито загадочной и интригующей.
Согласитесь, что странным было бы, коли такая замечательная и привлекательная девушка, отдыхающая в не менее замечательный солнечный воскресный день, оказалась бы на пляже совершенно одна. И такого безобразия не случилось. Рядом с ее манящим и по-зимнему загорелым в солярии телом, откровенно возлежащим на огромном махровом, вызывающе красном полотенце на песочке недалеко от воды, на не менее махровом полотенце расположился юноша, по виду очень достойный такой женщины. Высокий, статный, загорелый да так, как в солярии и не загоришь, очевидно, ежедневно утруждающий себя в спортзале и в силу этого обладающий столь развитыми формами, что весь обнаженно-женский коллектив пляжа нет-нет да и поглядывал на этого богоподобного красавца с благоговением, восхищением, трепетом и желанием. И сии желание и трепет, отмечу, были очень даже обоснованными, ибо главное мужское достоинство этого юноши казалось столь развитым и великим, что неприкрытое и методично раскачивающееся во время его регулярных променадов по пляжу, приковывало взгляды абсолютно всех отдыхающих, независимо от пола и возраста. И если с девушкой, каковую, кстати, зовут Ольгой, приключилась аномалия, снизившая ее видимый возраст лет на пять или семь, то с Павлом, как звали упомянутого юношу, подобная аномалия случилась с точностью до наоборот. При его задокументированных двадцати двух годах выглядел он лет на пять старше. Потому ни у кого, из обративших внимание на столь замечательную пару, даже не возникло сомнения, что милующиеся голубки не погодки и девять лет, разделяющие Ольгу и Павла, так и остались неузнанным секретом, причем далеко не единственным. Тайны буквально пропитывали взаимоотношения молодых людей, казавшихся не только знающими друг друга сто тыщ миллионов лет, но и переживающими настоящие любовные чувства.