Так и любовь – её не должно быть слишком много.

Как ни печально, количество разводов растёт из года в год. Не то чтобы я не верил в любовь, но хочу оставаться реалистом. Я предпочитаю отделять «я хочу тебя» от «я тебя люблю», страсть – от душевных чувств. То, что было у нас с Анникой, было просто волшебно. Хотя этого, наверное, и стоило ожидать. Коко Шанель сказала: «Если женщина к тридцати годам не стала красавицей, значит, она просто дура». Эти же слова я отношу к интимным отношениям. Свою жизнь Анника не прожила бесцельно, это я вам точно говорю.

Я смотрел на её волнистые волосы цвета жжёного пшена, на её грудь и полные бёдра. Она могла бы стать моделью для скульптуры Афродиты в Древней Греции. Впервые я заметил, какие тонкие у неё черты лица, высокие скулы, красивая шея. Одна бровь Анники была выше другой, что придавало ей слегка удивленный вид. Глаза непонятного цвета. То ли голубые, то ли серые, возможно, зелёные. Мелкие сеточки под глазами были заметны только вблизи, а морщинки возле губ говорили о том, что она часто улыбается. В животе не порхали бабочки, мир не виделся в розовом цвете, но хотелось обнять эту женщину, и ни за что не отпускать.

Бекон шипел и шкворчал на сковородке. Я добавил к нему яиц, сварил кофе и принёс ей завтрак в постель. Это, кстати, ещё одно из правил как завоевать женщину. Анника благодарно улыбнулась. Она держала чашку двумя руками. Аромат разносился по всей комнате, и мне вдруг подумалось, что именно такое утро можно назвать идеальным стартом идеальных отношений.

После завтрака мы пошли в Кьязму, где не столько смотрели картины и произведения модерн искусства, сколько дурачились. Надевали наушники и представляли себя капитанами космического корабля, показывали язык особо ужасным картинам, играли со светом. Занимались любовью в туалете, который был таким узким, что я несколько раз ударялся локтями то о дверь, то о раковину, а в самый ответственный момент нажал на спуск воды. Мы смеялись, как дети, ели мороженое, гуляли по центру и пугали голубей.

– Как жаль, что мне скоро возвращаться в Америку, – Анника облизала ложку.

Мы сидели в маленькой уютной кофейне на пирсе, пили какао и ели воздушное тирамису. Я удивился.

– Что значит возвращаться в Америку?

– Разве я не говорила тебе, что в Финляндии по работе на три недели? Я закончила все дела раньше, чем должна была. Завтра поеду навестить родителей и встретиться с друзьями, а следующую неделю собираюсь провести с тобой, – она взяла ещё один кусочек пирожного с тарелки прямо руками и отправила в рот. Облизав пальцы, добавила:

– Конечно, если ты хочешь провести это время со мной, Лаури.

– Америка… – я никак не мог переварить информацию. – Я думал провести с тобой гораздо больше времени! Какая к чёрту Америка, если я здесь, для тебя, я хочу долговременных отношений, Анника. И хочу их с тобой!

– О каких отношениях может идти речь? Мы только познакомились! Моя работа для меня – самое главное. Ты не представляешь, как долго и упорно я работала, чтобы меня заметили. Сейчас у меня есть всё: машина, дом в Лос-Анджелесе, счёт в банке, статус, любимая работа…

– Мужа, – перебил я её пламенную речь, – у тебя нет ни мужа, ни детей. Сегодня ты здесь, завтра в Америке, через неделю в Африке. Но тебе уже тридцать семь, и с этим не поспоришь.

Я почти кричал на Аннику. Кричал и сам не верил в то, что говорю. У меня тряслись руки, лицо горело, но слова сами собой вырывались из горла. «Заткнись, неврастеник», – говорил я себе, но не мог успокоиться.

– Ты чувственная, привлекательная женщина. И не надо говорить, что отношения на один вечер для тебя достаточны. Твоя работа так важна для тебя, что ты готова принять своё одиночество? Счастлива ли ты осознавать, что ты никому не нужна и что никто не думает о тебе?

– Лаури, успокойся, – она пыталась остановить меня, но это было бесполезно.

Я настолько увлёкся, что не мог заставить себя замолчать. Мне было плевать, слушает ли меня Анника. Мне надо было выговориться. Возможно, сейчас я говорил ей то, что хотел сказать всем моим бывшим. Тем эмансипированным женщинам, которые предпочли мне карьеру. Во мне пылали гордыня и горечь.

– Мне всё равно, что ты уезжаешь. Удачи тебе и карьерного роста, – последние слова были наполнены таким сарказмом, что могли ранить больнее ножа.

Я бросил на стол салфетку и 50 евро (между прочим, мои последние деньги перед зарплатой) и покинул кофейню. Анника ошарашенно смотрела мне вслед, ничего не понимая. Я опять её удивил.

Я гулял по пирсу, чувствуя себя одиноким и потерянным. Бросал камешки в море, смотрел на голодных чаек. Призраки прошлого всплывали у меня перед глазами.

Вот Кристина, моя первая подружка. Симпатичная блондинка с голубыми глазами и короткой стрижкой. Я учился в школе, она – в институте. Мне было четырнадцать, ей – двадцать. Я любил её до безумия. Или думал, что любил. Уже через неделю после того, как мы расстались, я нашёл себя в постели Сары, длинноногой шатенки с маленькой грудью. Конечно, воспоминания о Кристине всё ещё бередили душу. Точнее то, что она оставила меня ради профессора по истории.

Сара всегда смеялась. В её арсенале было столько интересных историй, что я не уставал слушать. Мы до сих пор с ней друзья. После очередного неудачного романа она приходит ко мне с бутылкой вина. Сара может пить красное вино литрами. Мы сидим на балконе. Она, не переставая, курит и смеётся над тем, как нынешний молодой человек был похож на предыдущего. И как она опять совершила ту же самую ошибку. А точнее, в очередной раз влюбилась в идиота. Иногда я представляю себе, ЧТО Сара рассказывала подругам обо мне. Представляю, как они смеялись и говорили: «Брось его, детка, он тебя недостоин». Может, они и были причиной нашего расставания? Или мы вовсе не друзья, а я банально пользуюсь простотой Сары, чтобы отомстить ей? Ведь и я постоянно говорю ей то же самое: «Брось его, найдёшь другого, лучше». И она бросает. Брррр… Не люблю думать об этом.

С Сарой мы расстались, потому что она встретила другого. Считала его лучше меня. Волосатого хиппи, который проповедовал жизнь без лимита, ездил из города в город автостопом и никогда не работал. После второй или третьей бутылки красного вина её взгляд затуманивается. Она смотрит на меня вдумчиво, внимательно, долго. И я будто читаю её мысли: «А что, если бы мы всё ещё были вместе…» Обычно в такие моменты я рассказываю что-нибудь смешное. Она смеётся, запрокинув голову, и вся нелепость ситуации проходит.

Потом я влюбился в Веронику. Боже, какой женственной она была!

Хрупкая, нежная, вся какая-то прозрачная, она походила на ангела. Натуральная блондинка, волосы всегда распущены. Глаза, полные грусти. Казалось, что она вот-вот расплачется. Хотелось её обнять и уберечь от всех бед и несправедливости жизни. Я дарил ей цветы, угощал мороженым, был её персональным клоуном.

«Чем больше усилий мужчины прилагают к завоеванию женщины, тем меньше его шансы понравиться ей». Таков был мой урок. Потому что через некоторое время Вероника стала встречаться с Казановой.

Тапио был моим соседом. Он был старше меня и часто заходил ко мне без стука. Он знал, что моя дверь почти всегда была открыта. Руки его постоянно были заняты пивом и чипсами, поэтому он закрывал свою дверь пинком. Я всегда знал – если грохот стоит такой, будто кухонные шкафы со всем содержимым попадали на пол, значит, через минуту в мою квартиру зайдёт Тапио. Мы будем смотреть фильм, пить пиво и есть чипсы. С ним я чувствовал себя старше. Он рассказывал мне о своих похождениях, и я жил его жизнью. До тех пор, пока он не понравился Веронике.

Мы поменялись с ней местами. Теперь она дарила шоколад, караулила его возле дома, постоянно звонила ему и приглашала в кино. Мне было больно смотреть на неё. Вероника потускнела, её глаза превратились в два потухших уголька. Она могла долго смотреть в одну точку и думать о Тапио. Я сидел рядом и ждал. И не мог поверить, что передо мной – та, которую я боготворил. Та неприступная королевская особа, на которую я потратил столько сил (и денег, кстати, тоже).