Литмир - Электронная Библиотека

– Нет, стоит! – заряд гнева, предназначавшийся мне, достался главбуху. – А руководству отделов и служб приказываю: ознакомить с данной публикацией всех работников аппарата. И сегодня же провести её коллективное обсуждение!

– Валентин Юрьевич, вы имеете в виду наше опровержение? – спросил главный экономист.

– Я имею в виду публикацию в газете «Факты и комментарии», – развеял сомнения Забегалов-старший. – Обсудите её и об итогах доложите мне лично. Каждый!

Сразу после совещания я зашёл в комнату к Витюше и Наталье. Витюша в одиночестве сидел за компьютером и при виде меня вздрогнул.

– Как дела?

– Да вот, – сконфуженно улыбнулся неформальный зам, – на обед не пошёл. Мне тут с научной конференции кое-что прислали, по языкознанию. Читаю.

– Устроит тебе профессор научную конференцию, – сказал я.

– Ему-то диссертации писать можно, – начал Витюша.

– Ему можно, а другим нельзя. И вообще, теперь слово «диссертации» лучше всуе не использовать, – посоветовал я. – После обеда собирай личный состав у меня. Будут коллективные чтения. А Наталья пусть сразу зайдет, когда появится.

У себя в кабинете я закрылся на ключ и наконец-то перевел дух. Долго трезвонил городской телефон, но трубку брать я не стал. Предстояло спокойно подумать над одним единственным вопросом: кому и для чего понадобилось мочить Валентина Юрьевича.

Вообще, покровителем Забегалова негласно считался вице-губернатор Кобяков. Биографии обоих были похожи, только Кобяков родился на пару лет раньше. Оба ковали карьеру в ленинском комсомоле, оба всю сознательную жизнь провели на аппаратной работе. Когда грянула перестройка, в бизнес не подались, лавировали и терпели. Кобяков пережил опалу при смене власти в регионе, был задвинут в самые глубокие недра канцелярии, но уцелел. Сделав правильные ставки, Георгий Вадимович при персоне нового губернатора (Григория Владимировича) вернул себе утраченные ранее рубежи. Слыл он человеком крайне закрытым, интервью прессе вообще не давал, на планёрках и совещаниях был немногословен и неулыбчив. Говорили, что бизнеса у него до сих пор нет, зато имеются влиятельные друзья в Москве – само собой, из числа бывших комсомольцев.

В аппарате губернатора Кобяков отвечал за подбор и расстановку кадров, а также курировал общественные организации и СМИ. Это – по официальной версии. На деле, кроме решения кадровых вопросов, Георгий Вадимович занимался проведением предвыборных кампаний – разумеется, с нужным Григорию Владимировичу результатом. С первого дня вице-губернаторства он входил в политсовет «Ядрёной России», где его весу и влиянию остро завидовал даже главный областной партайгеноссе Митрофанычев…

В дверь аккуратно, одним пальчиком, постучали. Я открыл.

– Алексей Николаевич, вызывали? – это была Наталья.

– Наташа, договоры с редакциями у тебя?

– Да. Занести?

– Там всё со всеми согласовано?

– Конечно. Ведь Виталий Иванович подписал.

– Тогда заноси.

Я подержал папку на руке, открыл, полистал.

– У тебя какие творческие планы на сегодня?

– Пишу сама себе должностную инструкцию. Вы же сказали, что это срочно.

– Это не я, это профессор сказал. Отложи на время инструкцию. Разошли договоры по редакциям – для подписания. Прямо сейчас.

Наталья внимательно посмотрела на меня. В такие моменты я лишний раз мысленно напоминал сам себе, что девушка она совсем не бестолковая.

– Алексей Николаевич, может, подождём?

– Зачем? Виталий Иванович подписал, надо двигаться дальше.

– А профессор? – осторожно спросила Наталья.

– Не вижу взаимосвязи, – спокойно ответил я.

После ухода Натальи я пробежал глазами текст, полученный у Забегалова. По объёму ответ «Фактам и комментариям» превышал ёрническую публикацию раза в полтора. По стилю он живо напоминал заявления ТАСС года 1983-го, посвящённые вторжению США на Гренаду. Профессор обвинял зарвавшихся писак в утере всякой совести и порядочности, в полном забвении принципа объективности и неуважении к закону. Подробно и тщательно перечислялись все регалии Валентина Юрьевича – звания, почетные грамоты, дипломы. Указывался общий трудовой стаж. Насчёт же Забегалова-младшего Забегалов-старший написал, что Юрий Валентинович был принят на работу под начало Валентина Юрьевича в строжайшем соответствии со всеми кодексами – как и положено, на конкурсной основе. А до этого знаменательного события сын, ещё будучи студентом, проходил в аппарате у отца производственную практику и заслуживал самых лестных отзывов. Пассаж про делишки архивного отдела Забегалов-старший целиком и полностью оставлял на так называемой совести так называемых журналистов, уклонившись от комментария по существу.

Я улыбнулся, и улыбка моя была не из приятных. Автор, прикрывшийся псевдонимом «Василиса Микулишна», действительно знал многое о жизни аппарата. Те, кто не один год посвятили работе в этих стенах, не раз и не два слышали разговорчики о том, сколько кандидатских и докторских диссертаций было подготовлено силами наших архивистов, скольких уважаемых людей осчастливили тихие подручные Валентина Юрьевича… Правда, о том, как благодарили управляющего делами эти уважаемые счастливцы, даже наиболее языкатые сплетники предпочитали помалкивать.

Самое оригинальное обнаружилось в самом низу последнего листа. Ответ бессовестной прессе был подписан моей фамилией.

Сотрудники расходились в недоумении и предвкушении. Недоумевали по поводу факта обязательного коллективного обсуждения статьи, предвкушали продолжение интриги. Я упорно делал вид, что не замечаю бросаемых на меня взглядов. Витюша задержался в дверях и помялся, как всегда.

Я вскинул брови (опять почти по-спикерски).

– Поговорить?

– Да.

– Тогда прикрой дверь.

Витюша прикрыл и сел на ближний ко мне стул.

– Там Колобков копии материалов затребовал, – сказал он вполголоса.

– Каких материалов?

– Наших прошлых договорных публикаций в «Фактах и комментариях», за которые парламент платил.

– А кто он такой, чтобы требовать? – спросил я.

Витюша опустил свои ясные очи.

– Ты дал? – продолжил я.

– Нет пока.

– И не давай. Как объявится Колобков, пусть ко мне идет.

В последующие минут сорок я периодически названивал в приёмную Хрюшникова. Там любезнейшую Алевтину Викторовну после обеда сменила совсем неприветливая и немногословная Елена Вячеславовна. По её словам, спикер то принимал депутатов, то говорил с Москвой по прямому проводу, то, наконец, уехал в неизвестном направлении, не сказав, когда вернется. Звонить Хрюшникову на мобильный я не стал, памятуя о его категорическом запрете на подобного рода действия. Дела пресс-службы Виталий Иванович срочными не считал.

Оставив это бесполезное занятие, я вышел прогуляться и размять ноги. В курилке на первом этаже, у запасного выхода на улицу, раздавались какие-то всхлипы. При ближайшем рассмотрении источником этих звуков оказалась сотрудница нашего собственного печатного издания Ольга Дмитренко. Она то затягивалась сигаретой, то громко шмыгала носом. Глаза у Ольги были явно на мокром месте.

– По какому вопросу плачешь? – осведомился я.

– Достал уже, – мрачно ответила Ольга.

– Я?

– Нет. Колобков.

– А что конкретно случилось?

– Текст мой опять потерял, а на меня орёт. Будто я его не сдавала!

– Ты протоколируй и документируй.

– Протоколирую! По электронной почте посылаю в соседний кабинет! Но он же чокнутый! Номер сверстает, в типографию отошлёт, а потом про свои же планы вспоминает.

– Амнезия.

– Что-что?

– Заболевание такое. Не рыдай, побереги здоровье. А то будешь такой же, как он.

– Типун тебе на язык! – Ольга нервно затушила окурок. – Пойду работать, а то сегодня ещё в редакцию надо, за авансом.

Коллектив парламентского издания был почти в полном составе приписан к редакции бывшей областной партийной газеты «Ленинское знамя». С каждым его членом оформляли краткосрочный договор: с новичками – на месяц, со всеми остальными – на квартал. Считалось, что в таком случае люди будут острее чувствовать ответственность за свои слова и поступки. На довольствии в аппарате стояли двое: Колобков, редактор выпуска, и фотограф Колёсиков. Последнему платили сущие копейки, и он, как мог, подхалтуривал, устраивая левые фотосессии с депутатами. А пишущая наша братия регулярно бегала в «Знамя» за сладкой копеечкой, подвергаясь там мелким унижениям. Старые «ленинские» кадры, которые давно приватизировали редакционный особняк со всеми активами, свысока смотрели на входящих-исходящих. Сами они бросили писать вообще, сдавая газетные полосы под рекламу, постановления-извещения и договорные материалы о достижениях властей.

5
{"b":"688080","o":1}