– Не боишься отношения испортить?

– Ай, с кем там портить? Они сами про меня на следующий день забудут.

– И не пишете бесплатно?

– Не пишем принципиально, – заявил Андрей. – Я сам только одно исключение допустил – конечно, по согласованию с боссами.

– Какое?

– Коле Ухову помог без денег. Я его сто лет знаю, мировой мужик! Забомбили прямую линию с ним на целый разворот.

– У него шансов нет на Госдуму. Он далеко стоит в региональном списке, – напомнил я.

– Знаю. Зато он весной в мэры собирается.

– Ух ты!

Будущий мэр – это всегда серьёзно. Вопреки суждениям о бедности главного губернского города и скудости его казны, здесь ещё было что взять. Упомянутый кандидат Коля Ухов тоже работал спикером – только городского Совета. Там крепких хозяйственников с колхозной закваской было явно меньше, чем у нас, но водилось больше молодых и цепких ребят из бизнеса. Их спикер, классический улыбчивый рубаха-парень, сам бизнесом не занимался. Сбросив комсомольскую шинель, он ковал аппаратную карьеру. Досужих домыслов про него и его друзей-коммерсантов ходило много. Если верить им (домыслам), то ли они (коммерсанты) его спонсировали, то ли он продвигал их нужды через депутатское собрание. В чём дружно сходились независимые источники, не желавшие называть себя – это в уверениях о беспробудном пьянстве Коли. В целом общественность воспринимала его не слишком серьёзно, и Николаем Михайловичем спикера называли только в официальных сообщениях.

Андрей, насколько я знаю, в юности тоже грешил марксизмом и посетил немало комсомольских аппаратных застолий. Определение «мировой мужик» я вполне мог отнести и к нему.

– Уверен, что он пойдёт?

Бутурлин помялся.

– В чем сейчас можно быть уверенным? Сначала пусть федеральные выборы закончатся.

– О чём и речь. Я, допустим, слышал в нашем здании, что от «Ядрёной России» Колыхаева в мэры двинут.

– Этажерочника? – вскинулся Андрей.

– Вовсе не этажерочника, а заслуженного мебельщика, – назидательно поправил я. – Человека, чья двуспальная кровать выиграла тендер на право стоять на государственной даче в Сочи. На государевой даже, я бы сказал.

– А он на чём спит?

– Не юродствуйте, молодой человек. Это особа, приближенная к нашему губернатору.

– Губернатор-то… крепко держится?

– Хороший вопрос. Скорее нет, чем да.

– Скорее некрепко?

– Да, – кивнул я. – Как будто сам не знаешь.

Вице-губернатор Кобяков ослабил узел своего галстука. Пиджак висел на спинке стоявшего рядом стула. Дальше сеанс административного стриптиза не продвинулся. Георгий Вадимович, демократично пересев за длинный общий стол, привычно вёл заседание большого жюри. Ему и всем нам, чиновникам и начальникам от СМИ, предстояло назвать победителей и лауреатов ежегодного губернского творческого конкурса.

Негласная установка, о которой знали все участники, была такой: три четверти призовых мест разделить поровну между главным государственным каналом и телестудией «Сторонка», тоже на сто процентов государственной. Оставшаяся четверть милостиво отписывалась разным газетам и газеткам. Ущемленные директора и редакторы глухо роптали в курилке, ибо похожая картина имела место год от года. Короче, всё шло до зевоты предсказуемо.

Только что отписали первое место в номинации «Пир духа» районному изданию, сохранившему в неприкосновенности название и дизайн с октября 1917-го. За пару или тройку минут до него титул лучшего публициста достался ведущему газетной рубрики «Вместе с народом». Человек на протяжении всего губернаторского срока писал победные рапорта о газификации села, которое всё никак не газифицировалось полностью.

Я сдержанно подрёмывал рядом с Анной Игоревной – моей коллегой из администрации. Кобяков чётко дирижировал процессом. Да, собственно, никто и не думал никуда вмешиваться, пока дело не дошло до номинации «Право и политика». Механизм отбора формально был таким: члены жюри заранее, до общего сбора, смотрели и читали представленные на конкурс материалы. После ознакомления выставляли оценки по пятибалльной шкале. А большое жюри суммировало эти цифры и объявляло итоги.

С «Правом и политикой» приключилась неувязка. Номинация входила в ту четверть, которую отводилась газетчикам. Идеологически сомнительных публикаций на означенные темы никто на конкурс не подал, и установок свыше не последовало. Так что все оценщики оценивали, как Бог на душу положит, и результат вышел неожиданным. Равное количество голосов набрали сразу два номинанта.

– Что будем делать, коллеги? – спросил Кобяков.

Полусонное жюри сразу оживилось. Запахло столкновением интересов и амбиций. Один автор писал о политике, другой творил на почве права. Первый работал в частном издании, второй, а точнее, вторая, – в государственном. С одной стороны, за политику в прошлом году уже давали премию, с другой – дали сотруднику именно той газеты, где трудилась сегодняшняя номинантка. Кроме того, все знали, что между этими двумя редакциями идёт плохо скрытое соперничество.

– Я считаю, Балаболкин больше других премии заслуживает, – стукнул ребром ладони по краю стола Александр Пышкин, шеф молодёжного печатного органа.

Частная газета, где был обозревателем журналист Балаболкин, являлась де-факто собственностью Пышкина, будучи временно записанной на Сашину жену. Самого Сашу, то ли завидуя, то ли подкалывая, то ли органично совмещая одно с другим, как это у нас водится, некоторые товарищи по цеху именовали «золотым пером» губернатора.

– А мне публикации на темы права понравились, – подал голос кто-то из районной прессы.

– Да там одни общие слова! – откликнулся другой сельский публицист.

– Вы их читали? – громко спросила Алина Вениаминовна, сидевшая напротив меня.

Жюри загудело, грозя выйти из-под контроля. Вице-губернатор поднял руку.

– Коллеги, тише!

– Предлагаю первую премию поделить на двоих! – предложил директор одного из телеканалов, не получившего ничего.

Он давно взирал на происходящее философски.

– Не положено по регламенту, – напомнил Кобяков.

– Тогда повторное голосование, прямо сейчас, – дополнил его Илья Александрович Кислотный, глава управления по взаимодействию со СМИ.

Не совсем типичный чиновник, он был известен как поэт-лирик, к тому же составлявший сборники частушек. Илья Александрович слыл полноправным субъектом творческого процесса в губернии. В его дебютном сборнике, правда, отдельные частушки оказались не вполне пристойного содержания. Но после сигнала от читающей аудитории составитель быстро исправился.

– Закрытое? – спросил бывший бухгалтер, а ныне директор другого телеканала, уже получившего несколько премий.

– Открытое, коллеги, – известил нас поэт-лирик.

– Давайте голосовать, – послышались реплики.

– Давайте обсудим, – сказал кто-то на дальнем от меня краю стола.

– Что обсудим? – несколько нервно отреагировал Илья Александрович.

– Кандидатуры, – серьёзно ответил товарищ с мест.

Жюри опять загудело, готовое сорваться в пике.

– Уважаемые коллеги, – повышая голос, начал глава управления по СМИ, – в задачу нашего собрания не входит обсуждение чьих-то кандидатур. Мы оцениваем не личности авторов, а только их публикации, представленные на конкурс.

– А пусть Георгий Вадимович выскажется, – развил спорную тему первый представитель районной прессы.

Кобяков в атакующей манере наклонил голову – так, что стала видна его прогрессирующая лысина, – и поморщился.

– Балаболкину раньше уже присуждали, – вспомнил второй человек из района.

– Пускай даму вперёд пропустит, – пошутил философски настроенный директор канала.

– У этой девушки хорошие репортажи, – шепнула мне Анна Игоревна. – Если по-хорошему, надо бы ей премию дать.

– Давайте дадим, – шепнул я.

Жюри продолжало волноваться, но, как я ощутил, медленно склонялось на сторону права.

– Георгий Вадимович, ну скажите же всё-таки! – буквально возопил первый районщик.