Послышалась возня. Кони испуганно рваной волной то копытами били, то коротко ржали. Над обозом сгущалась беда, и она страхом окутала девиц, жавшихся друг к другу.

– Оружие, – мрачно пророкотал Добродько, и тишину тотчас нарушил жуткий скрежет вынимаемых из ножен мечей, топоров и ножей.

– Всё! Мы – трупы, – обречённо процедила сквозь зубы Боянка. – Говорила же я, дурная затея… Нас каждый разбойник будет рад ограбить!

– У нас дюжина дружинных, – шепотом огрызнулась Любава.– Сколько нужно разбойников супротив хотя бы одного нашего?

– Хм, тогда может и выкрутимся, – рассудила боярышня без особой уверенности.

За пределами повозки свист раздался, хруст, топот, звон металла, жуткие стоны, клокот, истошное ржание коней… Любава содрогалась от шквала звуков и кусала испуганно губы, а когда померещился стон Иванко, не выдержала и украдкой, одним глазом, припала к порезу в брезенте.

Сначала не поверила, но в ужасе выхватывая общую картинку, насчитала больше двух десятков грязных разбойников в мешковатых, подранных одеждах. Они отчаянно кидались на дружинных, сомкнувших вокруг главной повозки защитное кольцо.

От ужаса Любава плохо различала поединки, всё смешивалось в общую жуткую схватку, где разбойники не казались такими уж неумелыми. И даже вместо рогатин, мечи сверкали в лучах заходящего солнца.

Земля – усеянная телами, как своих, так и чужих. Кровь, отдельные конечности, хрипы… Аж в глазах мутнеть начало. Но когда всё же совладала со слабостью и отыскала взглядом Иванко, даже безотчётно комкать брезент начала. Хотелось выскочить из повозки и встать плечом к плечу с любимым. Пусть увидит, что она не боится! Что доверяет ему свою жизнь! Честь…

Митятич яростно отбивался от двух: крупного и невысокого. Разбойники были быстры и проворны. У одного меч короткий, а у другого к клинку и нож прилагался. Матёрые, хитрые… Не шибко на лесных грабителей смахивающие… И от этого озарения дурнее стало. Неужто прознал Ратмир о том, что она по его землям шла?

Большого Иванко успел мечом рубануть, но тут со спины на него напал ещё один – коренастый, кривоногий. Закинул нож высоким размахом и прыгнул на Митятича.

– Сзади!!! – не выдержала ужаса Любава. Завопила так громко, что не только мужики обернулись, но и Боянка с Марфой на пол ухнули:

– Дура! – запричитала боярышня. – Выдала нас! – истерично принялась качаться, напоминая маятник. – Убьют! Снасильничают!!! – едва не драла на голове волосы, подвывая подруга.

Любава сама в ступор впала. Не привыкла, что вот так… всё… безысходно и страшно, но от очередного звона железа шарахнулась вглубь повозки, где истерила боярышня и всхлипывала челядина, пока совсем рядом не раздался хриплый ор:

– Девку! Девку схватите!!!

Марфа вытаращила обречённо глазищи, а Боянка побледнела, словно мертвец:

– Вниз! – ухнула на колени Любава и, обдирая ногти, усердно засопела, подцепляя секретную створку лаза под пол телеги. Прикусила губу от натуги, ведь девичьих сил не хватало. Слава богу, подруга очнулась –  бросилась на помощь и вдвоём они смогли открыть ход:

– Быстрее! – кивнула Боянка княжне. Любава проворно юркнула в проём. Терпеливо дождалась, пока спустится подруга, которая усердно дёргала следом Марфу. И только они оказались на земле, аккуратно сокрыли лаз.

Выползать из-под телеги сейчас – в пик, когда народу тьма – нельзя. Надобно схорониться, чуть обождать, и как только ног поменьше мельтешить будет – можно и дёру дать. Прокрасться, по земле постелиться, а там…

Любава села… обхватила колени руками и испуганно таращилась в никуда, вздрагивая от каждого стука, крика и жутких угроз. Вокруг мельтешили ноги, раздавался звон оружия, отборная ругань, сопение, охи, предсмертные хрипы и стоны.

Но всхлипнуть себе позволила лишь, когда под колёса телеги рухнул разбойник. Тошнотворная картина… Расширенные от ужаса и боли холодные глаза мужика, до сих пор сжимающего топор в руке, медленно стекленели. Из рассечённого от груди до живота тела буйно вытекала кровь, быстро впитываясь в землю. Ошмётки одежды промокли от тёмной жижи… а от вида кишок, робко показавшихся из глубокой раны… хотелось блевануть.

Любава безотчётно прикрыла рукой рот, сглатывая рвотный позыв.

Покидающим сознанием разбойник цеплялся за жизнь, а поймав взглядом княжну, натужно не то захрипел, не то замычал. Говорить уже не мог – изо рта булькала и пенилась кровь, просачиваясь через бурую, куцую бородёнку.

– Чего уселась? – зашипела Боянка, ощутимо толкая нерасторопную княжну в бок.

– Ой, – пискнула княжна, стукнувшись макушкой о низ повозки и тотчас пригибаясь к земле.

– А, вот ты где? – прохрипел басовито незнакомый голос, прогнав по телу волну безотчётного страха. – Ого, да вас тут трое?! – и в следующий миг Любаву дёрнули за щиколотку. Княжна шмякнулась лицом в землю, а пока отплёвывалась, её потянули резко и настойчиво. Она рьяно брыкалась, в ужасе цепляясь за кочки и землю буравя пальцами, но мужик, словно не замечая  сопротивления, выволок жертву на свет божий.

Позади истошно визжала Боянка, ей высоко подвывала Марфа.

Грудь яро вздымалась, дыхание заходилось. Сердце лихорадочно скакало в животе, отдаваясь гулким эхом в голове. Любава извернулась и прытко лягнула разбойника, что есть сил, пытаясь освободиться от железной хватки. Но когда встретилась с глазами мужика, остро поняла, что влипла.

Оставаясь в хлипкой рубахе с задранным подолом, растрепанная и напуганная, она представляла собой – то ещё зрелище, и что самое ужасное, оно пришлось по вкусу разбойнику. Несмотря на окровавленную рожу и множественные раны, он похабненько ухмылялся и похотливо пожирал её взглядом. Жадно сглотнул, облизал пересохшие губы.

– Какая кобылка молодая да спелая! – хрипло прошептал, нагло ущипнув до боли ягодицу княжны. – Люблю таких объезжать!

Любава взвизгнула и вновь дёрнулась, свободной ногой заехав в мягкий живот разбойника. Очередная попытка освободиться провалилась, и даже хват не ослабила. Княжна отчаянно зажмурилась, понимая, что заскуливший от боли мужик, выходки не простит.

– Ах ты, су*! – над Любавой склонилась перекошенная от злобы свирепая мужская рожа, а в следующую секунду его огромный кулак прилетел в нежное лицо. Разноцветные искры полетели из глаз, мир окрасился чёрным. Никто никогда не смел притронуться к княжне и пальцем, так что неземные ощущения она испытывала впервые, а они в свою очередь, принесли небывалое чувство безмятежной свободы в нигде…

Глава 1

22 года назад

История Твердомира

Род Радомира Минского: жена Зорица, сын Твердомир

Матушка Твердомира умерла, не выдержав десятых родов, начавшихся прежде времени. Ни Домовой, ни священный Огонь очага в этот раз не пришли к ней на помощь. Рождение, как и смерть, открывало невидимую границу между миром мёртвых и миром живых. И Зорице там оказалось куда спокойней, вот она и решила не возвращаться, оставив на руках безутешного князя ещё одного сына.

Княжич родился хилым, мелким, с тонкой, синеватой кожей. Дышал на ладан, так и не издав звука, приветствуя свой новый мир. Повитуха устало скривилась. Отошла, брезгливо вытирая ладони о подол выпачканного кровью передника, всем видом показывая, что младший княжич – не жилец.

В этот раз не поднялась у князя рука на слабого младенца. Плюнул в сердцах, перерезал пуповину на топорище, и передал сына в руки главного своего телохранителя. Кто в трудный час не оставлял своего князя наедине с горем.

Возможно именно страшное оружие и мощь воина-наставника дало младшему княжичу силу жизни. А может судьба уже писала в книге судеб очередную историю СИЛЬНОГО человека.

«Каков князь, таковы и воины!» – рассуждали крестьяне. Радомир норовом был строг, но справедлив. Правда, лишний раз за советом или за помощью к нему обращаться не спешили, стараясь с мелкими проблемами справляться сами. Сыновей князь воспитывал в строгости, вот только мальца видеть не желал. Своим видом он напоминал любимую жену, расковыривая рану в сердце и душе.