– К бою!
– Ориентир второй. Танки! По головному! – подал команду командир взвода.
– Вижу танки! – Николай открыл глаза и продублировал команду. – Ориентир второй, по головному!
– Есть второй, – отозвался наводчик.
– Бронебойным!
– Есть бронебойным!
– Прицел 13, наводить вниз.
– Упреждение полфигуры…
– Огонь.
Взвод слаженно рявкнул залпом. Танк споткнулся и густо задымил.
«Первый выстрел», – подумал Николай.
– По правому танку! – донеслось сквозь нарастающий грохот боя.
– По правому, – тут же продублировал команду сержант.
– Ориентир третий.
– Прицел двенадцать.
– Упреждение фигура.
– Огонь!
«Второй выстрел».
– Правый танк – верно! Давай, мужики.
Теперь всё зависело только от слаженной работы бойцов расчёта. Их заметили: танк, не сбавляя хода, уже поворачивал башню.
– Огонь!
«Третий выстрел».
Земля взметнулась перед бронированным чудовищем, заставив его злобно выдохнуть. Взрыв грохнул где-то позади.
– Огонь!
«Четвёртый выстрел».
– Огонь! Есть!
«Пятый выстрел».
Победил орудийный расчёт. Пока победил.
– Бросай шашки. Навались!
Укрывшись за густым дымом, бойцы перекатывали пушку влево, на заранее подготовленную позицию.
– Быстрее! Стой! Развести станины! – Николай оглянулся.
Великан свирепо ударил по земле рукой: там, где был расчёт всего минуту назад, один за другим прогремели несколько разрывов. В этот раз смерть удалось обмануть. Надолго ли?
Но размышлять было некогда. На позиции неумолимо покатилась огромная волна ревущей бронированной смерти, которой противостояли крохотные фигурки – истребители танков, расчёты орудий «Прощай, Родина». Смертники.
– Второе орудие погибло! – крикнул заряжающий.
Посмотрев влево, сержант увидел задранный ствол пушки.
«Доживи до заката».
А сейчас только полдень. И танков было много, слишком много для одной несчастной батареи.
– Бронебойным!
– Ориентир пятый!
– … наводить вниз.
– Упреждение полфигуры…
– Огонь!
Казалось, что в ответ на каждый выстрел огромный великан раздражённо бьёт ладонью по земле, стараясь прихлопнуть орудийные расчёты. И промахивается. Вот, сейчас…
– Навались!
Хлоп! Взрыв! Раздавил!
Но через минуту звучит левее:
– Огонь!
– Навались!
– Развести станины!
Великан ревел от ярости, швыряя тысячи смертоносных осколков, и бешено хлопая по земле.
– Третье орудие погибло!
– Бронебойным!
– Огонь!
– Навались!
«Доживи до заката».
Когда он наступит? Кто знает? Разве что этот безумный великан, который, радостно потирая руки, вскочил и изо всех сил ударил ногой: «Попались!»
– Огонь!
…
– Огонь!
…
– Огонь!
В конце концов, измотанное чудовище нехотя сдалось, рыкнув на прощание моторами уцелевших танков и пообещав вернуться.
«Всё?». – Бойцы переглянулись, не веря в случившееся.
– Всё, – улыбнулся Николай, – дожили до заката.
Как по команде, бойцы подняли головы: обессиленное солнце, замотавшись в красную мантию, торопилось спрятаться за горизонтом, чтобы не видеть изуродованную землю, разорванные в клочья пушки и неподвижные холмики вокруг них.
– Дожили до заката, – повторил сержант.
– Нет! – великан обернулся и, глядя на счастливых истребителей, яростно ударил ногой по пятящемуся танку, который тут же огрызнулся в ответ неприцельным выстрелом.
– Вот теперь всё, – чудовище довольно рыкнуло и скрылось вдали.
А вокруг искорёженной пушки неподвижно лежал самый везучий орудийный расчёт.
***
«С неба звездочка упала, ты желанье загадала, ты у неба попросила, чтоб живым вернулся милый».
Где-то бегали санитары, раздавались команды, натужно гудели полуторки и грохотали танки. Где-то кипела жизнь. Николай этого уже не видел, перед его глазами сияло красное солнце, два солнца, три, четыре. Затем их скрыла белая мгла, и боль отступила. На душе стало легко и свободно, хотелось петь, кричать, а потом взлететь высоко-высоко, чтобы…
***
– Ты куда собрался?
Чьи-то руки легли на погоны и мягко, но сильно удержали сержанта.
– Летавица, – улыбнулся Николай.
– Пришла, как и обещала, – девушка рассмеялась, – вижу, успела. Что ж ты, женишок, сбегаешь? Замуж позвал, а сам.
– Так судьба распорядилась, – сержант пробовал освободиться, но тонкие руки держали крепко, – не я решал, а…
– Я, – перебила девушка, – решу. Не забывай меня, Коленька, прощай.
Николай хотел что-то ответить, но Летавица неожиданно сильно толкнула сержанта вниз. Перед тем, как рухнуть на землю, он увидел мелькнувшие перед глазами ярко-красные сапоги.
***
– Вот они, – женщина открыла коробку и бережно достала обувь, – когда мне исполнилось четыре, папа подарил на день рождения. Он хотел, чтобы у меня были красные сапожки.
– Удивительная история, – журналист отложил ручку, с удовлетворением посмотрев на исписанные страницы, а затем взял в руки фото. – Это он?
– Да. После госпиталя вернулся домой, женился. Мама рассказывала, он безумно мечтал о дочери.
– Значит, вы были любимицей, – журналист аккуратно положил фотографию, – и, как часто случается, отец называл вас как-то особенно, я прав?
Женщина улыбнулась:
– Для папы я всегда была Летавицей.
Мать
Отче наш, иже еси на небесех!
Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое,
Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…
Пожилая женщина стояла на коленях перед иконой
Яко Твое есть и Царство, и сила, и слава,
Отца и Сына, и Святаго Духа
И ныне, и присно, и во веки веков.
Аминь!
Дрожащей рукой она перекрестилась и прошептала:
– Господи, молю тебя, спаси и сохрани сына моего, не дай сгинуть кровиночке, один он остался, прикрой его от пуль вражеских, сбереги его головушку, не оставь его в милости Своей.
По морщинистым щекам потекли робкие слёзы. Рядом с иконой стояло фото: мужчина обнимал двоих парней, они улыбались. Женщина медленно встала и провела рукой по стеклу рамки:
– Мои вы золотые…
– Не помешаю? – дверь без стука открылась.
На мгновение женщине показалось, что по иконе мелькнула чёрная тень. Оглянувшись, хозяйка дома увидела молодого стройного офицера. Форма была выглажена идеально, сапоги начищены до зеркального блеска, а череп с костями на фуражке и серебряные молнии в петлицах сияли в солнечных лучах так, что было больно глазам.
– Не помешаю? – повторил он.
– Входите, – женщина со страхом посмотрела на незваного гостя, – присаживайтесь.
– Спасибо, фрау, – немец со стуком отодвинул стул, – ваша семья? – он кивнул на фото.
– Да, муж и сыновья.
– Воюют? – офицер усмехнулся.
– Один воюет, – она смахнула набежавшую слезу, – двое уже отвоевались. Мужа убили на Халхин Голе, а старший в финскую погиб.
– А младший сын убежал на фронт ещё в июне 41, – добавил гость.
– Откуда вы знаете? – ноги задрожали, и она осторожно присела на краешек стула. – Он у вас?
– Вы очень догадливы, именно по этому поводу я и решил нанести этот визит. Не возражаете, если закурю?
– Курите, курите, как он, жив, что с ним? – слезы капали на скатерть, оставляя мокрые тёмные пятна. Солнечный лучик метнулся сквозь окно и, словно стараясь утешить, замер на лице женщины.
– Жив, – офицер с наслаждением затянулся, – пока жив. Вы знаете, он очень хороший разведчик, только благодаря чистой случайности мы сумели его обнаружить.
– Что вы с ним сделаете? – тихо шепнула мать.
– Думаю, расстреляем, очень почётная смерть для воина, согласитесь? – кольца дыма сплелись над фуражкой в замысловатую фигуру, чем-то напоминающую череп. – Обычно мы вешаем, но в данном случае сделаем исключение: это заслуженная оценка его храбрости, расчётливости и мужества.
Женщина со стоном стянула платок с головы, седые волосы рассыпались по плечам:
