— Погоди, погоди!

Маришка зовет Колю жестом. Тот недовольный — и трогает зуб языком. Повинуется. Подходит.

— Ничего не хочешь сказать? — спрашивает она.

Коля смотрит на Стаха — и ничего не хочет сказать. Но у Стаха — приступ щедрости. На волне адреналина. На волне того, что он принял решение — и не поменяет. Он тянет Коле руку. Тот сначала теряется, а потом крепко сжимает.

— Это за Тима.

Коля кивает. Стах отпускает его — и буквально через секунду той же самой рукой заряжает ему в глаз. Обновить, так сказать, братскую метку. Маришка аж шарахается в сторону.

— А это — сам знаешь, за что.

Коля знает. Избавленный от извинений, говорит:

— Вали.

IV

Брелок в кармане по привычке холодит ладонь и впивается острыми крыльями в кожу. Стах поднимается на третий этаж. Стучится. В руке у него бумажный пакет с тетрадью. А еще… ну… черт бы их побрал, белые розы.

Да. Но что поделать.

Не открывают. Долго. Стах прислушивается — в квартире тишина, как если бы никого не было. Он стучится снова. Громче. Наконец, слышит движение. Отходит чуть назад, когда дверь открывается — и вдруг за ней свет. Стах застывает растерянно: перед ним Тимов папа, Алексей. Тот узнает и улыбается:

— А, я помню, Аристарх, — и приглашает кивком в квартиру.

Более неловкий момент сложно себе представить. Стах не знает, куда ему деться — с цветами. Хотелось бы, конечно, сразу в стену. Лицом.

Стах не помнит такого, чтобы заставал Тима не одного. Ни разу не случалось… Но сегодня был педсовет, так что…

Стах все еще стоит. Алексей смотрит на розы.

Тут врывается Маришка. Стах выдыхает.

— Ари-ис! Пришел, пришел? Смотри, что мне Алеша, — да-да, она так и назвала его, — показал.

Она сует Стаху под нос фотографию. И он переключается. Переключается, как на Тима, словно весь мир сжимается до маленького прямоугольничка. С него на Стаха смотрит азиатка — европейскими глазами, синими-синими. Тот же овал лица, те же высокие скулы, те же смягченные черты. У нее густые волнистые волосы и нестерпимо грустная улыбка.

У Стаха нет слов, чтобы сказать: «Она очень красива». В русском языке нет слов — о ней, и все эпитеты кажутся ему пошлыми.

Виновата она или нет?.. Стах не знает, как к ней относиться. Тим любит, держит при себе ее часы и хватается за них, когда больше — не за что. Была ли она плохой?..

— Похожа, да?.. — спрашивает Маришка почти шепотом, может, чтобы — вытащить Стаха из онемения.

— Да…

— Тимми у себя. Только он очень расстроенный.

Стах поднимает взгляд на Алексея. Тот кивает на дверь, говорит:

— Уговоришь его встать — цены тебе не будет.

Алексей выходит из коридора. Стах не понял. Маришка шепчет:

— Он знает.

Что?

— Что?

— Что Тимми гей…

Воды.

Стах избавляется от цветов и пакета — всучает Маришке. Она сначала сует нос в бутоны, потом — не в свое дело. Стах, раздеваясь, говорит:

— Утоплю.

— Ой, да ладно… Я одним глазком.

Стах вешает куртку, снимает ботинки. Маришка вручает ему обратно все, что он наприносил. Толкает его.

— Ну иди.

Ну кранты.

V

Тим в постели. Из-под одеяла торчит только макушка. В каком-то сне Стах такое уже видел… Стах ставит пакет на стол, достает символ мира. Проходит, опускается на кровать, задумчиво вертит журавлика в руках. Кладет перед Тимом.

Тим, помедлив, оживает и трогает журавля подушечкой пальца. Потом произносит простуженным голосом:

— Меня выгнали из гимназии…

— Я знаю.

Тим шмыгает носом. Стах склоняется к нему, вытирает щеку. Кладет перед Тимом цветы.

Тот не понимает:

— Это чего?..

— Тебе. Давай мириться.

Тим немеет.

Стах смотрит на его лицо — заплаканное. И находит верное слово — для женщины на фотографии.

— Она неземная.

— Что?..

— Твоя мама. Я видел фото.

Тим теряется и затихает.

— Я принес тебе пирожное. И кое-что еще. Но ты сам должен посмотреть.

Тим садится в кровати. Расстраивается:

— Зачем?..

— Нас ждет комната с солнцем.

Тим мотает головой отрицательно.

— Мы договорились.

Тим шепчет:

— От меня одни неприятности…

— Все будет хорошо. Я обещаю.

Тим не верит.

— Тиша…

— Нет, Арис, не надо…

Стах пытается взять его за руку, а Тим закрывается этой рукой — от него, и просит:

— Уходи.

Стах бы сказал: «Не уйду». Но такое он уже говорил…

VI

Он не понимает, как вести себя с Тимом. Не понимает, что сказать ему. И не усугубить. Поэтому он заглядывает в кухню. Может, подумать. Может, посмотреть. Может, взять паузу. Алексей замечает и открывает форточку.

— Мы надымили — ничего? Ты не куришь?

— Что?.. Нет.

— А чего? Я лет в шестнадцать начал. Тебе сколько?

— Пятнадцать.

Алексей кивает. Приглашает присесть жестом. Стах качает головой и приваливается плечом к косяку.

— Вы повздорили?

Стах отвечает, как на допросе:

— Повздорили.

— Так и лежит, не встает? Он ведь может и целый день. Очень упертый.

Стах знает. И угнетенно молчит.

— Что случилось у вас?

Как такое объяснить?.. уместив — в несколько слов?

— И ты неразговорчивый?.. Как вы взаимодействуете-то?

— С трудом, — отвечает Маришка. — Иногда пишут друг другу записки. Оставляют в библиотеке, в книжках.

Алексею — забавно. Он стряхивает пепел. Улыбается Стаху, который почему-то — не находит в себе ни сил, ни желания, ни элементарной вежливости — улыбаться в ответ.

— Тиша ранимый очень, тяжело отходит… и сложней всего, что понимает только ласку. Я думаю, ему мамы не хватает. Она бы знала, что делать. У меня с ним не всегда получается. Вообще, правильно мне говорить тебе… — смеется. — Но лучше бы он с девочкой…

Лучше бы Стах с Тимом остался.

— Не лучше, — встревает Маришка.

— Ну как скажите… — Алексея веселит.

Что они там курят?..

— Ты рыжий в кого? В маму, в папу?

— В маму.

— Тиша тоже, — кивает понимающе. — Весь в маму… Больно на него смотреть.

Лучше не смотреть и бросить?..

Если сравнивать с тем, насколько Тим похож, Стах больше выглядит как Лофицкий в принципе, чем как мать…

— Ты не голодный?

Стах качает головой отрицательно.

— Надо как-то Тишу собрать к ужину… — говорит Алексей задумчиво. — Он за целый день не съел ничего.

Стах кивает. Находит удобный предлог свалить обратно, словно ему отдали приказ.

Все еще стоит тишина… Почему эта квартира такая безмолвная?.. безжизненная.

VII

Стах заходит к Тиму. Встает посреди комнаты. Тот все еще в цветах — как оставили. Стах садится рядом. Спрашивает:

— А ты так не думаешь? Что лучше бы с девочкой… Они не такие взрывные и грубые?.. Меня мать часто обвиняет, что я неласковый. Но отец не разрешает. Вообще, не знаю, что мне разрешают… Я не оправдываюсь. Со мной тяжело.

Тим ничего не отвечает.

Стах садится за стол. У Тима полно бумаги. Всякой разной, но в основном белой офисной. Стах складывает еще одного журавлика. И еще одного. И до тех пор, пока их не получается десять штук.

Потом он оборачивается, а Тим тушуется и сразу — на другой бок. Стах усмехается: ага, смотрел.

Он сгребает журавликов в охапку и высыпает на Тима.

Тот не шевелится.

— Мало?

Стах смиряется. Отходит складывать еще. Говорят, знаете, соберешь тысячу — желание исполнится, так что…

На четвертой штуке Стах слышит: шуршит постель. Тим выбирается из-под цветов и журавликов. Кое-как возвращает одеяло обратно. Садится по-турецки.

Стах бросает ему сложенных птиц. Они падают посреди комнаты. Тим вздыхает. Стах цокает и говорит:

— Какие-то журавли у тебя нелетные…

Складывает самолет. Запускает в Тима. Тот берет — и запускает обратно, мол, не нужен твой самолет, и так полно, вся комната — в них.

Самолет кочует со стола на кровать и обратно несколько раз. Пока Тим не принимает решение, что плохо кочует: модифицирует самолет и возвращает обратно.