— Это десятый? Бежишь вперед программы?
Парнишка теряется — и сначала его замечает, а потом уже вздрагивает. Стах хочет пошутить, что он, конечно, не фонтан, но не настолько, но держит при себе — а то еще спугнет лишний раз.
— По программе…
— Десятый? — Стах смотрит оценочно, скептически, с насмешкой. Убежденно говорит ему: — Ты гонишь.
Софья улыбается до ямочек на щеках и откровенно пялится: она старше их не то чтобы на очень много, ей все еще занятно. Полноватая, темноволосая, с шапкой кудрей, она одета в синюю юбку ниже колена и светлую блузку. Туфли у нее под цвет оправы очков: алые-алые. Взгляд озорливо-смешливый.
А тем временем двое неприлично долго стоят в прострации: один не понимает, какой к черту десятый, второй не понимает, в чем проблема.
Стах прокручивает в голове сцену с курткой. Нет, ему этого не вынести. Он выходит из библиотеки с чужой книгой в руках, открывает — и не видит текста.
Парнишка плетется за ним, вот он — совсем рядом, сцепляет перед собой в замок руки, весь по струнке, периодически косит на него — и не решается попросить обратно «Грозу».
Стах продолжает делать вид, будто все это ему — раз плюнуть, подумаешь, он позорище, максимум — свалится в Тартар со стыда, и Аид оборжет его за троих.
— Во сколько ты пошел в первый класс?
— В шесть.
— Ты девяносто первого?
— Нет, девяностого.
— Семнадцать, что ли?
— Седьмого будет.
Седьмое прошло. Стах на секунду отнимает взгляд от книги и уставляется перед собой.
— Октября?
Парнишка кивает. Стах решает от позиции не отступать и отрезает:
— Больше тринадцати не дам.
Парнишка тормозит. Посреди коридора. Стах идет дальше и не обращает внимания: просто это чудо-юдо тормозит всегда, без причины, разве что — не буквально. Ну вот — догоняет. Нормально, ожил. Стах спрашивает:
— Как, говоришь, тебя зовут?
— Не говорю…
— Что, совсем? Скрываешь?
— Тебе не говорю.
— Еще лучше, — захлопывает книжку, возвращает. — Какой-то ты недружелюбный.
Парнишка застывает рассеянно, пытается сказать, что:
— Я не к тому…
Но Стах не слышит: он уже бежит подальше от стыда, от грохота в ушах и еще от чего-то невнятного.
III
Почему не спросил, какой профиль? Десятых — четыре. Стах стоит у стенда в холле и бездумно скользит взглядом по расписанию. Ловит себя на этом и одергивает. Целый день считает ворон на уроках.
Стах задевает Антошу плечом, когда проходит мимо. Тот, гордый, что наконец на алгебре его обогнал, хочет утвердить свою победу:
— Да что с тобой сегодня?
— Решил дать тебе фору, — усмехается. — Успел поспать в перерывах между вопросами и твоими ответами.
— Ну конечно…
Стах изобличительно щурится, чуть запрокидывает голову в самодовольной ухмылке. Антоша фыркает на него и уходит.
IV
Стах наугад заглядывает в пятницу в библиотеку. Она в гимназии большая, совмещена с читальным залом. В зале никого, и Стах бродит среди стеллажей.
Замечает объект своих мыслей в дальнем углу, на полу, с книгой. Он такой… сжавшийся в комок. У Стаха бегущей строкой на лбу: «Какой к черту десятый?»
Парнишка поднимает взгляд на шаги. Стах тут же замедляется, прячет руки в карманы. Тишина обрушивается на них и утихомиривает Стаха, до шепота. Он спрашивает без обычного вызова:
— И часто ты здесь обитаешь?..
Получает в ответ чуть заметный кивок, едва ли уверенный. Отворачивается. Мнется пару минут, трогает корешки на ближайшем стеллаже, думает. Наверное, слишком долго собирается с мыслями, потому что парнишка снова утыкается в книжку — и поднимает взгляд на очередную реплику.
— Ты со средней школы в гимназии?
— Нет, я… с начальной.
— Забавно…
Парнишка зажимает пальцы страницами, вместо закладки.
— Почему?..
— Странно потому что…
Стах проходит к нему. Опускается рядом. Смотрит на библиотеку его глазами: снизу вверх. Огромная…
— Что странно?..
— Что?
Стах уставляется. Тушуется, что на него тоже смотрят, сбивается, силится вспомнить, о чем говорил. Но вид сохраняет спокойный. Почти спокойный. Если бы мимика не выдавала. Но и мимику он берет под контроль. Отводит взгляд, говорит:
— Выходит, я не обращал внимания. И впервые тебя увидел в августе. А может, до этого тысячу раз встречал.
— Кажется. Ты всегда куда-то спешишь…
Как-то сердце странно пропускает удар. Стах почему-то пугается, что он попал в точку, что он знает, что видел, что… Стоп. Стах расслабляется усилием воли, прижимает затылок к стене.
— Очень похоже на меня,— усмехается. — У тебя такие вещи в голове стыкуются? У меня — нет. Это как будто за пределом твоих знаний весь остальной мир провисает в вакууме, а только что-то становится тебе известным — и ты начинаешь замечать. Ну, знаешь, такое ощущение: что-то рождается из ничего, хотя на самом деле всегда было.
Парнишка слушает как-то до абсурда внимательно. И говорит с расстановкой и вдумчиво, потому что и тут — тормозит:
— Наверное, если все замечать, можно свихнуться.
— Точно. Но мир не похож на вакуум. Ты его замечаешь. Ты все замечаешь. Но ты же не знаешь, сколько здесь книг или какого цвета каждая обложка. Или какие тут лампы. Вот я сейчас сказал — и вижу лампы. А так бы я их даже не представил, если бы вышел. А оно все есть — и я в этом нахожусь. И если буду вспоминать, что я здесь находился, вакуум не увижу.
— И что ты будешь вспоминать?..
— Не знаю. Разговор. Его я, кстати, тоже под себя подстрою — половину забуду, половину изменю, — усмехается. — Достоверность.
— Наверное, оставишь то, что важно… Иногда фон нужен, чтобы выделить главное.
— Может, поэтому я люблю математику и литературу. Ничего лишнего.
— Ну… — слабо улыбается.
— Что, ты не согласен? — увлекается.
— Книга в пятьсот страниц несет в себе несколько мыслей. Всего.
— А ты ждал, что каждое предложение — великая мудрость?
— Это к Ницше.
— Ты читал Ницше?
— Нет, — тихо смеется.
— Почему? — Стах озадачен — только смехом.
— Наверное, потому, что читать философские тексты… не зря учат в университетах.
— Боишься не понять?
— Нет, скорее… понять неправильно.
— Занятно.
Стах поворачивается к нему всем корпусом, подложив под себя ногу. Собирается еще что-то сказать, но тут звенит звонок. Парнишка притягивает ближе рюкзак, начинает собираться.
Стах, идет следом, подстроившись под чужой темп, наблюдает кусками из целой картины: темный, коротко стриженный затылок, изумрудный джемпер в ромб, рукава мятой рубашки, рюкзак — на одно плечо. Уже на выходе спрашивает в спину:
— Слушай, а ты?..
Парнишка оборачивается, замирает и ждет. А Стах стоит, разомкнув губы, и не понимает, что, собственно, хочет спросить. Из всего. Из всего, что уже накопилось.
А ты… ты… Ты будешь здесь? на следующей перемене? А можно… ну, прийти? Если ты не… А на каком ты… на каком ты учишься профиле? А ты… может, ты назовешь свое имя? Да, сначала. Назови свое имя.
— Нужно идти…
— Точно, — это Стаха бьет током, и он ретируется первым.
