— Пять.
— Что за штрафные санкции?.. Я вообще из великодушия вам предложил.
— Шесть.
— Ноль — это мое последнее решение. Считайте: первый вклад в вашу диету.
Софья, блеснув очками в алой праве, резко вскидывает голову. У Стаха что-то плохое предчувствие… Софья хватает книгу.
Да нет. Не может быть.
Она бросает! Прямо в Стаха. Тот успевает пригнуться — и над ним пролетает. Ну, не том Достоевского. Так… сборник стихов под мягкой обложкой.
Возникает неловкая пауза. Стах смотрит — потрясенно. Софья отвлекается — перебирает на столе бумажки, всячески делает вид, будто все хорошо — и она не предпринимала никаких попыток прибить одного назойливого рыжего хама.
Стах впечатлен тихим омутом. Поднимает книгу, возвращает на стол. Говорит свысока, не отнимая от обложки двух пальцев:
— А вот об этом я напишу. Вы все равно меня, ябеду, уже ненавидите.
— Да чтоб ты не осилил Джойса, — говорит она ровно.
Стах театрально хватается за сердце и со смиренным видом выходит. Выпав из поля зрения, осознает — и обалдело улыбается. Вспоминает, как знакомая девочка крутила у виска пальцем. Он, кажется, осознал…
Жаль только, что поделиться этим анекдотом решительно не с кем.
========== Глава 12. В ожидании чуда ==========
I
Периодически отец заходит к Стаху в комнату с проверками. Встанет в дверях — и смотрит исподлобья, чем там сын занимается. Если занимается чем-то важным вроде домашней работы, кивает и покидает комнату. Если всякой ерундой или, боже его упаси, отдыхает — обязательно дает знать о своем недовольстве.
— Что-то прочитать задали?
— Нет, это для души.
— «Для души»… — тянет отец на тяжелом хрипом выдохе. — Ты уроки сделал?
— Сделал. И перепроверил дважды.
— Стах, я, честно говоря, надеялся, что, когда ты самолеты свои выкинешь, ты начнешь чем-то более подобающим заниматься, а не читать книжки сутками, как кисейная барышня.
— Что ты имеешь в виду под «подобающим»?
— Работу, например. Если у тебя столько времени свободного, может, тебе стоит устроиться куда-нибудь на пару часов.
— Будет мешать тренировкам.
— Эти тренировки уже очередная твоя придурь: в спорт тебе путь наказан, а реабилитационный период прошел.
Он все еще злится. За неоправданные надежды.
Стах кладет книгу раскрытой себе на грудь и смотрит в потолок.
— Хорошо, я услышал тебя.
Отец, довольный проведенной воспитательной беседой, уходит, оставив дверь нараспашку. Стах собирается подняться, чтобы закрыть, как заглядывает мать. Ну конечно, проходной двор. Он недоумевает, зачем ему отдельная комната.
— Аристаш, ты занят?
— Я читаю.
— Я просто вот, о чем подумала…
А, он и забыл, что отдых — это не уважительная причина.
II
В понедельник Стах приносит Софье шоколадку. Она делает вид, что не заметила, но провожает рыжий затылок вглубь библиотеки с улыбкой.
Прочитал «Прощай, оружие!» как предысторию к «Фиесте». Там было про любовь, не советую.
Можно проследить от произведения к произведению: Хем считал жизнь трагедией и полагал, что исход предрешен.
Для меня трагедией стали «Старик и море». Я пробивался через уныние, как мог, и под конец зарядил книгой в стену. Решил, что Хема читать никогда больше не стану. Мне было десять. Я рыдал.
Как ты относишься к фатализму? А.
P.S. Твои родители одобряют чтение книг?
III
Шоколадки никак не сказываются на карме: Тим все еще не отвечает. Стах разочарованно захлопывает книгу — и выходит. Он маячит перед глазами у Софьи и, видимо, только затем получает по заслугам в записку:
А еще Хемингуэй был очень красивый мужик. С.
Я же дал вам взятку, чтобы вы подобрели. А.
Я подобрела, об остальном уговора не было. Да и о том, чтобы я подобрела, кстати, тоже. С.
Это вмешательство в личную жизнь. А.
Библиотека — общественное место. Здесь как при коммунизме — все коллективное. Помни, что ты сослался первым. С.
Куда ж ты делась-то, моя физика? А.
Он больше не заходит. Видимо, ты спугнул его «вызовом».
Не грусти, рыжик, заглядывай на обед. У меня есть пуэр. С.
Он землей отдает. Пейте сами. А.
Софья нарисовала Стаху грустную рожицу. Он цокает, оставляет книгу в дар библиотеке и тоже перестает заходить.
IV
Стах ждет каждую среду на физике чуда, но чудо не объявляется. Под конец четверти Соколов интересуется сам:
— Лофицкий, где там твой друг гуманитарный? Не спешит он что-то учиться.
— Сопротивляется.
— Да уж точно, избегает уроков, как может.
— Заболел?
— Что ты все оправдать его пытаешься? «База плохая», «не те учили, не так учили», «заболел»… Он под конец четверти стабильно сливается. Это нормальная практика.
Стах хмурится, как от головной боли, и погружается в задачу. Тим почему-то стал последним, кого он хочет обсуждать с Соколовым. И совсем не потому, что Тима ему обсуждать не хочется.
V
В воскресенье звонит бабушка. Стах не говорил с ней со своего дня рождения, чтобы лишний раз не травиться реальностью за пределами уютных разговоров.
— Как ты, Сташа?
— «Ничего».
— Что-то ты тихий.
— «Кажется»… — уходит в себя.
Возвращается после молчания — более располагающего к продолжению, чем с Тимом.
— А у тебя много друзей было? Настоящих, не проходимцев.
— А проходимцы — это какие?
— Это как будто все врываются без спроса в твою комнату. Посидят и оставляют дверь нараспашку. И тебя бесит, что они сквозняк создают. А настоящие — те, кого зовешь и ждешь. Только они не идут…
— Если не идут, Сташа, наверное, тоже ненастоящие?..
Стах не хочет об этом слышать. Пару секунд сопит в трубку.
— Мне библиотекарь недавно о том же сказала. Я в это не верю. И что все предрешено, не верю.
— Что-то тебя опять потянуло на философию. Ты приехать не хочешь?
— А кто меня отпустит?
— Это уже моя головная боль. У вас скоро каникулы?
— Начались.
— Так что ты медлишь? Дай мне мать и собирайся.
VI
Бабушка всегда чувствует. Так думает Стах, когда пакует вещи в дорожную сумку.
Мать охает и ахает на заднем плане, закидывает трубку расспросами, тревожно бродит по квартире. В общем, поднимает осязаемый шум.
Отец встает в дверном проеме.
— Куда ты собрался? К Лофицким?
Стах замирает. На секунду, не больше. Оставляет все, как есть, садится на кровать, сцепив перед собой в замок руки, и поднимает на него взгляд. Он уже догадался. По тону.
— Разбирай вещи.
========== Глава 13. Чертова дюжина дней ==========
