Молчание. Честь нарушить его, видимо, выпадает мне.

Я говорю, чтобы разрядить обстановку:

– Почему, когда я рядом с вами, у меня такое чувство, что я ребёнок, от которого родители скрывают, что он – приёмный?

Они смотрят на меня.

Потом друг на друга.

– Извини, – говорит Симка. – Мы что-то увлеклись.

– Всё круто, пацан, – говорит Гуру. – Это мы так, о своём.

Я думаю, что Гуру вряд ли нравится работать в этой фирме, но другого выбора у него нет. Он смирился. У него жена и двое детей. Он должен играть роль добытчика.

А ещё: нам, парням, просто нельзя показывать свои слабости.

Я жду, что они всё-таки расскажут что-нибудь плохое о фирме, чтобы мы все дружно посмеялись, но этого не происходит. Официантка приносит нашу еду.

Я желаю всем приятного аппетита – я ведь вежливый.

Мне отвечают тем же, но уже с набитыми ртами.

Рот у Симки огромный. Яркая красная помада, точно мишень, очерчивает ориентиры, выделяет цель: не промахнёшься, я думаю. Для такой фирмы, как "ПостельКа", Симка – кристалл, услада для глаз парней. Она, бедная, наверное, по ночам не спит: всё икает, когда мужики с производства вспоминают её, взбираясь на своих жён.

Симка заказывает латте. Я уже выпил свой кофе. А Гуру осушил стакан с компотом. Он предлагает мне выйти покурить. Я соглашаюсь, хотя мне больше хочется почирикать с Симкой. Но я понимаю: это просто предлог. Очередная проверка.

Уже на улице Гуру протягивает мне сигареты:

– Бросил, – говорю.

Мне холодно, но я стараюсь не трястись.

Он качает головой.

– Легко тебе это даётся, да? Бросать всё, – в голосе упрёк. Сам-то он так не может.

– Ненавижу чувство, когда ты под контролем, – отвечаю просто.

Гуру кивает с многозначительным видом. Как будто тоже так думает. Затягивается сигаретой и говорит спокойно:

– Я так и не понял, где ты работаешь?

– Я ведь уже сказал.

– Ой, да ладно тебе, – Гуру усмехается, качает головой. Даёт понять, что не собирается играть по моим правилам. – Не хочешь, не говори. Но пиздеть не надо, пацан.

Вот он – истинный наставник. Пример для подражания.

Я вздыхаю. Думаю о том, как закуриваю, а потом тушу окурок о правый глаз Гуру.

Мне немного легчает, когда я представляю себе такое.

– Ну ладно. И как зовут тех парней, которые поют твои песенки? – спрашивает Гуру настойчивее, как будто это мне нужно сознаться перед ним в чём-то.

– Это секретная информация, – говорю. – Я подписал бумагу о неразглашении.

– Так я и думал.

– Правда? Зачем спрашивал тогда?

– Только чирикать можешь.

Гуру показательно докуривает в два причмока. И возвращается в кафе, так ничего и не добившись от меня.

      Я думаю о фирме "ПостельКа".

Начальник отправляет меня на производство, чтобы я помог Гуру провести инвентаризацию. Чем скорее мы закончим, тем быстрее нам выдадут зарплату. Я езжу на производство и позже, осваиваю фрезерный центр. Моя задача: разобраться в том, как в перспективе удалённо управлять этой штукой, сидя в офисе в городе. Это реально, но трудновыполнимо. И точно не по зубам тому, кто работает всего третий месяц стажёром. И вот я всё реже бываю в офисе, всё чаще езжу на производство. Уезжаю из города в половину седьмого утра, приезжаю обратно в восемь вечера. Людей увольняют, зарплату снова задерживают. Заказов нет. От мужиков на производстве я узнаю, что зарплату задерживают постоянно. Отпускные – по минимальной ставке. Больничные листы – тоже, как не людям. Наконец, фирма берёт крупный заказ на производство кухонь. Я снова в офисе. Занимаюсь этим проектом. Сплошные ошибки. Не успеваю в сроки. По указу директора крадём разработки у конкурентов. Меня заваливают работой. Спрос, как с опытного сотрудника. Девушки в офисе смеются надо мной: я злюсь ещё больше, ругаюсь с ними. В конце рабочего дня думаю уже только о том, как завтра, придя на работу, перережу всем глотки. Представляю эту картину в деталях. Я думаю об этом дома. Не могу избавиться от этих мыслей, когда сплю. Просыпаюсь разбитым, неудовлетворённым положением вещей. Иду на работу, и там погружаюсь в это болото с ещё большей силой. Так продолжается до тех пор, пока я не увольняюсь.

На улице холодно.

Я плюю в урну по привычке. Вытираю ноги и захожу в кафе.

Гуру уже в куртке. Он помогает Симке надеть шубу. Она держит свой латте.

– Выпью по дороге, – говорит она. – Рада была повидаться.

Мы обнимаемся на прощание. Я невольно целую Симку в щёку. Она ловит мой взгляд, улыбается уголком рта. Мне почему-то становится обидно за неё. Могла бы найти себе должность получше в фирме посолиднее. Такая девушка точно бы не пропала.

Гуру протягивает руку.

Процедура повторяется.

Я снова в выигрыше.

Хотя это, конечно, как посмотреть.

– Бывай, пацан.

Мы все выходим на улицу.

Они идут налево. Я стою на месте.

Поднимается ветер.

– Эй, – кричу я им вслед.

Мои бывшие коллеги оборачиваются.

Я смотрю Гуру в глаза. Точнее, сквозь него. Взгляд, от которого Еве часто бывает не по себе. Я говорю громко, чтобы он меня услышал:

– Сын Сэма. Убийца Золотого Штата. Ларри и Рой. Большой Эд. Леденец. Пол и Карла. Патрик Бэйтмен.

Гуру в недоумении. Он спрашивает – то же криком, изо рта у него вырывается пар:

– Это ещё что значит?

– Как что? – говорю. – Имена.

– Что за имена? – спрашивает Симка.

Наверное, боится, что пропустила что-то важное.

– Тех, кому я пишу, – говорю. – Ты же хотел знать, верно?

Гуру молчит. Симка улыбается, глядя то на него, то на меня. Теперь её очередь не понимать, что происходит. Она держит стаканчик обеими руками, как ребёнок – игрушку.

– Запомнишь? – спрашиваю.

– Ага. Как же, – отвечает Гуру.

Я улыбаюсь. Изображаю радость. Но они этого уже не видят.

Знакомая среда обитания

Район, в котором живёт Ева, и где, как следствие, вынужден жить я – дыра мира. Серьёзно. Я ненавижу это место. Здесь вроде как располагается историческая часть города. Отсюда в своё время, лет тридцать назад, город разрастался. И когда-то такие районы, такие дома, как эти, наверное, были нормой, и это меня сильно печалит. Не знаю почему.

Спальный район. Дом старый, многоэтажный, безликий. Внутри живут грустные люди с невесёлыми историями. Главное, чтобы было чем запить тоску и боль. Самогон есть, значит, можно жить. В Сухом Дне такого не было: я о домах. Там были только трехэтажные здания из кирпича (военный городок, что с него взять, или когда-то таким был).

Весь день я слушаю песни Хаски и мучаюсь от бессилия. Безразличие, озлобленность, неудовлетворённость – всё это, как болезнь, которая разъедает жителей таких домов изнутри, проглатывает их интерес к жизни, а с этого всегда всё начинается. С безумия тех, кто живет внутри таких домов. Здесь и жить-то не хочется. Только напиться, чтобы не думать о том, где находишься. В таком месте всё чаще посещают мысли о самоубийстве.

Я много где жил, меня нельзя назвать нежным или хотя бы притязательным. Нет. Я просто разборчив и, наверное, в отличие от других людей, я не хочу довольствоваться малым. Мириться с тем, что это и есть норма жизни. Я уехал из Сухого Дна не для того, чтобы работать на пыльном производстве фирмы "ПостельКа" – где-то в таком же, но немного другом посёлке. Я уехал из Сухого Дна не для того, чтобы жить в такой убогой дыре.

Должно же быть какое-то развитие. У меня есть высшее образование. Но я здесь.

И я ненавижу себя за это. Ненавижу себя за то, что не могу убраться отсюда, потому что у меня нет денег. А чтобы они были, нужно идти и работать на кого-то, кто будет говорить мне, что делать, будет указывать мне. Я не могу и просто не хочу подчиняться. Мне совсем плохо. Из стен дома торчит арматура, под потолком смеется младенец, а где-то за плинтусом прячутся Маракашки – самые трусливые твари на свете: они просят, чтобы я убил соседа, который сверлит с утра до вечера. Я считаю: это конец. Лучше не будет.