Щукин продолжил в унисон:

– В конечном счете жизнь, т.е. её дух пришли в несоответствие с идеей. Душа отторгла идею, которую породила мысль о неизменном мире вещей.

– Вот вот, – оживился Майкл. – Но суть вещи – в значительной степени лишь плод нашего сознания, и при изменении осознания меняется не только облик вещей, но и их сущность в обществе.

– Но как же феномен Бога? – спросил Щукин.

– Незыблемое рассыпается в прах, из праха произрастает новое видение все той же вещи, – пафосно заговорил Майкл. – Очевидно человек не приемлет прежний вид вещи, поскольку в его сознании нет ничего постоянного, незыблемого. Разумный человек не раз ещё будет ликовать и страдать, но кроме этих и им подобных состояний его больше ничего не ждет в этом мире, разве что Бог для тех, кто в него верит. Эта вера эфемерна, но она помогает достойно встретить смерть, а, главное, с именем Бога, никогда её не бояться.

– Можно не верить в Бога, но это единственное, что может оставаться неизменным в сознании человека от его крещения до отпевания, – отчеканил Василий.

Вот тут-то Щукин и «схлестнулся» с Майклом.

– Одно слово Майкельсон! Ты схоласт, – заявил Щукин. – Ты рассуждаешь о том, чего ты не видел, с чем не имел дело. Ты плод американского образа жизни, прагматичного и безыдейного.

Майкл задумался. Щукин продолжал:

– Неудачу социального эксперимента в СССР русский студент Беркли был склонен относить к субъективным причинам, типа: засилье геронтократов в Политбюро ЦК КПСС, частнособственническое перерождение бюрократического аппарата управления, неверие народа в коммунистические идеалы на фоне лагерно-барачного быта (повальной бедности) и проблем продовольственного обеспечения «строителей» коммунизма.

Попытка все унифицировать и нормировать приводила к парадоксальным ситуациям: из запахов доминировали сапожная вакса, асидол и одеколон «гвоздика».

Женщины были обречены ходить в одном и том же платье два года. Все были одеты в байковые для женщин или сатиновые для мужчин трусы, других советским Госпланом не предусматривалось.

– Страна испытала шок, увидев трофейные предметы быта и одежды из поверженной Германии, – подытожил Щукин.

– Но почему так случилось? – спросил Майкл. – Ведь, учение К.Маркса и В.Ленина – всесильно, потому что оно верно, уверяли коммунисты.

– И я того же мнения, – заявил Щукин. – Будущее за коммунизмом, пусть не марксовым, пусть швейцарско-шведским, но люди обречены жить в материальном мире, пропитанном либеральным сознанием.

– Василиск, я не силен в марксизме, но Беркли сводил мир человека к комплексу ощущений. Объективного мира, согласно взглядам автора, попросту не существует, он лишится своего статуса, если тщательно проанализировать всё, что понимается человеком под «подлинным», «настоящим», «онтологией».

– Миша, я согласен, что онтология в известной степени полностью зависит от гносеологии, мы видим мир в определённых точках, красках, ароматах; ощущения мира – это именно наши, человеческие ощущения и ничьи иные.

– Вот именно, Василий, – откликнулся Майкл, – «центральной для Дж.Беркли остаётся идея развития всего сущего, понимаемая, помимо всего прочего, и как идея взаимоперехода, превращения одного в другое, а также зависимости этих переходов от интерпретатора, ученого, от того, как складываются языковые структуры познания».

– Здесь, на американской земле, в городе, носящем имя философа-идеалиста особенно остро ощущается тектонический разлом отношения ко всякого рода революциям и классовым диктатурам в аспекте соблюдения прав человека, – изрек Щукин.

Майкл вопросительно посмотрел на человека «с обратной стороны от западной цивилизации» и спросил:

– Можно ли сказать, что наиболее опасным для тоталитарных режимов представлялось именно свободомыслие, причём особенно в тех случаях, когда оно приобретало ещё и философскую основу?

– Пожалуй! Более того, теперь ясно, почему доктрины субъективного идеализма подверглись ожесточённой критике со стороны представителей марксизма вроде Ленина, – вслух размышлял Щукин. – Ленинское учение подразумевало тоталитарную идеологию, в основе которой лежали механизмы готовности подчиняться окончательному, бесповоротному мнению, ориентированность на устойчивость, постоянство природных и социальных порядков.

– Бэзил, мне остается только с тобой согласиться, огласив мнение одного русского идеолога: Очевидно, «данный подход был онтологически неверен как с научной точки зрения через доктрины неопозитивистов и постпозитивистов, так и с точки зрения аргументации Беркли: нет ничего незыблемого, кроме Бога, на что стоит обратить внимание».

* * *

Без политики в этом мире никак не обойтись, но Майкла все больше занимает получение экологического образования, оценка экологических проектов.

* * *

Засев в библиотеку, он изучает историю создания Панамского канала, считай восьмого чуда света. Его, в частности, интересуют специфические условия экологии на этой тропической территории Латинской Америки.

Вычитал: «Близость малярийных болот вызывала вспышки болезни у рабочих, живших в антисанитарных условиях. Люди сотнями гибли и от желтой лихорадки. Отсутствие своевременной медицинской помощи и необходимых лекарств приводило к гигантским жертвам среди строителей».

Задумался: А как в зоне канала сегодня борются с малярией и лихорадкой? Или там всем выдают москитные сетки наряду со спасательными жилетами. То есть вместо того, чтобы раздеться для солнечного загара на водной поверхности, путешественникам и служащим в зоне Панамского канала предлагается задыхаться от удушливого запаха сального пота.

Прочитал: «Донимают здесь людей и зеленая желтоногая муха, овод дерматобиа. Местные жители называют ее личинок «комариными червями». А все потому, что дерматобиа вьются там, где много комаров, умудряясь на лету кратковременно приблизиться и, прикоснувшись брюшком к комару, приклеить свои яйца».

Подумал: Виртуозно!

Дочитал: «Дней через шесть в них развиваются личинки, которые не вылезают из оболочек яиц до той поры, пока комар, чтобы напиться крови, не сядет на какое-нибудь теплокровное животное. Как только это случится, личинки овода тут же переселяются на кожу человека.

Внедряются в нее и растут: под кожей образуется весьма болезненный желвак до двух и больше сантиметров в поперечнике. В желваке – свищ, через него к личинке поступает воздух, необходимый для дыхания.

Через этот же свищ созревшая личинка вылезает и падает на землю, где и окукливается, превращаясь затем во взрослого овода, который, если это самка, тут же отправляется на поиски сначала самцов своего вида, а затем комаров».

Подумал: Влиять на природу – опрометчиво, но и подвергать жизнь людей диким нравам земной фауны непорядочно (It is reckless to influence nature, but it is also dishonest to expose people's lives to the wild mores of the earth's fauna).

– Впрочем, для животных и насекомых порядочность, – мысленно рассуждал Майкл, – предполагает возможность изменения их среды обитания, как в случае с домашними животными и одомашненными насекомыми, при условии компенсации удаленного человеком элемента пищевой цепи, присутствующего в естественных условиях. В противном случае из органического разнообразия фауны планеты Земля будут неизбежно выпадать целые классы живых существ, опрометчиво лишая Землю её разнообразия, сложившегося за многомиллионный период её существования.

Таким образом, сделал вывод Майкл, надо не уничтожать неприятных или вредных для жизни человека отдельных видов и подвидов животного вида, а искать способы сожительства с ними за счет использования научно-технических достижений всего человечества, в частности теплокровных ловушек для подкормки личинок овода.

Увы! Не зря Василий Щукин любит повторять: беда, коль сапоги берется шить повар, а пироги печь сапожник (the trouble is, if the cook takes it upon himself to sew boots, and the cobbler to bake pies). Очевидно во всяком деле важны профессиональные знания, а не беспочвенные мечтания. От людей следует требовать профессионализм, и соответственно профессионализм людей пестовать и уважать.