Мы в интернате все мечтали о настоящей семье. Что бы с мамой по вечерам печенье печь, а днем, приходя со школы с собакой гулять. Я, наивная и обрадовалась поначалу, когда родственничков увидела. Ну и что? Оказалось, папаша мой шлялся где-то, а бабка уже старая трудно ей одной по дому, вот и решила меня в бесплатные служанки оформить. Сына ее я после той встречи в кабинете директрисы больше не видела. А старуха в ближайшую школу меня оформила и с того момента ее учеба моя не колыхала. Зато каждый день у меня был список обязанностей. Уроки совсем времени не было учить. С утра до вечера как домой вернулась надо мыть, убирать, стирать, ведь она, видите ли, не любила на старых простынях спать, а на стиральную машинку денег нет. Да и воды она жрет намного больше, чем если ручками все прополаскивать. Еще и жрачку надо было ей готовить. Я к вечеру уже с ног валилась. А в школу прихожу училка зудеть начинает, что я опять ленилась и домашку ее не сделала. Ей бы так полениться. Вся холеная всегда ходила с маникюром. Мне о красивых когтях и мечтать не приходилось. Они все от порошка и постоянной драйки поистёрлись.

К счастью, через два года старуху инсульт разбил. Меня по возрасту горшки из-под нее таскать не могли заставить и обратно в интернат сдали. Правда в другой. Пришлось мне местным овцам показывать, что я не шаромыжиха.

– Ты знаешь это слово? – улыбнулась я.

– В смысле?

– Шаромыжники. Это же еще со времен, когда наполеоновская армия отступала из России измученная сильными морозами и голодом, так как все запасы закончились, а новые по глубокому снегу и бездорожью доставить было весьма проблематично. И бравым непобедимым французским солдатам теперь приходилось смиренно выпрашивать у русских крестьян хоть что-то из еды или обуви. Обращаясь к ним, она говорили "cher ami", что означало «дорогой друг». Но, простые люди в иностранных языках были не сильны и французов так и прозвали "шаромыжники". Хотя кто-то утверждает, что источником были слова шарить и мыкать.

– Очень умная, да? – гаркнула соседка.

– Прости, я не хотела тебя обидеть. Просто это слово редко употребляют в наше время. У меня тоже всегда много претензий было к моим родителям. Совсем не понимала, зачем произвели меня на свет. Если так не хотели ребенком заниматься, зачем заводить его? Меня не водили на занятия в секции, не интересовались моею жизнью, не пытались выявить способности, помочь определиться с будущим. Даже на море свозить раз в год ни отцу, ни матери не приходило в голову. Обязательной у нас была программа поездки на дачу. Где мне вменялось полоть противную колючую траву среди кучи насекомых, которых я боялась до одури. Никто никогда не интересовался моими проблемами и это было очень больно и непонятно. Но, надо отдать должное она не пили и в интернат не сдали меня, хоть и не испытывали родительских чувств.

– Нашла чем выгораживать их, – фыркнула Лика. – Бабка тоже не пила. Она просто алкоголь плохо переносила. Если мамашка по слухам могла бутыль водки уговорить и чувствовать себя нормально, то старуху после пары рюмок подташнивать начинало. И знаешь – прищурилась моя сокамерница – в детском доме мне было лучше. Там хоть понятно вокруг чужие люди. Они тебе ничего не должны. Все логично. А когда я поняла, что родная бабка меня к себе забрала в качестве бесплатной домработницы, я так ее возненавидела, что убить хотела. Даже планы стала разрабатывать, как это сделать. То отраву присматривала в хозяйственных магазинах, то под машину толкнуть хотела. Но, в какой-то момент подумала: менты, ведь сразу поймут, что не сама она померла, а помогли, и копать начнут. Ну, а если накопают? Вон сколько народу в тюрьмах, значит не совсем в ментовке дураки работают. Не слишком ли, велика честь из-за такой как она несколько лет жизни на нарах потерять? К тому же они ведь меня из детского дома забрали. Поэтому нас раз в месяц служба соцапеки посещала. Проверяли в каком состоянии квартира, где мы живем, есть ли у меня игрушки, одежда и всякие школьные штуки. Так что пришлось родственникам кошельки расстегнуть и потратиться на свою служанку. После того как проверяющие уходили все красивые вещи они убирали в шкаф. Но, квартирка-то маленькая и где у старухи нычки, я хорошо знала и тайком брала, все, что мне было нужно. В портфель спрячу, никто туда кроме меня не заглядывал, а в лифте потом достану и в школе перед подружками хвастаюсь. Так что в общем-то не плохо выходило. А когда старуха откинулась, и я вновь в детский дом попала. Сначала драться постоянно приходилось. А потом утряслось. Не в первый раз в таком месте была. Быстро все по своим местам расставила. И пожить там надо было всего три года и свобода.

– Раз бабушка умерла, у тебя квартира своя появилась?

– Как же! Папаша объявился. Притащил какую-то бабу туда. Сказал это его новая жена.

– Обидно.

– Не, не особо. Там хата разваливалась от старости совсем. Когда он меня после смерти бабки отфутболил его лишили родительских прав и мне как сироте однушку в новом доме дали.

– Ого, а говоришь не везет тебе все время. Представляешь сколько людей мечтает о собственной норке и единственный шанс для них – это взять ипотеку под грабительский процент и отдавать ее, много лет завязав для этого и с отдыхом на море и с едой

– Мечтают, – протянула она. – Только я тогда не обрадовалась. За собственную квартиру налог платить надо и коммуналку большую. И никого не волнует есть у тебя работа и деньги на это или нет. Не заплатил еще и процент за просрочку начисляют. С комнатой в общаге проще. Там все дешевле и люди ближе. Веселее жить. В квартире сидишь один как бобыль и не видишь никого. Я ее поэтому сдала и к ребятам в общагу жить переехала. Только год назад, когда жильцам своя квартира по наследству перешла, я обратно вернулась. Мои-то все разъехались, кто куда. А кто-то женился. У них дети появились не до меня стало. Так что будь здесь жрачка получше, то мне побарабану было бы, где жить.

– Да как ты можешь? – вскрикнула девушка в когда-то цветастом платье похожем на те, что любила носить моя бабушка – Нас же убьют! В любой момент, придут и уведут на бойню, как свиней!

– Чем тебе так хрюши не угодили? Они-то друг друга не похищают, ради удовольствия на тот свет не отправляют. Это люди сами почему-то решили, что имеют особые права и могут безнаказанно убивать других живых существ. Да и к тому же, все мы когда-нибудь умрем, – флегматично заметила Лика. – Ни один еще бессмертие не заполучил. А уж сколько там отведено не нам решать, так и смысл парится по этому поводу?

– Но я не хочу! – зарыдала она. – Не хочу так рано!

– Все не хотят. Разве от нас зависит что-то? Ладно поспать хочу, а то в цех скоро поведут.

Очень быстро я тоже запуталась во времени и даже приблизительно не могла ответить сколько времени провела в заточении. Это стало привычным и комфортным, когда не спишь и не работаешь сидишь и просто смотришь в стену. Не предполагала раньше, что можно так долго ни о чем не думать и не мечтать. Вроде у йогов это называется медитацией и считается крайне полезным опытом для организма.

Вспоминать о дочери я себе запретила. Ее смешная мордашка вызывала слезы и не минуемую истерику.

Послышалась сирена. Мы привычно одели кандалы. В открытую дверь влетела девушка, так же, как и я не заметившая ступенек и пересчитавшая их руками.

Затормозила на ровной поверхности, увидела нас и с ужасом озиралась.

– Вы кто?

– Тебе поименно назвать или истории жизни послушать хочешь? – не смогла промолчать я. У нее были чистые волосы и одежда. Запах дорогих духов я ощущала даже со своего места.

– Выпустите меня немедленно! – заорав она кинулась к двери стала колотить по ней кулаками. – Вы слышите придурки? Быстро! Немедленно выпустите меня!!!

В ответ заработал звуковой сигнал. Девчонки не успевшие снять кандалы сжались.

– Одень цепь! – заорала Лика.

– Что? – на секунду отвлеклась новенькая.