– Я с детства бредил кино, как только появлялись карманные деньги, тут же спускал их на билеты. А когда денег совсем не было, все равно ухитрялся попадать на фильмы. Мы с дворовыми приятелями знали все дырки в заборах и все тайные ходы в кинотеатры. Чем старше становился, тем сильнее хотелось поступить в театральный институт в родном Ленинграде. Но мама обрубила мечту на взлете: «После восьмого класса пойдешь в техникум! Окончишь, начнешь работать, станешь уважаемым человеком, а дальше, если захочешь, – хоть в космонавты иди. Или на актерский свой».

Сама она была экономистом на заводе, твердо стояла на земле и к моим устремлениям относилась как к блажи: мол, ничего, с возрастом пройдет. Что это за профессия для мужчины – артист?! Иное дело токарь или слесарь. Так я оказался в техникуме. А через год меня отчислили: на занятиях сидел пень пнем. Ну не мое это – техника, шестеренки всякие…

На маму я не в обиде. Искренне ведь хотела, чтобы я всегда мог заработать на кусок хлеба. Хотя и понимаю: пойди она тогда мне навстречу, возможно, жизнь моя сложилась бы иначе. Но что теперь горевать? В общем, чтобы не болтаться без дела, устроился я учеником слесаря на завод неподалеку от дома. Но не зря говорят: от судьбы не уйдешь.

Однажды услышал по радио объявление: «Ленфильм» ищет талантливых мальчишек и девчонок для съемок в кино. Рванул не раздумывая. И попал в картину Геннадия Полоки «Республика ШКИД». Не бог весть какая роль – один из беспризорников в массовке. Но мое лицо в кадре мелькало часто. Сашка Кавалеров, сыгравший Мамочку, возмущался: «Главный герой – я, а показывают все время Кольку! Что за дела?!»

Сниматься было несложно. Ведь по сути мы были той самой дворовой пацанвой, которую играли. Из взрослых актеров больше всех запомнился дядя Паша Луспекаев, игравший Косталмеда, преподавателя гимнастики. Это уже позже, на «Белом солнце пустыни» мы подружимся, а пока он был для всех нас Павлом Борисовичем, недостижимой величиной! В одной из сцен Сандро Товстоногов (Дзе) бил его табуреткой по голове и та ломалась. Специально соорудили этот съемочный реквизит из пенопласта, чтобы артист не пострадал. Прикинули на вес – вроде бы должно быть небольно.

Командуют: «Внимание, мотор!» Сандро замахивается табуреткой… Дядя Паша бледнеет и начинает шататься. Я, Витька Перевалов и Сашка Кавалеров стоим глазами хлопаем: может, это актерская находка такая? Но на всякий случай пододвинули к нему стоявшее рядом кресло. Луспекаев в него прямо рухнул. Вот тебе и пенопласт…

Я и позже, в том числе на собственной шкуре убеждался, что создание кино – не веселая игра, там и боль, и слезы вполне натуральные. А сколько нервотрепки, переживаний!

Скажем, в фильме «Женя, Женечка и «катюша», который снимал Владимир Мотыль, я играл красноармейца. Сильные эпизоды! Перед камерой разве что из ботинок не выпрыгивал, так старался. А пришел на премьеру – меня на экране нет, при монтаже все вырезали. Когда фильм завершился, подошел режиссер: «Коля, времени экранного не хватало, уж извини, мы с тобой еще поработаем». Домой шел стиснув зубы, думал: все, с кино покончено. Но Мотыль, как оказалось, не обманул.

В выходные дни рабочие с нашего завода поехали в подшефный колхоз помогать с уборкой урожая. Там местные пацаны пригласили в ночное, и я с радостью согласился – лошадей страсть как люблю. Недалеко от нашего дома была школа верховой езды, где я одно время занимался конным спортом. У костра рассказал об этом деревенским ребятам, те начали подначивать:

– Колька, а вон на той кобыле не сможешь проехать!

– Я без седла не привык.

– А-а-а, мы тебя поняли…

Ну меня и заело. Кобылку, как сейчас помню, Березкой звали. Взгромоздился я на эту Березку, а она сразу в галоп. Но без седла-то я и вправду не умел. Чувствую – начинаю скатываться. Ничего лучше не придумал, как оттолкнуться ногами от крупа и кубарем слететь вниз, пробороздив лицом землю. Ободрался весь!

А утром в колхоз машина приезжает, вылезает помощница Мотыля и сразу ко мне. Оторопела: «Коля! Что же теперь делать? Я должна привезти тебя на студию, а ты в таком виде!» Но деваться некуда – поехали. Мотыль внимательно посмотрел на меня, усмехнулся и махнул гримерам: «Чего встали? Гримируйте этого орла!»

С такой вот покорябанной рожей я и проходил пробы на роль Петрухи. Претендентов было немного. Собственно, помимо меня в тот раз был еще один молодой артист, не помню имени, больше я его не встречал. Первым предложили выступить конкуренту. Я подошел к Владимиру Яковлевичу:

– Можно выйти? Не хочу смотреть, как другие показывают, а то сбиваться буду, обезьянничать. Лучше уж сам как-нибудь…

– Иди, – разрешил режиссер.

И я уселся в коридоре ждать. Вскоре пришла помреж и вручила листок с текстом, это был эпизод со словами «Гюльчатай, открой личико». Пробовался я с Таней Федотовой. Мне сказали, что она из массовки и в некоторых сценах выступает как дублерша, а на роль утверждена другая Таня – Денисова. Кстати сказать, я на съемках влюбился в Денисову, но без взаимности.

Татьяна оканчивала цирковое училище, относилась к этому очень серьезно, ей было не до романов. Работала с нами она всего четыре месяца: предпочла цирк, из картины ушла. И Мотыль назначил на эту роль статистку Федотову, которая, кстати, оказалась еще и профессиональной танцовщицей. Если присмотреться, заметно, что на крупных планах одна Гюльчатай, а на общих – другая. Больше я с Денисовой не встречался. А вот с Федотовой общались, чуть дальше об этом расскажу. Ее судьба сложилась непросто.

Но вернусь к своим пробам. Сыграл как мог, и вроде Мотыль остался доволен. Помреж, научившаяся понимать его настроение по выражению глаз, сказала: «Поздравляю!» В общем, роль Петрухи досталась мне.

Снимали в Махачкале. Юг, разгар лета, солнце печет, все в разомлевшем состоянии. Но я умудрился нарваться на приключение. У нас в группе один артист, занятый во второстепенной роли, любил крепко поддать. А в «банде» Абдуллы работал актер-спортсмен – красавец и ловелас. Он с собой из Москвы привез велосипед, вечерами после съемок садился на него и уезжал в центр города. Ясное дело – кадрить девчонок. И вот как-то он, добрая душа, дал покататься на велике нашему выпивохе. Я встречаю его у магазинчика и вижу, как он чужой велосипед продает за пять рублей! Бородатый кавказец уже и деньги заплатил. Актер еле на ногах стоит – что с него взять? Я подбежал, покупателя за руку схватил:

– Верни – это не его велосипед!

Тот головой мотает:

– Нэ верну – я купил!

Достаю из кармана последнюю мятую пятирублевку.

– На деньги, только верни! Чужое это!

– Нэт, мое!

Я схватился за руль – тяну к себе. Кавказец за седло к себе тянет. А потом – раз! – и отпустил. Я от неожиданности свалился. А он схватил лежавший на земле кусок трубы и огрел меня по башке, по лицу тоже попало. Я подскочил, налетел на него. Хорошо, местные мужики нас разняли. Вернулся в гостиницу с отвоеванным велосипедом и ободранной физиономией.

Мотыль меня увидел – схватился за голову. Потом придумал и прописал в сценарии сцену, где Петруху отдубасили, – вот и нашлось оправдание разбитому носу. Таким я в фильме и остался. Когда болячки мои стали заживать, их мне наносили гримом.

– А как у вас складывались отношения с «товарищем Суховым»? Говорят, Анатолий Кузнецов был довольно сложным в общении человеком.

– Поначалу непросто. На меня он посматривал снисходительно. Как-то я безуспешно бился над крупным планом, и Анатолий Борисович назидательно сказал: «Актерскому мастерству тоже надо учиться». И потом еще несколько раз походя отпускал обидные реплики. Может, что-то было и по делу, но меня это все равно страшно бесило, а он, заметив реакцию, начал подкалывать уже нарочно. Я терпел-терпел, но однажды не выдержал и предложил: