Отряды поддерживали связь между собой, посылая гонцов и разведчиков; удивительно, но каким бы медленным ни было сообщение между Западом и Востоком, оно оставалось довольно регулярным: с самого начала похода крестоносцы посылали письма либо к папе Римскому, либо попросту к своей семье и получали ответы, что свидетельствует о постоянном передвижении курьеров. Во время самого похода или в пути из одного места на Востоке в другое они активно использовали голубиную почту. После пребывания в Кесарии, где они праздновали Пасху, крестоносцы впервые, если верить Раймунду Ажильскому, подстрелили голубя, несущего письмо эмира Акры к эмиру палестинской Кесарии; впоследствии мы встречаем неоднократные упоминания о голубиной почте:

"Тогда они хотели отчитаться перед своим господином, – писал Гильом Тирский, – а добраться до него было невозможно, ибо вражеская армия осадила замок со всех сторон и не имелось никакой возможности ни войти, ни выйти оттуда. Взяли они двух голубей, подготовленных к такого рода службе, и привязали к их хвосту две записки, в которых позаботились изложить правителю все сведения об исходе переговоров и полученных ими обещаний, и тотчас же освободили двух птиц. Оба голубя сейчас же вернулись в то место, где были воспитаны и попали к тому, кто их охранял и кормил; полученные же записки отнесли правителю".

Самой животрепещущей проблемой для крестоносцев являлись лошади. Животные гибли во время перехода через пустыни от голода и жары точно так же, как и люди, а их перевозка по воде часто оказывалась нелегким делом. Хронисты всегда с удовлетворением упоминают о лошадях, захваченных в бою, ведь пленить лошадь значило упрочить победу. Анонимный историк первого крестового похода повествует, как в январе 1099 г. во время налета на окрестности Кесарии крестоносцам удалось увести с собой пять тысяч животных, но он также не погнушался заметить, что несколькими неделями спустя патруль из четырнадцати рыцарей воспользовался случаем, чтобы захватить шесть лошадей. Среди лошадей различали боевого коня – destrier – которого вели по правую руку от рыцаря, парадного коня и вьючную лошадь – ронкина.

Известно, как в одной критической ситуации король Балдуин приказал оруженосцам вооружиться подобно рыцарям, чтобы усилить весьма немногочисленные отряды, но этот приказ не был выполнен из-за нехватки коней. Позже участник крестового похода Барбароссы, епископ Вюрцбурга Готфрид отмечал, что в 1190 г. из-за большой смертности у них осталось всего шесть сотен лошадей.

В королевстве Иерусалимском человек, занимавший должность маршала, прежде всего, должен был поставлять армии лошадей. Хроника Виллардуэна, который носил это звание в Шампани, полна упоминаний о "добрых боевых конях", он отмечал эту деталь по привычке.

Сразу после осады Никеи, 19 июня 1197 г., крестоносцы впервые встретились с мусульманами, сражаться с которыми они прибыли, лицом к лицу, в чистом поле.

Шок от столкновения был необычайно сильным; Гильом Тирский, узнав о нем из найденных им повествований, настаивает, что франков, ошеломленных тактикой своих новых противников, охватило смятение Они наткнулись на отряды турок, стрелявших из лука, оружия, с которым сами крестоносцы не умели обращаться

"Отряды турок, тотчас же ринувшись на наше войско, выпустили такое огромное количество стрел, что казалось, это град, падающий с неба, едва первая туча упала, описав дугу, как за ней последовала другая, не менее густая, и те, кто остались невредимыми сначала, были сражены мгновение спустя. Эта манера боя была полностью незнакомой нашим воинам, они не могли его вести на равных, ибо не имели к нему никакой привычки и видели, как их лошади, оставшиеся без защиты, падают; сами же они, неожиданно получившие часто смертельные раны, которых невозможно было избежать, попытались отогнать врага, бросившись на него и разя мечом и копьем. Однако те, в свою очередь неспособные противостоять подобному натиску, не замедлили ускользнуть, чтобы уйти от первого удара, и наши воины, не найдя никого перед собой, обманутые в своих ожиданиях, были вынуждены вернуться к своему войску. Тогда как они удалялись, не достигнув успеха в своих намерениях, турки вновь стремительно соединились и начали метать свои стрелы, обрушивавшиеся на наши ряды подобно ливню, не оставляя никого без гибельной раны. Наши люди как могли противостояли, защищенные своими шлемами".

Действительно, только благодаря своему защитному вооружению франки уцелели при первой встрече с врагом.

Однако теперь они знали, с каким противником им придется иметь дело. Мусульманский мир, который они атаковали, имел победоносное прошлое, не позволявшее сомневаться по поводу его воинской доблести. В течение многих столетий Запад жил в страхе перед арабским миром, который одним за другим потряс до основания все могущественные государства и пытался даже овладеть Константинополем. Когда в XI в. началась Реконкиста, мир оказался поделенным на две половины: самая большая была мусульманской территорией, самая маленькая – христианской. Такова была средневековая география. И свою большую половину "сарацины" завоевали с оружием в руках – в джихаде, ужасной "войне, священной" для мусульман[24]. Бароны не могли не знать этого. После временного упадка, позволившего византийцам возвратить себе крохи из своих владений в Сирии и Армении, появление на сцене турок-сельджуков, обращенных в ислам, только усилило неоспоримое военное могущество мусульманского мира.

На этот раз именно турки-сельджуки возобновили "священную войну", войдя в Исфахан (1051 г.) и Багдад (1055) под власть арабских халифов. Армения и Грузия, соседние области первыми ощутили удар; турки захватили армянскую столицу Ани, и султан Альп-Арслан приказал свалить огромный серебряный крест, венчавший кафедральный собор, расплавить и отослать в Нахичевань, где им выложили пол мечети. Полное поражение византийских войск при Манцикерте, за двадцать лет до крестового похода (1071 г.), позволившее туркам прочно укрепиться в Малой Азии и вдобавок усугубленное внутренними распрями в Константинополе, еще было у всех на устах, когда Урбан II выкликнул свой призыв; это сражение произошло незадолго до восхождения на императорской трон Алексея Комнина.

До настоящего момента франки не имели никакого представления о военной мощи тех, с кем им предстояло сразиться. Одни лишь нормандцы успешно воевали с мусульманами; но их операции ограничивались удачливыми налетами на отдельные пункты, расположенные на изолированной территории: Сицилию, Южную Италию, тогда как в Испании противники христиан к этому времени изрядно ослабли.

Можно задаться вопросом, а что еще помимо военной репутации знали жители Запада о мусульманском мире, когда ввязались в невероятную авантюру, с целью живой силой прорубить дорогу к "Земле обетованной". Конечно, они сознавали, что столкнутся с противником, ресурсы которого будут практически неистощимы, так как его караваны были нагружены товаром, пользовавшимся всеобщим спросом: пряностями. Слышали они россказни и о сказочном Багдаде, где одних мечетей насчитывалось свыше тысячи, и добыча, взятая крестоносцами в лагере Кербоги, должна была только подтвердить правдивость слухов о роскоши мусульманских дворцов:

"Среди добычи был заметен шатер великолепной работы, который принадлежал князю Кербоге; он был сооружен наподобие города, снабженный башнями, стенами и укреплениями, обитыми разноцветным шелком. Из центра этого шатра, где находилось основное жилище, были видны многочисленные помещения, которые разделялись со всех сторон и составляли род улиц, где было много и других комнат, похожих на постоялые дворы; уверяли, что две тысячи человек могут находиться внутри этой просторной постройки".

В остальном же представления, бытовавшие по поводу мусульманской цивилизации, без сомнения, были слишком расплывчатыми. В песне "Коронование Людовика", почти современной первому крестовому походу, поэт вкладывает в уста султана вызов, брошенный папе в самом Риме: