– Такое с каждым могло случиться, – заметил он и, закинув одну коротенькую ногу на другую, подозвал официанта.
Мы сделали заказ; затем О’Ши откинулся на стуле и произнес:
– Ну, что скажете?
Я посмотрел на него – сверху вниз, затем в окно. К югу от аэропорта мигала разноцветными огнями верхушка гигантской колонны мемориала Рузвельта; за ней виднелся крохотный невзрачный купол древнего здания Капитолия. Как истинный рекламщик я никогда за словом в карман не лез, но сейчас не знал, с чего начать.
О’Ши явно наслаждался моим замешательством.
– Так что же? – повторил он с усмешкой. Было очевидно, что это означает: «Приятно вам, важным господам, бегать за простым парнем вроде меня?»
Я решил идти напролом:
– Каково там, на Венере?
– Песок и пыль, пыль и песок, – не раздумывая, ответил О’Ши. – Разве вы не читали мой доклад?
– Читал, разумеется. Но хочу знать больше.
– Все есть в докладе. Боже правый, когда я вернулся, меня три дня допрашивали!
– Я о другом, Джек, – ответил я. – Кому нужны доклады? У меня в отделе исследований пятнадцать человек заняты только тем, что готовят выжимки из докладов, чтобы мне не приходилось читать их самому. Я хочу узнать нечто большее. Хочу ощутить Венеру. Понять, почувствовать, каково там. А это можно узнать только у вас – ведь вы единственный, кто там был.
– И иногда об этом жалею, – устало ответил О’Ши. – Что ж, с чего начать? Откуда я взялся, вы знаете: я единственный в мире лилипут с лицензией пилота. О корабле тоже знаете все. Видели доклады об исследовании привезенных мною образцов почвы и минералов. Не то чтобы они о чем-то говорили. Я ведь приземлялся только в одном месте. Может, в пяти милях оттуда геология уже совсем другая.
– Это все мне известно. Послушайте, Джек, давайте так. Предположим, вы хотите уговорить людей – множество людей – полететь на Венеру. Что вы им скажете?
– Навру с три короба! – рассмеялся он. – Ладно, выкладывайте начистоту. Что вы задумали и зачем вам я?
И я рассказал ему о планах «Шокен ассошиэйтед». Говорил и говорил, а он смотрел на меня круглыми детскими глазами на круглом личике. В чертах лица у лилипутов есть какая-то фарфоровая хрупкость и нежность, как будто природа, отказав им в росте, взамен этого награждает изяществом, совершенством черт, для обычных людей недоступным. Он потягивал свой напиток; я между делом отхлебывал свой.
Наконец я закончил речь, но по-прежнему не знал, на моей ли он стороне, а с ним это было важно. Джек О’Ши – не марионетка из госслужбы, которую Фаулер Шокен ловко дергает за ниточки. И не простой гражданин, которого можно подкупить какой-нибудь дешевой мишурой. Верно, Фаулер помог ему капитализировать славу первопроходца: организовывал издания книг, выступления, лекции, так что теперь Джек О’Ши немного нам обязан. Самую малость. Не более того.
– Я хотел бы вам помочь, – сказал он наконец, и дальше разговор пошел куда легче.
– Вы в состоянии нам помочь, – заверил я. – Ради этого я и прилетел. Скажите, что может предложить человеку Венера?
– Почти ничего, – ответил он, и гладкий фарфоровый лоб прорезала морщина. – С чего мне начать? Рассказать вам об атмосфере? Свободный формальдегид – знаете, то вещество, которое используют при бальзамировании. Или о климате? Средняя температура выше точки кипения воды – если бы на Венере была вода. Но ее там нет. А если и есть, то недоступна. Или о ветре? Меня несло над поверхностью Венеры со скоростью восемьсот километров в час.
– Нет, не совсем, – ответил я. – Для всех этих проблем мы уже ищем решения. Я хочу почувствовать, хочу понять, что вы ощутили, оказавшись там. О чем думали, как реагировали. Просто говорите. Говорите обо всем. Я скажу, когда услышу то, что хочу знать.
О’Ши задумался, прикусив бледно-розовую губу.
– Что ж, – сказал он наконец, – тогда давайте начнем с самого начала. Закажем еще по одной?
Подошел официант, принял заказ и вернулся с напитками. Некоторое время Джек молчал, барабаня пальцами по столу, потягивая рейнвейн с сельтерской. А потом заговорил.
Начал он действительно с самого начала – и к лучшему. Я хотел уловить душу события, то ускользающее субъективное чувство, что стояло за сухими строками его отчетов о полете на Венеру. Хотел поймать то, что придаст нашему проекту убедительность и силу.
Джек рассказывал о своем отце, двухметровом плечистом химике-технологе, и о матери, пухлой домохозяйке. Слушая его, я ощутил и горе его родителей, и их разочарование, и непреклонную, беззаветную любовь к крошке-сыну, не доросшему и до метра. В одиннадцать лет перед ним впервые встал вопрос взрослой жизни и выбора профессии. Он помнил, как вытянулись лица родителей при первом его предложении, сделанном вскользь, с равнодушной миной, – неизбежном предложении подумать о цирке. К их чести, больше эта тема в семье не поднималась. Родители знали, что Джек хочет стать летчиком-испытателем, и принесли ради этого немалые жертвы. Они всегда поддерживали сына. Ни стоимость учебы, ни насмешки, ни унизительные отказы в одной летной школе за другой – ничто их не останавливало.
Разумеется, Венера окупила все.
Создатели космического корабля для полета на Венеру столкнулись с серьезной проблемой. Отправить ракету на Луну, за триста восемьдесят тысяч километров от Земли, оказалось не так уж сложно; теоретически ненамного сложнее было бы и запустить корабль через пространство на соседнюю планету. Вопрос заключался в орбитах и сроках полета, в том, как управлять кораблем и как привести его назад. Вот это обернулось задачкой потруднее.
Можно запустить корабль прямиком на Венеру так, что через несколько дней он попадет на место, – вот только потребуется столько топлива, сколько хватило бы на десять межпланетных перелетов. Можно плыть по орбите, словно дрейфуя по реке, выжидая, когда орбиты двух планет максимально сблизятся: это сэкономит топливо, но растянет путешествие на несколько месяцев. А за восемьдесят дней человек съедает вдвое больше, чем весит сам, вдыхает в девять раз больше своего веса и выпивает столько воды, что в ней мог бы плавать рыбацкий катер.
Возникает резонный вопрос: что, если очищать воду от продуктов распада и использовать вторично, если делать то же самое с воздухом и с едой? Увы. Необходимое для этого оборудование будет весить больше, чем воздух, еда и вода вместе взятые. Так что пилот-человек отпадает.
И команда конструкторов начала работу над автоматическим пилотом. Робот был изготовлен – и справлялся очень неплохо. Увы, несмотря на миниатюрность его контактов и реле, весил он четыре с половиной тонны.
Конструкторы уже готовы были опустить руки, как вдруг кому-то пришла гениальная мысль: самый совершенный сервомеханизм – пилот-лилипут двадцати пяти килограммов весом! Джек О’Ши весит втрое меньше обычного человека – значит, втрое меньше съедает и втрое меньше потребляет кислорода. Ему хватит обычных очистителей воздуха и воды, низкоэффективных, зато легких и компактных. Вместе со всем необходимым снаряжением Джек уложился в лимит веса – и заслужил себе неувядающую славу.
– Меня воткнули в ракету, словно палец в перчатку, – рассказывал он, вздыхая; от двух бокалов вина малыш Джек слегка опьянел. – Вы, наверное, представляете себе, как выглядит корабль снаружи. Но знаете, как меня запихивали в кресло пилота? Собственно, никакое это не кресло, а скорее, костюм ныряльщика. Во всем корабле только в этом костюме и был воздух. А вода поступала по трубке прямо мне в рот. Все ради экономии веса.
В этом костюме Джек провел восемьдесят дней. Костюм кормил его, подавал воду, удалял углекислый газ и отходы жизнедеятельности. При необходимости мог вколоть новокаин в сломанную руку, пережать поврежденную бедренную артерию, накачать воздух в разорванное легкое. Словно во чреве матери – только в чертовски неудобном чреве.
Тридцать три дня в костюме туда, сорок один день обратно. И шесть дней между ними – оправдание всей этой авантюры.