Он сидел на ящике с инструментами и то смеялся, то качал рассудительно головой. Так прошел, наверное, не один час; вдруг он вспомнил, что на поясе у него висит пистолет, и вытащил его из кобуры. Как стреляют из пистолетов в кино, он видел, но в жизни ему почему-то не приходилось иметь дела с огнестрельным оружием. Ему захотелось узнать, какое ощущение испытывают люди при стрельбе. Но кто-нибудь может услышать... Ну услышат что из этого? Все равно не поймут, где стреляли. Кому придет в голову дикая мысль, что стреляли под домами? Он нажал спусковой крючок; раздался оглушительный грохот, и ему показалось, что все подземелье рухнуло на его барабанные перепонки; в тот же миг из дула вырвалось оранжево-голубое пламя и сразу погасло, но задержалось как яркий образ на сетчатке. Он вдохнул едкую пороховую гарь и бросил пистолет.
Ощущения его притупились; он повесил пояс с пистолетом на стену. Теперь дошла очередь до банок с бриллиантами: он перевернул их вверх дном и высыпал белые катышки на землю. Потом начал подбирать по одному, разворачивать и складывать камни в аккуратную кучку. Все сложил, вытер потные ладони о брюки, закурил и занялся другой игрой. Вообразил, что он богач и живет на поверхности земли при бесстыдном свете солнца; летним утром он прогуливается по парку, улыбается, кивает соседям, посасывая первую после завтрака сигару. Он прохаживался по пещере, из угла в угол, и, хотя ни разу не наступил на бриллианты, все время потихоньку изменял маршрут, чтобы в конце-концов перемазанные канализационной слизью туфли как бы невзначай наткнулись на бриллианты. Пофланировав так минут двадцать, он заехал правой ногой по горке, и бриллианты раскатились во все стороны тысячами искристых ледяных смешков. А-яй-яй, пробормотал он с издевательским сожалением, обозревая этот разгром. Потом он возобновил прогулку и больше не обращал внимания на дребезжащий огонь. Он одержал славную победу и запечатлел ее в своем сердце.
Он нагнулся и поровнее разбросал бриллианты по полу: они послушно разбегались и брызгали искрами. Прошелся по пещере, втоптал камни в землю так, чтобы они едва высовывались, словно схваченные тонкими лапками тысячи колец. Призрачный свет омывал пещеру. Он сел на ящик и нахмурился. Может быть, _все_ правильно, пробормотал он. Да, если правилен мир, такой, каким его сделали люди, тогда и все остальное правильно. Любой поступок, который человек совершает себе на пользу, любое убийство, мучительство, кража.
Он вздрогнул, выпрямился. Что с ним творится? Его увлекли эти дикие мысли, но из них же возникло смутное ощущение вины. Он вытянется на земле, потом встанет; ему опять захочется полезть в подвалы, куда пробиты ходы, но он остережется; он подумает, не выйти ли наверх, на улицы, но страх удержит его тут. Он стоял повреди пещеры, между зеленых стен, на смеющемся полу - и дрожал. Надо что-то сделать, но что? Да, он боялся самого себя, боялся сделать что-то, чего еще сам не знал.
Чтобы совладать с собой, он включил радио. Заиграла грустная музыка. Он глядел на бриллианты на полу, и пол казался небом, усыпанным неугомонными звездами; и вдруг верх и низ поменялись местами: он сам висел в вышине и смотрел оттуда на мерцающие огни громадного города. Музыка оборвалась, мужчина стал читать последние известия. И с тем же настроением, с каким он глядел на город, он слушал теперь культурную речь диктора и видел сверху сушу и море, где сражались люди, разрушались столицы, где самолеты засевали смертью беззащитные города, где вились и прерывались бесчисленные нити окопов. Он слышал имена генералов, названия гор и названия стран, названия и номера дивизий, действующих на разных фронтах. Он видел хвосты черного дыма над трубами боевых кораблей, сходившихся среди водяной пустыни, слышал гром их исполинских орудий и вой докрасна раскаленных снарядов над ночными морями. Видел, как кружат в небе сотни самолетов, слышал гудение их моторов и пулеметный треск, видел, как в пламени и дыму они падают на землю. Видел, как с ревом мчатся по полям спелой пшеницы стальные танки, а навстречу им - другие, и слышал стальной грохот их столкновений. Видел, как пехота с примкнутыми штыками волнами накатывается на другую пехоту с примкнутыми штыками, и слышал предсмертные стоны людей, когда сталь пропарывала их тела... Голос по радио утих, и он смотрел на бриллианты, рассыпанные по полу у его ног.
Он выключил радио, изо всех сил сопротивляясь бессмысленному желанию немедленно что-то сделать. Он слонялся по пещере, трогал стены пальцами. И вдруг замер. _Что с ним творится_? Ну конечно... Все из-за этих стен; из-за этих дурацких стен ему до безумия хотелось выбраться на поверхность земли, на черный солнечный свет. Он торопливо погасил лампочку, чтобы избавиться от этих вопящих стен, и сел на ящик с инструментами. Да, он в западне. Мускулы у него напряглись, и по лицу покатился пот. Он понял, что не может здесь оставаться - и выйти тоже не может. Дрожащими пальцами он поднес к самокрутке спичку; зеленые стены выступили навстречу ее огоньку с воинственной четкостью; в пурпурном блике на стволе пистолета была угроза; мясницкий секач таращился на него пятнами крови; курган серебра и меди грозно тлел; бриллианты подмигивали с полу; а золотые часы тикали и тряслись, подсаживая время на престол сознания, отмеривая пределы жизни... Спичка погасла, он сорвался с места и наскочил на гвозди, торчавшие из стены. Помрачение прошло. Он вздрогнул: ему стало ясно, что, несмотря на страх, он рано или поздно выйдет на мертвый солнечный свет и расскажет что-нибудь, как-нибудь, кому-нибудь - обо всем этом.
Он снова сел на ящик с инструментами. Усталость давила на лоб и глаза. Прошло несколько минут, и он успокоился. Задремал, но воображение бодрствовало. Ему представилось, как он встает и снова бредет навстречу потоку сточной воды; доходит до колодца, вылезает наверх и с удивлением видит комнату, полную вооруженных полицейских, которые внимательно наблюдают за ним. Он вздрогнул и очнулся - в темноте, на прежнем месте. Вздохнул, закрыл глаза и опять уснул; на этот раз воображение подсунуло план защиты. Ему привиделось, будто он стоит в комнате и смотрит на собственное голое и остывшее тело, которое лежит на белом столе. В дальнем углу сбились кучкой люди, они боятся его тела. Хотя он лежит на столе мертвый, он же, необъяснимым образом, стоит рядом с собой, охраняет свое тело, не подпускает людей и про себя смеется над этим положением. Боятся меня, думает он.
