Кто-то из дроу метнулся в сторону поселения за врачом. Мать не переставая гладила метавшегося в жару мальчика. Ира потянулась к своей сумке и, порывшись в кармашке и достав один-единственный выданный после окончания эпидемии листик таллики, тронула женщину за плечо. Та подняла горящее чисто женским, материнским безумием лицо, не скрывая ни единого чувства. Ира взяла её за руку, вложила в неё лист и начала изображать жестами, что у её сына температура и травка должна помочь. Глаза женщины раскрылись в изумлении. Ире подумалось, что матери везде остаются матерями. Она уже успела привыкнуть к безэмоциональности своих хозяев, но женщина, у которой в беде ребёнок, никогда не сможет смотреть на это спокойно. Тут подоспел доктор, и они заговорили на своём грудном языке. Он тоже вскинулся, расширив глаза, увидев отдаваемую траву, но всё же принял её и приказал своим помощникам перенести подростка на подоспевшие носилки. Мать встала и готова была бежать вслед за ними, но Ира остановила её, поймав за рукав. Женщина глядела на рабыню странным взглядом, в котором ничего нельзя было прочесть. Все её мысли были не здесь, а рядом с мальчиком. Ещё раз открыв сумку, Ира извлекла на свет свои скопленные свежие и не очень лепёшки, кроме одной, и передала женщине. Она ткнула пальцем ей в живот, где росла новая жизнь, а потом на хлеб. Потом спокойно развернулась и пошла в сторону барака, сопровождаемая гулкой тишиной за своими плечами.

***

Мальчик, которого, как запомнила Ира, звали Ринни-то, вернулся на работы примерно через неделю после того, как его отправили в лазарет. Он был худее обычного, слаб, но, не морщась и без пререканий, взял свою киянку и приступил к работе. Ничего не изменилось, кроме того, что у неё аж за шеей щекотало от его пристального внимания. Но мальчик не делал попыток сблизиться, поговорить, и она выполняла свои обязанности, постепенно привыкнув к этому вниманию со стороны ребёнка.

Как-то раз всех рабов выгнали из бараков пораньше. Пытаясь понять, в чём дело, Ира оглядывалась по сторонам, пока её нос не защекотал знакомый запах. Она вскинула глаза к небу и кивнула своим мыслям. Дождь! Скоро польёт как из ведра. Голову слегка вело, менялось давление. Она ещё в Москве чётко чувствовала это время перед ливнями. Будучи метеозависимой, старалась не вылезать из кровати в такие моменты, и легче ей становилось, только когда хляби небесные начинали полоскать серый от пыли город. Здесь кровати не предвиделось, судя по всему, их выгнали на работу пораньше, зная, что работать до вечера не получится. Рабов никто не торопил, давая возможность сделать свои обычные утренние дела. Ира, как всегда, уселась на свой любимый камень и принялась за надоевшее до печёнки занятие: расплетать и распутывать волосы без расчёски. Она использовала палочку и пальцы, разъединяя длиннющие космы. Волосы стали грязными, помыть их было нечем, но нашёлся в этом и плюс – покрытые кожным салом, они меньше путались и легче расплетались. Радовало, что в этом странном мире вши и прочие насекомые подобного типа, видимо, не водились. Это не самое приятное занятие периодически вызывало у неё на лице раздражённое выражение. Несмотря на характер, которому чужда тяга к модным одёжкам и косметике, в Ире было достаточно женского начала, чтобы чувствовать себя некомфортно без зеркала, мыла и тому подобных простых радостей. Если б у неё был режущий инструмент, она давно бы вырезала себе из дерева хоть кривую-косую расчёску, да кто ж ей его даст? Предательская мысль всё-таки плюнуть и укоротить шевелюру нет-нет да и заглядывала в голову. Она старалась закончить как можно быстрее и еле успела к гонгу.

Рабочий день был изматывающим. Сначала, несмотря на приближающийся дождь, нещадно палило солнце, погода, похожая на начало бабьего лета. Вода с небес полилась ближе к середине дня, но их отправили в бараки, только когда из-за ливня стало опасно работать, потому что грязь разъезжалась под ногами и рабочие норовили вот-вот свалиться с Утёса. На свой половичок Ира вернулась продрогшая до костей и мокрая с ног до головы. Чтобы хоть как-то согреться, она, несмотря на усталость, делала зарядку, пока её кожа и волосы не высохли. Согревшись, довольно провела руками по коже. Что ни говори, а вот её телу рабство точно пошло на пользу. Она похудела, кожа подтянулась, и, если её отмыть, наверное, картина была бы привлекательной. Руки прибавили в силе, позвоночник пел от гибкости, ноги стали выносливыми, дышалось легко и свободно, ушли все вызванные сидячим образом жизни зажимы и боли.

Дождь барабанил в окошки барака, настроение было приподнятым. Она разлеглась звёздочкой на своём половичке и, улыбнувшись собственному состоянию, провалилась в сон.

Ливень не прекращался неделю. И ещё столько же их не вызывали на работу: по склизкой грязи нельзя было шагу ступить, не упав. Впору бы радоваться такому положению вещей, но проблема была в том, что поруха выдавали всё столько же. И вот теперь стала понятна вся ценность этого материала. На собственной шкуре понятна. В стране, не слышавшей о системах центрального отопления, даже маленький костерок был бы в радость. Но сейчас холод снаружи быстро расправлялся с теми крохами тепла, что давали шарики горючего. Излишки берегли и не считали нужным увеличивать дозу топлива в обычную дождливую погоду. Дубак стоял страшный. Рабы в бараке жались друг к другу. Основную кучку составляли последователи Карры и Минэ. Брат и сестра близнецы довольствовались теплом друг друга. Эльф сидела в стороне от людей, и на искреннее предложение Иры придвинуться поближе гордо отвернулась. Маяти увели куда-то с началом дождей, и она в бараке не появлялась. Ире ничего не оставалось, как каждые полчаса делать жёсткую разминку, чтобы согреться. Положение чуть улучшилось на третий день. Надсмотрщики принесли каждому по тонкому суконному плащу. Особо тепла они не давали, но хоть что-то. Это было впервые, когда Ира смогла наблюдать дискриминацию по национальному признаку во всей красе. Если еду в больших количествах давали рабам и рабочим, то тёплые вещи были привилегией дроу, и только их. Все до единого были одеты едва ли не по-зимнему. Сапоги на меху, несколько слоёв одежды, толстые суконные плащи… Сидя под тонкой простынкой и плащиком, холодно становилось только при взгляде на них, потому Ира старалась не смотреть на надзирателей совсем. Это были самые тяжёлые две недели за всё её время в рабстве. Убивал не только холод, но и скука. Потратить бы это время на изучение языка, но с «коллегами» отношения не сложились. Эльфийка её за существо разумное явно не считала, а единственная, с кем она могла бы попробовать перемолвиться парой слов, Маяти, была неизвестно где. Время тянулось невыносимо медленно, и Ира впадала всё в большую депрессию, потому что постоянные мысли о семье и доме, на сей раз ничем не сдерживаемые, выворачивали её душу наизнанку.

К счастью, конец приходит всему, закончился и этот жуткий период. Как-то солнечным утром раздался такой теперь уже долгожданный гонг. Это был день, когда все рабы в приподнятом настроении выползали из помещения, оставляя за собой открытыми двери, чтобы тёплый воздух вытеснил из бараков ледяной. Эльфийка подставила лицо свету местных звёзд, Карра и Минэ не шпыняли, как обычно, окружающих, близнецы весело щебетали меж собой. Можно было подумать, что добрые друзья вышли на совместную прогулку, настолько произвели на всех впечатление тепло и яркий свет.

Любимый камень был сильно нагрет, и Ира с удовольствием пристроилась на нём, грея отмороженную пятую точку. Пальцы привычно скользнули в волосы, разбирая пряди. Внезапно кто-то коснулся её плеча. Она резко обернулась. Ринни-то. А в десятке шагов от него начальник, глядящий куда-то в сторону. Мальчик стоял вплотную к ней, прижимая к груди небольшую деревянную шкатулку. На вопросительный взгляд он протянул коробку ей и ждал, пока она откроет. На шкатулке был простенький замок крючком и незатейливый орнамент из квадратов и прямоугольников. Ира щёлкнула пальцем, и крючок, описав круг, вылетел из петли. Приподняв крышку, она подняла неверующий взгляд, ткнула пальцем в содержимое и показала на себя, старательно изображая мимикой вопрос. Ринни-то подтвердил жестом, что да, это ей. Она поставила подарок рядом с собой на камень и стремительно обняла парнишку, который, судя по изменившемуся выражению лица не знал, куда деваться от такого проявления благодарности.