Кладбище.
Холодно. Они шли вдоль этого мрачного места, а когда Ира всё-таки смогла оторвать от него глаза, то увидела группу людей и дроу. Рабы, мужчины и женщины, «кнутоносцы», несколько арбалетчиков, доктор. Начальник. Карра, связанный по рукам и ногам, под охраной, не прекращающий попыток выпутаться из верёвки. Его руки в районе запястий были все синие от попыток разорвать узлы, местами виднелась кровь. Охрана не обращала внимания на его попытки освободиться, видимо, хорошо знала своё дело, когда связывала.
И… Она встала как вкопанная.
В центре поляны стояла конструкция, напоминающая виселицу, только пониже и без петли. За верхнюю балку был привязан за руки Минэ, он висел в воздухе, едва касаясь большими пальцами ног земли. Рубаха была снята, обнажая мощную грудную клетку и не менее рельефную спину. Маяти пришлось с силой потянуть Иру за руку, потому что двинуться сама она была не в состоянии. Белое полотно вместо мыслей в голове и искреннее желание развидеть увиденное обратно. Немой ком в горле, ноги движутся на автомате. Маяти подвела её к остальным рабам, но она даже этого не заметила, не сводя с мужчины широко раскрытых глаз. Минэ был белее мела, зрачки сужены до предела, с лица крупными каплями падал пот. Но он молчал. Она видела, что он прикусил губу. Карра тоже не издавал ни звука, и это обоюдное, полное внутреннего взаимного согласия друг с другом, молчание заставило её волосы зашевелиться на затылке.
Начальник сделал шаг вперёд, когда они с Маяти заняли свои места, и молча кивнул одному из «кнутоносцев». Последний обошёл Минэ сзади, но встал так, чтобы того всем было видно. Холодный пот потёк у Иры по спине, подобно змее, под звук снимаемого с плеча кнута. Словно живое существо, это страшное оружие упало к ногам охранника и под управлением ловких пальцев взвилось в воздух, оставляя за собой след из режущего слух скрипящего звука. Резкий свист и крик Минэ, огласивший окрестности и способный взорвать перепонки. Он задёргался в верёвках и, повиснув на них, на мгновенье развернулся к зрителям спиной, стараясь спрятаться от кнута. Вид его спины Ире никогда не забыть. Плётка с иглами впилась в кожу, металлические пластины прошли под неё вдоль зацепившихся иголок и под кожей раскрылись, разрезая её и создавая кровавые цветы. Щелчок, и пластины вышли из тела, оставив за собой след из крови, разодранную кожу, мясо и рисунок, который никогда не исчезнет. Плётка снова легла, как послушный зверь, к ногам хозяина.
Охранник ждал, когда стихнут стоны и крики раба.
Потом последовал второй круг раскручивания плети, и вместе с этим звуком к Ире вернулась способность дышать и чувствовать. Она не могла отвести взгляда от процесса, не в состоянии закрыть дрожащего рта и поднять руки, чтобы стереть слёзы с глаз. Краем глаза она заметила, что Карра чуть ли не ползком пытается подобраться к Минэ, окончательно разодрав руки о верёвки. Мужчина плакал, сжимая зубы. Сзади раздался неприятный звук: кого-то вырвало.
Свист. Крик. И кровавые цветы ложатся крест-накрест на спине. Тишина и снова пауза.
Нет! Это неправильно! Всё существо цивилизованного городского человека, женщины, противилось увиденной картине. Нельзя так поступать с живым существом! Просто нельзя! Она посмотрела на начальника, ожидая увидеть там равнодушие и жестокость, но увидела всё то же холодное и каменное лицо, что и всегда. Он стоял в напряжённой позе, крики Минэ явно не могли заставить его остаться спокойным. Он глубоко дышал и в какой-то момент прикрыл глаза, вздохнул ещё глубже и …кивнул. Ира в третий раз услышала звук раскручивающейся плети. Хрип Минэ донёсся до её слуха, кричать он уже не мог, сорвав голос. Начальник уже снова открыл глаза и, стоя неподвижно, словно статуя, тяжело дышал. Потом выровнял дыхание. И Ира увидела, как он прямо сейчас готовится снова прикрыть глаза и кивнуть палачу.
Она сама не поняла, как оказалась возле него и когда успела схватить его за руку. Не осознавала, как жутко выглядит её заплаканное лицо, когда он посмотрел на неё. И совершенно не знала, как и что сказать, чтобы остановить этот кошмар. Они смотрели друг другу в глаза. Ира не знала, что видит он, но зато ей было ясно, что видит она. Перед ней был Закон во плоти. Тот самый, что един для всех. От начальника исходила аура того, кто не хочет, но обязан. Она достаточно провела времени, наблюдая за дроу, чтобы сейчас увидеть за серой кожей могильную бледность, а за офицерской выправкой напряжённость человека, которому предстоит прыжок с вышки без страховки. Ледяное спокойствие, которое не было естественным, а вытекало из понятия Долг.
Его маска-лицо застыла у неё перед глазами, и она опять забыла, как дышать. Он отвернулся. Она почувствовала, как заледенели кончики пальцев, пока следила за его дыханием. Он глубоко вдохнул и… покачал головой.
Охранник аккуратно свернул плётку и повесил на плечо. Вдвоём с ещё одним «кнутоносцем» они сняли тело Минэ с балки, разрезав верёвки и положив его на подоспевшие носилки на живот. Подошёл врач. Накинув сверху на раны в чем-то вымоченную тряпку, кликнув Маяти, дал охране приказ двигаться, и Минэ унесли. К тому моменту он уже потерял сознание.
Ира стояла, наблюдая за происходящим, не способная на какую-либо реакцию, пока не почувствовала, как начальник отдирает её пальцы от своей руки. Дёрнулась, расслабила руку, и она тряпкой повисла вдоль тела. Карру развязали, когда носилки скрылись за поворотом. Он рыдал, глядя в землю. И поднял глаза только для одного – посмотреть на неё. Жажда убийства читалась неприкрыто. И винить не за что. Если бы у неё с кем-то из близких сотворили подобное, она бы тоже ненавидела того, кто прямо или косвенно был причиной. Или соучастником, которого миновала подобная участь.
Сил не осталось. Она упала коленки и впилась взглядом в какую-то кучку травы под ногами. Её не интересовали ни окружающие, ни небо надо головой, ни наступающий рассвет. Она ничего не слышала, кроме криков Минэ, которые ей услужливо подкидывала жестокая память. Ничего не видела, кроме раз за разом мелькающей в голове картины: спина с кровавыми цветами. Холод и полная неспособность взаимодействовать с окружающей средой.
Совсем не помнила, как снова оказалась в лазарете, куда всех вернули после… И то, что её поселили отдельно от остальных рабов, восприняла тоже только ближе к вечеру. День шел по заведённому порядку, как будто и не было этого ужаса перед рассветом. Гонги, еда, вода, осыпающаяся порода, влажная трава под ногами. Она не видела окружающих лиц. Все они слились в одно, раз за разом стоявшее перед внутренним взором: Минэ. Лицо, крики, кровь и спина в цветах. Краем сознания ощутила, как кто-то ведёт её после работы обратно в комнату. Только оставшись одна, осознала, что вокруг больше никого нет. Тишина, темнота, одиночество, холод. Нет даже «буржуйки» с неизменным огоньком. Это ещё одна часть наказания? Вряд ли. Скорее всего, предосторожность: Карра слишком явно показал свои намерения. Он убьёт её, если она останется вместе со всеми. Его рукам достаточно сделать одно движение, и шея хрустнет, как у цыплёнка. Хозяева не хотят терять рабочие руки, но отапливать ради одного человека целый дом не будут.
Её внутренний мир стремительно кренился и рушился. Она так и не понимала, на чьей хочет быть стороне и куда податься со своими стремлениями. Кто же здесь плохой, а кто хороший? Самое яркое впечатление – сегодняшнее утро. Ей хотелось прямо сейчас пройтись по комнатам лазарета, найти, где лежит раненый Минэ, и… что собственно? Извиниться, наверное. Да разве ж такое прощают? И тут же билась мысль: а за что извиняться? Ведь она считала себя правой, что бросилась на защиту Маяти. Жаль было обоих. Девушку, которой не пойми за какие грехи достаётся такое жестокое отношение. Из памяти не шла звонкая пощёчина, влепленная ей мужчиной, и слёзы на нежном лице. И мужчину, которого исполосовали и наградили пожизненными шрамами за то, что попытался отстоять справедливость и защитить «своего». Для дроу тоже не получилось однозначной оценки. Были бы они жестокими ублюдками, как в фильмах показывают, всё было бы понятно, и, скорее всего, решение о дальнейших действиях пришло бы намного быстрее. Но они таковыми не были. Как бы описать словами то, что увидела сегодня? Наверное, так: ни начальник, ни охранник, приводивший в исполнение приговор, не являлись ни садистами, ни мясниками. Им не доставляло удовольствие участвовать в утренней сцене. Просто выполняли свою работу. Не забыла она ни заботу паренька, который напоил её снотворным, ни внимательного ко всем доктора, ни охранников, которые всеми силами старались понять, когда она изъяснялась жестами. Это были те же дроу, что так спокойно использовали свои бесчеловечные плётки, когда предписывали правила.
