Глеб

С утра меня будит телефонный звонок. В восемь, мать его, раньше будильника! Сначала думаю, что случилось какое-то ЧП в клубе. Ну как думаю,  это первая мысль, которая врывается в сонное сознание, но когда нащупываю под кроватью истошно орущий телефон, то понимаю все гораздо прозаичнее. Звонит Макс.

– Тебе, что не спится? – недовольно бурчу, прикрывая глаза, и снова падаю на подушки, ненавидя весь мир, а младшего брата особенно.

– Ты в Верещагино ведь поедешь? – бодро начинает он. – Подкинь, а?

– А ты чего там забыл, и почему не сам? – лениво отзываюсь я, потому что сейчас готов на все забить и спать дальше. Мое утро никогда не бывает позитивным и добрым, так уж сложилось.

– Вот что  ты за брат? Сложно, что ли, сказать: «Да, конечно, Максик, я заберу тебя от зала через час».

– То есть тебя еще и из зала забрать? – тяну недовольно, понимая, что  вставать все же придется. – Вот объясни мне, что ты там делаешь в восемь утра?

– Тренируюсь. А что же еще? – в голосе Макса звучит удивление, словно я задал какой-то  на редкость глупый вопрос.

– Хорошо, заберу, – соглашаюсь я, но предупреждаю. – Я не на машине.

– Вот скажи мне, у тебя в жопе детство, когда играть перестанет? Ты не можешь как белые люди в тепле и комфорте ездить?

– Вот хочешь как белый человек,  езжай как белый – на автобусе. Знаешь, что это такое? Зато в тепле. По поводу комфорта не скажу, не пробовал. А я поеду на байке.

– Не знаю, – отмахивается брат и в трубке слышится гулкий удар.

– Эй? – удивляюсь я. – Ты, что там грушу колотишь и со мной по телефону разговариваешь?

– Ну а что время терять? – спрашивает Макс. – Так ты за мной заедешь?

– Заеду, но часа через полтора,  раньше вряд ли успею.

– Ну хорошо… –  Макс медлит, а потом спрашивает. – Слушай, Глеб, а может, ты мне ключи от своей машины завезешь? И я поеду в комфорте…

– Ага, мечтай. А твоя-то где?

– Тойота в ремонте, а лексус в Верещагине. Я его оттуда никак перегнать не могу. Хотел ребят из охраны попросить, но решил, что сам заберу.

– Фиг с тобой, отвезу, а то ведь достанешь ныть!

– Спасибо, ты настоящий брат, – радостно вопит в трубку младший и отключается, а я со стоном иду умываться, по дороге включив кофемашину.

За Максом заезжаю ровно через полтора часа. Он уже пунктуально ждет меня у входа. Зависает в телефон. В свои двадцать пять Макс похож на богатыря из русских сказок – он выше не только меня, хотя я не считаю себя мелким при росте метр восемьдесят, но и Сашку. Наверное, если бы он не родился в семье миллионера, то стал бы или охранником, или борцом ММА, а так – это просто скромный владелец сети спортивных клубов,  в которых он живет круглосуточно. Даже тренировки сам ведет.  Стоят они, как крыло от Боинга и выжимают наглухо. Я был у Макса два раза – чуть не сдох и решил, что ну его. Я лучше буду ходить три раза в неделю в спортивный зал на первом этаже своего жилого комплекса и играться там с железом. Пресс это мне позволяет сделать рельефным,  девчонки пищат, а зачем себя убивать дополнительно я не понимаю. А вот Сашка  ходит регулярно, и иногда они с Максом радуют гостей и домашних разбитыми физиономиями. В этих ситуациях на все важные переговоры отправляют меня, как самого хорошенького. Ну а что делать, если так оно и есть? На Сашкином лице лежит печать вселенской тоски и неудовлетворенности жизнью, что вкупе со ссадинами и фингалами здорово пугает потенциальных партнеров. У Макса в пятнадцать лет был сломан нос и редко сходят с рожи синяки, а вот я всегда позитивен, гладко выбрит и не бит. Идеальное лицо нашей многомиллионной компании.

– Запрыгивай, – киваю я брату, и пока он устраивается сзади меня на сидении, спрашиваю.

– И все же, зачем ты решил наведаться в поместье? Тебя же обычно туда не заманишь.

– Ну так на выходные, – юлит младший.  Всем прекрасно известно, что  Верещагино не входит в сферу его интересов ни в выходные, ни в будни.

– Сегодня четверг.

– Вот видишь, говорю же, скоро выходные. Там близнецы планировали приехать.

– Близнецы приедут в субботу, а сегодня, еще раз напоминаю, четверг. Так зачем?

– Ну хорошо, – сдается Макс. – Хочу посмотреть на реставраторшу,  которую нанял Сашка. Мне донесли, что она молодая и хорошенькая.

В голосе Макса урчащие нотки, которые мне совершенно не нравятся. Я даю по газам и выезжаю с парковки на оживленную дорогу, испытывая иррациональное желание забыть младшенького где-нибудь тут. Один раз в детстве, его потерял Сашка, когда вез в Верещагине с горки домой. Макс свалился в сугроб, долго барахтался и орал, пока это не заметил я. Он тогда сидел за моей спиной на снегоходе, который с упорством буйвола тащил Саша. Он старше меня на восемь лет и на одиннадцать Макса.  Почему сейчас я не могу так же потерять младшенького по дороге? Это очень заманчиво.

Лика

 Где-то в глубине души я боюсь, что все произошедшее со мной – это сон, и невероятная работа мне привиделась. Ну не приглашают вчерашних выпускниц провести месяц в шикарном старинном поместье и не предлагают за это сказочный гонорар. Поэтому страшно, волнительно и не хочется разочаровываться.

Я, когда звоню Лисовецкому, постоянно поднимаюсь на цыпочки и всматриваюсь в глубину сада, где в тени деревьев виднеется дом. Отсюда мало можно рассмотреть, только то, что он светло-бежевый с белыми колоннами у входа и такой типично-русский,  века восемнадцатого.

К дому ведет  тропинка – очень аккуратная асфальтированная, а чуть в стороне широкая дорога – въезд для машин. Наверное, стоило припарковаться там, а  не у калитки. Что-то я не сообразила. Ну ладно, машину можно перегнать и потом. С левой стороны за деревьями, почти сбросившими листву, я вижу широкую парковку. На ней стоят несколько машин – красивых, дорогих и даже один мотоцикл, у которого я могу отсюда разглядеть только руль.  Сердце снова совершает кульбит, причем не в груди, а  где-то в желудке. «Перестать, Лика!  – говорю себе. – Нельзя так реагировать на каждый мельком увиденный байк. Это глупо».

К счастью, заказчик отвечает почти сразу же, избавляя меня от  ненужных мыслей, а буквально через минуту на тропинке, ведущей к воротам, появляется парень. У него темно-русые волосы и сползающая на глаза рваная челка. Высокий. Выше меня, но по мне излишне худощавый, лет семнадцати.

– Вы Лика? – вполне вежливо спрашивает он.  Я киваю, и он запускает меня на территорию поместья.

– А… – Я указываю на машину, но он машет рукой.

– Сейчас кого-нибудь попросим, отгонят, не переживайте. Папа вас ждет.

«Папа?» – проносится в голове. Шок-шок, мне казалось при встрече – Лисовецкому чуть больше тридцати, а у него такой большой сын. Начинаю крутить в голове, сколько может быть заказчику, и почему у него такой взрослый сын, но потом понимаю, что веду себя невежливо. Какое мне дело до тайн семьи Лисовецких?

– Пойдемте, у нас еще есть время. Я вам покажу, что у  нас тут и как. Кстати, меня зовут Никита,  точнее…  – он хмыкает и почему-то от ухмылки сердце пропускает удар.  Совершенно иррационально. Я точно не воспринимаю почти подростка, как мужчину. Почему же тогда сердце екает? Но парень, не догадываясь о моих мыслях и продолжает. – Назвали меня Никита, но обращаются просто Ник.

– А много народа живет в поместье? – спрашиваю я, и он отвечает с честностью и беззаботностью молодого человека. – Никто. Только охрана и обслуживающий персонал. Этот дом прадед купил для прабабушки, году в девяностом. Прадед у нас был уважаемым в определенных кругах человеком. Построил первую, после распада СССР крупную финансовую империю… эй, не смотри на меня так! – Ник очень естественно переходит на «ты», но я не против. Парень действительно приятный и забавный. – Я же наследник этого всего (в конечном счете, буду), поэтому и знаю. Плюс отец все равно просил тебе провести мини-экскурс в историю. Так вот прадед честно и нечестно работал и любил прабабушку, которая была натурой творческой – пианисткой, а еще в каком-то затертом колене аристократкой. Вот дедушка и решил сделать любимой приятное – это загородное поместье. Проблема в том, что в  части помещений ремонт так и не сделали. Дом очень большой и никогда не использовался целиком. Ну, по крайней мере, в нашем веке и в прошлом. Не ремонтировали его по нескольким причинам – во-первых, в нем есть зал с фресками и колоннами. Прабабушка его очень любила и трогать не дала, чтобы не испортить. Там стоял ее рояль, иногда проходили благотворительные  концерты, какие-то приемы и прочее-прочее, но прабабушка умерла в две тысячи первом, чтобы ты понимала. Ну а, во-вторых, руки не дошли, да и специалисты не попадались, а которые попадались… – Ник морщится. – Уходили.