Литмир - Электронная Библиотека

– Со мной перезапись. А зачем вам? Там же компьютер, и файл в его памяти…

– Вы что ж, надеетесь угадать пароль?

– Напрасная болтовня. Идём.

– Я только в туалет. С вашего позволения.

– Валяйте.

– Может быть, сперва вы?

– Нет, благодарю. Вот кофе бы чашечку…

– У меня самодельный, из желудей. Вскипятить?

– Какой? Нет, благодарю покорно.

– А я привык уже. Да и не такой опасный, как настоящий: давление не повышает. Я быстро.

Ещё через несколько минут Сураев под бодрый рокот воды, наполняющей старомодный, на высокой трубе, бачок, снова прошествовал коридором и, за угол сворачивая, притормозил: а вдруг его гость сам собою уже исчез, испарился. Нет, не исчез!

Скромненько так прислонился к сураевской двери. И во владения как будто не влазил. Задумался, мыслитель хренов, о своём. Кашлянув (вот, мол, и я), Сураев щелкнул средним из двух выключателей у душа. Совершая внутри бывшей кладовки нехитрый свой туалет, с тоской поглядывал на заветное местечко синтетических, в жлобский цветочек обоев: за ним притаился его «Макаров». Забрать-то не долго. Вот только стоит ли?

Если насел на него и вправду следователь городской прокуратуры, так он сам по себе защита получше «Макарова». А если нет? Против разведчика-профессионала и пистолет не поможет…

– А я успею возвратиться до комендантского часа?

– Это уж мои заботы, Шамаш Саргонович.

Боже ты мой, пресветлый пастырь Думузи! Прошел первый сигнал! Так называемый следователь не хочет ломать голову, что делать с Сураевым после обыска в номере – не потому ли, что запланировал его убрать, как только перестанет в нём нуждаться? На мгновение возникло неодолимое желание схватиться за живот и снова укрыться в туалете, но только на мгновение. Спокойствие, вот что теперь может его спасти.

Они спускались милой, разностильно и разноэтажно застроенной Малой Владимирской, а когда миновали дом, за которым в старину начиналась уже Сенная, припомнилось Сураеву, что позавчера ночью должен был проходить здесь, провожая Генку до гостиницы, и решил, что тому и через двадцать с лишним лет приятно было бы вновь оказаться на извивах этой улицы, их пути развлечений, Via facunda, как говаривал Генка, когда вечерком, в ореолах пушистых свежевымытых волос, втиснутые в джинсы с модными заплатами, сходили они к Евбазу, чтобы засесть в ресторане той самой «Ярославны», где у Генки даже при тогдашнем безденежье завелись среди обслуги и девочек добрые знакомые. А на лекции и в библиотеку была у них проложена другая дорога, Via dolorosa: по Большой Подвальной, мимо Оперного, а там рукой подать. Что значит молодость! Теперь путем печали он назвал бы скорее этот…

– А знаете, почему эту часть улицы в народе звали Сенной? Нет? Значит, приезжий.

– Воля ваша. Назовите хоть груздем…

– Это когда раненый Столыпин лежал вон в том доме, видите? Там была зубоврачебная лечебница, но именно в ней умирал Столыпин. Тогда всю улицу засыпали сеном, чтобы стук копыт не тревожил раненого. Ну, как?

– А так, что теперь такого не сделали бы для премьер-министра, хоть бы и семи пядей во лбу.

Сураеву вспомнились улицы, перекрытые ГАИ, чтобы важная шишка познакомилась с работой городского общественного транспорта, однако возражать он не стал. Болтовня претит ему, но с её помощью можно вынудить собеседника проговориться. Во всяком случае, надеяться, что проболтается. Уже понятно, впрочем, что рядом вышагивает не следователь из прокуратуры. Те приходят – если вообще являются на дом – в сопровождении участкового и пары-тройки розыскников. И какой он следователь? У тех через слово юридический жаргон, а у большинства и блатной. Но и для гэбиста очень уж интеллигентен. А если не врет, что поляк, то и не гэбист. А если гэбист, то не поляк. И что, позвольте спросить, в нём польского? КГБ блюло чистоту своих рядов: у потомственного интеллигента кто-нибудь в роду да и привлекался по пятьдесят восьмой, политической статье, а поляки, немцы, люди из всех огульно репрессированных народов и наций тоже не годились… Вот ведь незадача. Что если прямо так и спросить: гэбист ли вы?

– Извините…

– Что такое?

– Вот ведь запамятовал, как вас по имени-отчеству…

– Извольте, повторю. Павел Петрович.

– Павел Петрович, я с вами мимо швейцара, знаете, не пойду. Сами пугаете всякими ужасами, а тут предлагаете засветиться рядом с главным героем следствия. Давайте так: я пойду через чёрный ход, после вас, как мне просигналите.

– Как это?

– И очень просто. Флоридис, помнится, был в номере «325». Стало быть, третий этаж, левое крыло, и выходит окном сюда на бульвар. Я вон там сяду на скамеечку и буду смотреть на третий этаж. Первая справа —бельевая, следовательно, у «325» – шестое справа окно. Вы, как войдете, трижды щелкните выключателем. Вот и всё.

– Техника пещерного века.

– А там всегда был такой себе пещерный город. Город в городе. Я ведь тут поблизости живу, Павел Петрович. Я народ, а народ-то – он всё видит!

– Не понимаю, отчего не хотите войти вместе со мной. И зачем зубы заговариваете. Ну и… Ладно, не до того теперь. А где гарантия, что вообще подниметесь в номер?

– Вы же сами, Павел Петрович, доказали мне, что это в моих интересах.

– Ладно, черт с вами. Гоните ваш ночной пропуск!

– Чего нет, того нет. Кстати, напоминаю, что должен попасть домой до комендантского часа.

– Шароварников с пукалками боитесь?

– Не всем же быть такими храбрецами, как вы, Павел Петрович…

– Паспорт и служебное удостоверение сюда. Живо!

«Дэржавный» паспорт, гладкий, без обложки, в левом кармане, советский, обложка толстая, – в правом. Вздохнув, сунул «Павлу Петровичу» свой советский. Пробормотал, что удостоверение оставил дома.

Быстро темнело. «Павел Петрович» (Сураеву абсолютно без разницы, как его зовут на самом деле) раскрыл паспорт, поднёс к глазам, опустил в левый карман серого пиджака. «Костюмчик будто пошит для операций в сумерках», – подумал Сураев, в бессмысленном раздражении наблюдая, как лжеследователь аккуратно, по периметру давно не действующих переходов, огибает площадь, подбираясь к многоэтажному утюгу гостиницы. Перед последним переходом, на углу Мариинско-Благовещенской и Старовокзальной, у тёмной витрины комка, остановился, огляделся, полез в карман (Сураев всполошился: не его ли паспорт выбрасывает?), вынул коробочку и повозился с ней. Понятно, связывается с напарником. Вообще странно, что один разгуливает: в амерских боевиках полицейские всегда вдвоём, и это разумно. Нет, какие тут могут быть претензии? Напротив, от одного легче удрать, чем от двоих. Однако отсутствие напарника непонятно, потому и тревожит.

«Павел Петрович» опять оглянулся и спрятал карманный телефон. Сураев вздохнул. Такая штучка вместе с подключением к телефонной сети стоит тысячу зелёных, да ещё ежемесячная плата. Неужто серо-костюмный может это себе позволить на деньги, что зарабатывает в своей «Дэржбэзпэци», ФСБ или ГРУ? Тем временем владелец дорогой игрушки, почти уже неразличимый на фоне тёмно-серого бетона, окончательно сорвал с себя маску законопослушного чиновника: оставив слева главный вход в «Ярославну», смахивающий на портал готического собора, заворачивает за угол. Идет к правому служебному входу.

Что ж, он достаточно интеллигентен, чтобы на ходу улучшать уже принятые решения. И русский его слишком правилен, даже несколько архаичен. Нет, не гэбист. Или московский, из тех, что работали за границей. Там-то приходилось терпеть интеллигентных, поскольку пролетарская закваска могла только помешать. В таком случае всё логично: после провозглашения независимости «отец городов русских» оказался для России столицей соседнего государства. Только не для КГБ: недаром же почти одновременно здешний начальник пересел в такое же кресло в Москве. Так стоило ли удивляться, что захват города российским «ограниченным контингентом» признан на Западе лучшей операцией такого масштаба после чехословацкой 1968 года?

9
{"b":"687295","o":1}