Елизавете Платоновне Штольман, по единодушному мнению её братьев, следовало бы родиться мальчишкой, уж больно пытливый ум и непоседливая натура была у неё. В детстве Лизхен быстро перешла от сказок и сентиментальных романов к книгам детективным и готическим, питая особое пристрастие к литературе, связанной с делами следственными. В одной из таких книг барышня и прочла об интересном способе утопления: ни о чём не подозревающая жертва ложится в ванну, а преступник садится подле её ног, какое-то время занимает невинным разговором, а затем резко хватает за щиколотки и тянет под воду. Следов сопротивления на теле при сём душегубстве не остаётся, жертва погибает чаще от сердечного приступа, чем от утопления. Лизонька, натура деятельная, поведала о прочитанном братьям, те заспорили, утверждая, что следы душегубства всё одно должны остаться. Дошло до того, что решено было провести следственный эксперимент, а жертву и утопителя выбирали с помощью жребия. Погружаться в воду выпало Якову, он беспрекословно (на что только не пойдёшь ради истины) лёг в ванну, а Платон, коему предстояло изобразить душегуба, резко рванул за ноги. От совсем уж непоправимого братьев спасло провидение, не иначе. Платон Карлович приметил, что сыны о чём-то энергично шепчутся и решил проверить, какую именно шкоду затевает юное поколение семейства Штольман. Отец успел вытащить Якова из воды и откачать, попутно, словно чудное многорукое индийское божество, ещё и надавав подзатыльников остальным отпрыскам. Попало даже Лизхен, хотя вообще ей, как девчонке, многое сходило с рук. Прибывший доктор накапал Марте Васильевне успокоительных капель, Якову горькой, словно из гнилых овощей сваренной, микстуры, Платону Карловичу коньяка и приказал хоть привязать, а удержать отпрыска в постели пять дён, дабы сердечная мышца, претерпевшая серьёзную нагрузку, окончательно не надорвалась. Эти пять дней в жизни Якова были самыми длинными, хотя именно они избавили его от строгого батюшкиного выговора, закончившегося переносом всех следственных книг в рабочий кабинет и расстановкой отпрысков по углам. С тех пор Яков недолюбливал постельный режим (а доктора просто обожали его прописывать при любых, даже самых лёгких недомоганиях, не говоря уж про серьёзные травмы и ранения) и к идеям барышень относился с изрядной долей скепсиса, в чём Аннушка успела на собственном опыте убедиться.

  - Милый мой, - Анна погладила мужа по щеке, внутренне ужасаясь тому, что могла вообще его не встретить, не узнать.

  - Зато мы точно убедились, что следы всё же остаются, - Штольман смущённо улыбнулся, - чуть приметные, на ногах, если специально не искать, нипочём не увидишь.

  - А у госпожи Топорковой их не искали...

  - Именно. Аннушка, не хочу тебя волновать, но... Надин богатая особа?

  Анна прикусила губу. В гимназии вопросы состояния волновали мало, разговоры о удачных сделках и прочем, приносящем выгоду, казались непонятными и пролетали мимо ушей, но разница в тканях и фасонах форменных платьиц всё же была заметна. Да и экипажи, как и их отсутствие, тоже не ускользали от остроглазых девиц.

  - Отец Наденьки был очень богатым купцом первой гильдии, наряды для дочери привозил из Парижа и Лондона.

  - Был?

  Анна коротко кивнула:

  - Да, он умер в декабре 1889 от удара, тогда много всего произошло...

  Аннушка прикусила губу, воспоминание об исчезновении Штольмана обухом ударило по сердцу, выжигая слёзы из глаз. И пусть все беды растворились в прошлом, Яков не только вернулся, но и стал супругом, каждый день с коим дарит бесконечную радость, а боль от тех памятных дней не угасает, просто в благостные дни прячется в самых потаённых глубинах души, точно змея под камнем.

  - Я люблю тебя, Яшенька, - Анна порывисто прижалась к мужу, обняла его, трепетно заглядывая в глаза блестящими от слёз голубыми глазами, - не исчезай больше.

  - Никогда не исчезну, - хрипло прошептал Яков, - я люблю тебя, Аня...

  Супруги Штольман отвлеклись, а потому и не приметили, как лютой звериной злобой сверкнули глаза вышедшего в этот момент из столовой Фёдора Михайловича, как в зверином оскале блеснули зубы.

  - Может, ещё погостите? - Мария Тимофеевна была весьма рада новому знакомству, не понимая, почему супруг, зять, да и деверь тоже отнеслись к нему так холодно, даже, пожалуй, враждебно.

  - Не могу, милейшая Мария Тимофеевна, - пророкотал господин Топорков, целуя даме ручку, - дела-с. Должен отбыть из Затонске нынче же вечером.

  - А ты мне ничего не говорил, - протянула Наденька, надувая губки.

  Фёдор Михайлович виновато улыбнулся:

  - Прости, родная, захлопотался, сказать не успел.

  Анна и Яков, старательно держащиеся в тени коридора, словно боящиеся оказаться застуканными подростки, переглянулись, вспомнив о клаустрофобии госпожи Топорковой. Ох, не к добру господин Топорков вознамерился уехать, как бы он, пользуясь тем, что его якобы не было дома, не попытался в очередной раз овдоветь.

  - Может, Наденьке остаться у нас? - прошептала Анна на ухо мужу.

  Тот подумал немного, просчитывая варианты и покачал головой, шепнул в ответ:

  - С поличным поймать надёжнее.

  На прощание с Марией Тимофеевной у семейства Топорковых ушло ещё добрых пятнадцать минут, Анна как раз успела шепнуть дядюшке, чтобы прикрыл их с Яковом пред маменькой.

  - Не могу не спросить, Annett, что именно вы задумали? - Пётр Иванович, чьё настроение существенно улучшили скорое освобождение от слащавого до тошнотворной приторности Фёдора Михайловича и переданная сердобольной Прасковьей рюмочка вишнёвой наливочки, с любопытством посмотрел на Анну.

  Аннушка смутилась, затеребила кудряшку у виска:

  - Да так, прогуляться хотим.

  Пётр Иванович недоверчиво хмыкнул, однако же милостиво согласился прикрыть непоседу племянницу и её супруга, тоже того ещё сборщика шишек на буйную голову.

  Яков Платонович и Анна, стараясь ступать как можно тише, направились следом за четой Топорковых, радуясь тому, что те до Мироновых добирались пешком, решив прогуляться по хорошей погоде. Фёдор Михайлович ничем своих коварных намерений, буде таковые имелись, не проявлял, наоборот, всячески демонстрировал любовь и внимание то нежно приобнимая супругу за плечики, то подхватывая под ручку, при обходе высохшей лужи, коими, стоит отметить, дорога весьма обильна была. Глядя на такую заботу Анна даже начала сомневаться, не поторопились ли они записать господина Топоркова в душегубы. Какой ему резон в вечерних сумерках да без свидетелей нежность с любовью демонстрировать?