Пара, вышедшая из вагона на тихой и сонной станции Затонска интереса не вызвала, да и то сказать на целебные воды, почитай, каждый день пребывают в отчаянной попытке догнать уходящую молодость или вернуть порушенной распутной столичной жизнью здоровье. Впрочем, приехавшие и не стремились привлечь к себе внимания. Высокий широкоплечий мужчина благородной, но всё ж таки не военной выправки, окликнул носильщика и приказал тому кликнуть извозчика и отнести в пролётку вещи, пару шляпных картонок да два сундука. Затянутая в модное светлое летнее платье дама и вовсе оглядывалась по сторонам, целиком и полностью поручившись заботам своего кавалера. Что-то знакомое в чертах приехавших помстилось извозчику Еремею, но лезть с вопросами он не любил, а потому насупился и запыхтел, соображая, где мог видеть эту пару. А может, показалось? Мужчина оглянулся через плечо, на восторженную словно маленькая девочка на прогулке, даму, осматривающегося с какой-то странной полуулыбкой кавалера и озадаченно поскрёб затылок. Пёс их, этих приезжих, разберёт, каждый второй знакомым блазнится.

  Пока Анна с восторгом находила знакомые и с не меньшей радостью отмечая незнакомые дома и лавки, сияя солнечной улыбкой и только что в ладоши от счастия не хлопая, Яков (а вы ведь, конечно, догадались, что это были именно они) погрузился в воспоминания о таком далёком теперь 1888 годе. Тогда он тоже прибыл в Затонск утренним поездом, вышел на пустой перрон, с тоской глядя на облинявшее здание провинциального вокзала. Столичный сыщик, подававший большие надежды, чиновник по особым поручениям от тихого и сонного Затонска ничего хорошего не ждал, впрочем, от жизни тоже. Полученная на дуэли рана ныла, припекаемая жарким, несмотря на ранний час, солнцем, пыль лезла в нос и глаза, разбитое предательством сердце оставалось равнодушно к провинциальным красотам, а в ушах гудели, заглушая звонкое птичье пение, холодные, чуточку презрительные слова Нины Аркадьевны, сказанные в момент прощания. Всё казалось чужим, жалким, невзрачным, раздражающе-наивным и даже откровенно глупым. Извозчичья кляча, казалось, падёт прямо в оглоблях, гостиничка выглядела неуклюжей и грязной, дороги... Впрочем, по поводу оных сложно было сказать что-либо хвалебное даже в стольном Петербурге. Яков Платонович испытывал глубокое, не сильно и скрываемое презрение к самому себе и, как следствие, ко всему окружающему. И тут солнечным зайчиком ворвалась в его жизнь голубоглазая барышня на колёсиках, чуть не сбила с ног и извинилась на неловком французском. Штольман улыбнулся этим сокровенным, тщательно хранимым в сердце воспоминаниям, с нежностью посмотрел на жену, привлёк её к себе, шепнул на ушко:

  - Спасибо.

  Ясные голубые глаза Аннушки широко распахнулись, на личике проступило такое восхитительное детское изумление, что Яков не сдержался, поцеловал жену в щёку, жарко выдохнул:

  - Люблю тебя.

  Аннушка, махнув рукой на правила приличия, обхватила лицо мужа ладошками, пытливо заглянула в глаза, уловив в их глубине отголоски прошлой боли, обиды и тоски.

  - Что с тобой, Яшенька?

  Штольман поцеловал каждую ладошку жены, а затем чмокнул её в задорный чуть курносый носик:

  - Вспомнил, как первый раз в Затонск приехал.

  Анна уютно прижалась спиной к груди мужа, мечтательно вздохнула, тоже погружаясь в воспоминания, будоражащие кровь, томительные, а подчас тяжкие и горестные, заставлявшие сердце замирать и обливаться кровью. Впрочем, сейчас, спустя годы, даже ссора после убийства инженера Буссе, даже ревность к госпоже Нежинской, даже обидные недомолвки потеряли болезненность и приобрели определённую прелесть.

  - Ой, а помнишь, мы здесь ехали, когда я тебе показывала место, где трость господина Мазаева нашла, - Аннушка озорно улыбнулась, махнула рукой в сторону укрытой зеленью дорожки.

  - Ты была на своих забавных колёсиках и никак не хотела перебираться ко мне в экипаж, - теперь молчать уже не было смысла, и Яков признался, - а мне очень хотелось, чтобы ты села рядом со мной.

  Анна пытливо посмотрела на мужа, порозовела от смущения и спросила дрогнувшим от волнения голосом:

  - Правда?

  - Правда, - совершенно серьёзно ответил Яков, крепко обнимая жену.

  Анна Викторовна примолкла, наслаждаясь теплом и силой мужа, а сидящий на козлах извозчик разочарованно крякнул, ему признания влюблённой парочки были интересны, он не отказался бы и ещё послушать. Но увы, мечтания Еремея не оправдались, коляска уже подъехала к тихому и сонному дому адвоката Мироновых. Мужчина легко спрыгнул на землю, подал руку своей спутнице, и вот тут-то в голове извозчика словно рычаг какой сдвинулся. Еремей громко охнул, всплеснул руками и даже присел от неожиданности, не веря своим глазам:

  - Да это же, никак, Анна Викторовна с Яковом Платоновичем пожаловали! Батюшки-святы, а и я не признал сразу, старый дурак! Ить доводилось видаться, я Вас, Анна Викторовна, пару раз возил. Вы как, насовсем вернулись али родителей навестить?

  - В отпуск, - с гордостью ответила Аннушка.

  Извозчик, даже мысли даже не допускавший, что почтенная барыня может заниматься чем-либо, кроме детишек да домашних хлопот, одобрительно улыбнулся Якову Платоновичу:

  - Добро. Самое оно летом отпуск взять да вывезти супругу к родителям в наш тихий городок. Молодой жене в душном городе-то, чай, в стенах дома совсем тошнёхонько. Ну, прощевайте, Анна Викторовна, Яков Платонович, всегда рад буду вас отвезти, куда лишь прикажете.

  Анна чуть приметно поморщилась, всё-таки Затонск город страшно консервативный, его жители никак не привыкнут к тому, что женщина способна на нечто большее, чем демонстрация изящных манер на балах, ведение домашнего хозяйства и воспитание детей. Хорошо, что Яша... Анна Викторовна вспомнила, сколько раз господин Штольман пытался отстранить её от расследований, как недоверчиво относился к поступавшим от неё сведениям и не утерпела, укоризненно покосилась на мужа. А тот, кто бы мог подумать, озорно подмигнул, ещё и язык показал, точь-в-точь как мальчишка хулиганистый. Что только отпуск с людьми делает! Анна хихикнула и направилась к дому, где бдительная Прасковья уже заприметила подъехавший экипаж и побежала оповещать об этом Марию Тимофеевну и Виктора Ивановича.

  - Аннушка с Яковом приехали! - Мария Тимофеевна от восторга выскочила из дома в одном платье, даже платок не прихватила на плечи набросить.