Вслед за описанными нами событиями наступил период относительного спокойствия, во время которого обе стороны наблюдали друг за другом.

Осаждавшие, не помышляя, по-видимому, о приступе, в то же время не оставались бездеятельными. С возвышенности видно было, как они ходили взад и вперед, исчезая и появляясь вновь. Можно было подумать, что им доставляло удовольствие прогуливаться вокруг горы. Но с какой целью? Это-то и старались узнать осажденные.

Подобного рода дозоры происходили главным образом ночью и почти беспрерывно.

С высоты горы, когда позволял ночной свет, дон Эстеван и товарищи его следили за этими таинственными передвижениями.

Индейцы с необыкновенным вниманием осматривали гору со всех сторон.

— Если бы мы не были уверены, — сказал однажды вечером дон Эстеван, — что наша крепость, за исключением оврага, неприступна со всех сторон, то можно было бы подумать, что эти дьяволы еще не отказались от мысли забрать нас здесь.

— Их движения вокруг горы имеют двоякого рода цель, — сказал гамбузино, — узнать, не смогут ли они взобраться наверх или, еще скорее, не сможем ли мы сойти. Перспектива продолжительной осады выводит их из терпения; но ничего, пусть продолжают. Со своей стороны, в ожидании лучшего, я хочу лишь одного, чтобы хоть один из этих негодяев прошелся вблизи моего штуцера.

— Это едва ли возможно, — сказал Генри Тресиллиан, — смерть вождя послужила им уроком.

— Как знать? — возразил, усмехаясь, гамбузино. — Видя нас такими спокойными, им, не нынче, так завтра, захочется же, наконец, подойти ближе хотя бы для того, чтобы нам слышнее были их ругательства. Вот этим-то моментом и надо будет воспользоваться, чтобы уложить несколько человек. Главное, надо предоставить им на некоторое время возможность думать, что они могут рассчитывать на безнаказанность.

Как бы в подтверждение слов Педро Виценты, в ту же минуту два-три индейца, отделившись от отряда, приблизились к горе и остановились на порядочном расстоянии. Очевидно, они о чем-то сильно спорили между собою, так как шум их голосов долетал до площадки.

Гамбузино, знакомый со всеми местными наречиями, стал прислушиваться, сделав знак своим товарищам соблюдать самое строгое молчание. Спустя несколько секунд он объяснил, в чем было дело.

— Эти собаки, — сказал он, — зная Затерявшуюся гору так же прекрасно, как и ваш покорный слуга, справляются, нет ли, кроме оврага, еще какой-нибудь тропинки, куда мы, под покровом темной ночи, могли бы ускользнуть от них, вот почему, в продолжение нескольких дней, с таким неослабным вниманием следят и наблюдают за нами. Но вот, кажется, двое из них в пылу разговора забыли правила предосторожности. Не время ли теперь, дон Генри, испробовать силу нашего оружия? Вы метьте в правого, — добавил он, — а я возьму левого, и постараемся хорошенько…

Вскоре среди тишины грянул двойной выстрел, и оба индейца скатились со своих коней. Затем послышался галоп испуганных животных и те же самые крики, которыми сопровождалась смерть вождя.

— Ревите, — философски произнес гамбузино, — рев койотов не воскрешает мертвых.

Педро Вицента угадал: главной целью наблюдения дикарей за горой было желание убедиться в том, что у осажденных не было возможности бежать, а поэтому совершенно бесполезно было рассеиваться вокруг и расходовать силы, которыми они располагали.

Скоро, впрочем, появилось доказательство тому. Подняв трупы двух убитых дикарей, индейцы вернулись в свой стан и, кроме как у входа в овраг, больше уже нигде ие ставили часовых.

На другой день с утра, после завтрака, состоявшего из медвежьего окорока и разных консервов, дон Эстеван нашел нужным осмотреть возвышенность и убедиться, не было ли тут поблизости еще бурых медведей и не угрожал ли мексиканцам переполох, подобный вчерашнему.

Предводительствуемые главным инженером, мексиканцы сильными взмахами топора и заступами проложили тропинки сквозь густой лесок и дошли до такого места, куда никогда еще не ступала нога человека.

Множество незнакомых птиц, завидя их, улетали в испуге; из травы и переплетавшихся между собой ветвей показывались странные животные. Под травой и мхом, главным образом, скрывались пресмыкающиеся: мокрицы, огромные ящерицы, необыкновенно странные рогатые лягушки и изрядное количество гремучих змей, называемых так по причине шума, производимого трением их покрова при разгибании колец.

Они скользнули под сухие листья, но напрасно старались убежать незамеченными. Их выдавал звонкий шорох, и рудокопы беспощадно убивали их. Педро дошел в своих шутках даже до того, что бросал их мертвыми по направлению индейского лагеря, чтобы напомнить индейцам бывшего их вождя и неожиданную его смерть.

Четвероногие попадались тоже нередко; время от времени охотники убивали про запас то антилопу, то дикую козу, не говоря уже о более скромной дичи, как зайцы и кролики.

Большие волки и шакалы также водились в этой чаще, едва ли замеченные до этих пор каким-нибудь заблудившимся разведчиком. Их также не пощадили, и коршуны на некоторое время были обеспечены добычей.

Но сколько ни искали вокруг, ни один медведь, ни черный, ни бурый, не показывался из берлоги.

Неужели же те два медведя были единственными представителями своего рода?

Охота продолжалась целый день, сопровождаясь различными случайностями; они готовились уже засветло вернуться в бивуак, как вдруг двойной сигнал гамбузино и его товарища Генри Тресиллиана, бывших все время во главе охотников, показал, что случилось что-то важное.

Их поспешили догнать и увидели на лужайке новую пару медведей, которая, поднявшись на дыбы, производила странные телодвижения.

Звери стояли у входа в чащу, темное отверстие которой выделялось в каменистой массе. Непрерывные выстрелы из ружей и карабинов встревожили их; однако они не обнаруживали никакого опасного намерения и не двигались от входа в пещеру, готовясь укрыться при первой тревоге.

Так, по крайней мере, предполагал Педро Вицента и просил дона Эстевана запретить стрелять.