— Забирайте прежде всего боевые припасы и провиант! — кричал Педро Вицента, пользуясь своими полномочиями. — Это необходимо на случай осады. Затем заберем все, что сумеем, — орудия, машины, веревки, парусину; но начать надо с пороха и съестного.

Ему повиновались беспрекословно. Немного спустя ущелье представляло еще более оригинальный вид: толпа людей, тяжело нагруженных, беспрестанно двигалась с равнины на вершину горы и обратно. Они трудились в поте лица, подымались вверх, спускались вниз и снова без отдыха подымались, каждый раз принося на гору новые тюки добра. Новая партия отправлялась только по приказанию распорядителя. Это перетаскивание имущества было похоже на хорошо организованный конвейер. Одни, добравшись до лагеря, снимали с повозок добро, выбирали наиболее ценные вещи и связывали их, чтобы легче было унести. Другие проворно развязывали тюки, открывали коробки, выбрасывая все содержимое, чтобы воспользоваться упаковочным средством. Очень скоро в коррале ничего почти не осталось, кроме орудий, машин и самих повозок.

Если бы Гремучая Змея и его воины могли предвидеть, что хозяева лагеря сами так его обчистят, они предпочли бы заморить своих мустангов, но поскорее доехать. Впрочем, индейцы и так двигались вперед довольно быстро; караульные, поставленные рудокопами, не замедлили дать знать об их приближении. Рудокопы забрали напоследок еще кое-что из вещей, в том числе две небольшие круглые палатки, после чего поспешили взобраться на гору.

Несколько человек все же замешкались на равнине. Это были хозяева лошадей, которые с печалью в сердце расставались с преданными животными. Лошадей никак нельзя было увести с собой. Разве могли они пробраться по тропинке, годной для коз, антилоп или же для животных, обладающих когтями? В какие руки попадут несчастные животные? Какая участь их ждет?

О том же думали возницы и погонщики мулов, которые также любили вверенных им животных.

Но времени терять было нельзя. Пора было прощаться. Послышались восклицания: «Лошадка, лошадка моя милая!» «Мулик, мулик дорогой!» «Прощай, да хранит тебя Бог!» К этим нежным словам они добавляли тысячи проклятий в адрес тех, кто вынуждал их разлучиться со своими любимцами.

Педро был взволнован чрезвычайно. Все его будущее зависело от успешной эксплуатации открытой им золотоносной залежи, и теперь, на его глазах, надежды эти внезапно рухнули. Даже если допустить, что рудокопы избегнут смерти, все самые дорогие машины будут наверняка разрушены врагами, и кто знает, окажется ли фирма «Вилланова и Тресиллиан» в состоянии возместить такие потери. Эти мысли приводили Педро в ярость. Но делать было нечего, и он последовал за остальными на вершину горы. Товарищи Педро был уже довольно далеко, за исключением Генри Тресиллиана. Последний никак не мог расстаться с Крузадером. Стоя подле своего коня, он ласково гладил его рукой по лоснящейся шкуре. Слезы бессилия текли из глаз молодого человека. Увы! Он ласкал Крузадера в последний раз!.. Благородное животное как будто понимало своего господина: оно смотрело на него своими большими умными глазами и жалобно ржало.

— Мой славный Крузадер, — бормотал молодой англичанин, — мой бедный друг. Знать, что я должен расстаться с тобою и что ты достанешься какому-то презренному краснокожему… О, это жестоко, очень жестоко!..

Крузадер ответил на эти слова жалобным ржанием. Без сомнения, он разделял печаль своего господина, которого так любил!

— Пусть поцелуй будет нашим последним прощанием, — произнес Генри, прикладывая свои губы к шелковистой морде Крузадера.

И он ушел, широко шагая, стараясь побороть душевное волнение.

Рудокопов уже не было видно, когда Генри Тресиллиан вступил в ущелье. Нельзя было терять времени, но молодой англичанин, не сделав и ста шагов, обернулся. Он услыхал топот скачущей лошади. Не одинокий ли это индеец? Нет, это был Крузадер, не желавший расставаться со своим господином. Достигнув начала крутого подъема, славный конь пытался вскарабкаться по нему. Но все его усилия были напрасны. Всякий раз, когда он ставил передние ноги на камни, камни начинали осыпаться, и он падал на колени. Он несколько раз начинал все сначала, и все его попытки сопровождались жалобным ржанием, которое до слез трогало Генри Тресиллиана.

Молодой человек быстро продолжал свое восхождение, чтобы не видеть этого мучительного зрелища, но на середине подъема остановился, чтобы бросить последний взгляд на своего верного друга. Крузадер неподвижно стоял на том же месте; он отказался от мысли последовать за своим господином и временами громко издавал печальное ржание, свидетельствовавшее о его горе и отчаянии.