«Да ладно тебе залупаться, – сказал тогда добродушно и примирительно Высоцкий. – Ну, погорячился я малость. Так для пользы же дела воспитываю тебя, дурака. Намерение-то у тебя хорошее, я, что ли не вижу, не понимаю. И пишешь ты о Володе как можешь душевно, как у тебя получается, пишешь. Херово, сынок, другое: тебе же, как Эдику Володарскому, обязательно хочется показать себя, выпендриться. Чтобы потом все говорили: вон-де какой у нас Захарчук – орёл крутой! Каких фактов жареных наковырял. А я, видишь ли, об истории, о вечности думаю. Всё-таки умные люди со временем отдадут предпочтение тому, что отец сказал о сыне, а не бредням Володиных собутыльников. Это ж понимать надо, садовая твоя голова! И обижаться на меня не надо. Мало ли чего в сердцах не ляпнешь. Ты меня понял?»
После подобных рассуждений Высоцкого старшего, пожалуй, не все мои читатели в следующее признание и поверят, но факт остается фактом: со временем мы просто привязались друг к другу. Семён Владимирович отлично видел, что ничего, кроме искренней любви к Володе мною не движет: не кривил я душой, как в своё время перед сыном, так и затем перед отцом. И общался я с ним как с отцом собственным. Далее, мы со старшим Высоцким принадлежали к одному корпоративному ведомству – Войскам противовоздушной обороны, что для него никогда пустым звуком не являлось. А с некоторых пор и вообще стали однополчанами, когда меня уже после августовского путча 1991 года назначили главным редактором журнала «Вестник ПВО». Высоцкий большую часть жизни прослужил в этих войсках. Из них же и уволился в запас с должности заместителя начальника связи Войск ПВО. Чистая, между прочим, генеральская должность была. Дом его по улице Кирова (ныне Мясницкая) одним концом был обращен к штабу Московского округа ПВО. После смерти второй жены он регулярно ходил туда обедать, поскольку не очень любил возиться на кухне, хотя сам себе и мог готовить под настроение очень даже прилично. Наконец, хоть и в разное время, но у нас с ним был один и тот же водитель служебной автомашины «Волга» – ныне здравствующий Виктор Иванович Волков! Семён Владимирович последнее обстоятельство полагал, чуть ли не мистическим, необычным – точно: «Ну, надо же, – не раз повторял почти изумлённо, – чтобы судьба-индейка так распорядилась: и тебя, и меня Витя возил. То есть, наши с тобой жизни были в его руках! А то бы я хренушки стал с тобой якшаться. Тем более, никогда бы не подарил тебе двухтомник Володин. У меня их и осталось-то штук десять не больше. Хорошо, если умру, а когда даст Бог жизни, и где я тогда возьму эти книги? Они же – золотые, ты хоть это понимаешь – зо-ло-ты-е!»
С некоторых пор показушный гнев и редко обоснованная сердитость Высоцкого перестали меня так уж сильно волновать, да и на убыль они пошли стремительно. Старик, слава Богу, понял, что перед ним не корыстолюбивый шустряк-самоучка, пытающийся выудить из благодатной ситуации пользу. Продолжал я к нему наведываться даже и после того, как он всё ж таки одолел мою рукопись. Окруженный родственниками покойной жены, которых, похоже, откровенно недолюбливал, он как бы в пику им частенько закрывался в комнате только со мной. Много рассказывал о своей жизни и службе: «Мне погоны и карьера, сынок, кровью и потом достались. Одна война чего стоит. Сколько раз подле меня смерть впереди, сзади и сбоку стояла – этого тебе никакими словами не пересказать. А потом и развод не укрепил моего служебного положения. Не раз меня упрекали: коммунист, а жену с ребенком бросил. Идиоты, дебилы! Да я никогда с сыном не разлучался! Вместе с Евгенией Степановной мы холили его и лелеяли, на ноги поставили, вырастили, выучили. Этого даже Нинка, моя бывшая супруга, никогда не отрицала. Наоборот всегда подчеркивала, что у отца он жил как сыр в масле. И это, сынок, святая правда. Нинка бы в жизни не дала пацану того, что дали мы с Женей. В народе ведь не зря говорится: не та мамка, что родила, а та, что воспитала. И Володя это понимал, конечно, очень даже хорошо понимал. Но об этом мало теперь говорят и пишут. Как же: при живой матери они, видите ли, будут прославлять мачеху! И ты о том же своим хохлацким умишком, небось, кумекал, когда Нинке напел столько глупых дифирамбов аж на нескольких страницах».
Пытался я возражать в том смысле, что с Евгенией Степановной никогда даже не встречался, а у Нины Максимовны не раз бывал, она мне много порассказала о Володе, ни разу, при этом ни пол словом недобрым не обмолвившись о бывшем муже…
«А ты, простофиля, и уши развесил! Так почему же, в конце концов, ко мне приперся? Кру-гом через левое плечо и шуруй к Нинке. И пусть она возится с твоей дерьмовой писаниной. Ан, нет, ты хорошо понимаешь, что моё слово сейчас самое весомое и веское, если речь идёт о моём сыне. А раз так, то сиди и не вякай. И делай всё, как я говорю, тем более, что зла тебе я не желаю. Поэтому запомни: никакой наркоты, никакого распутства рядом со светлым именем сына я не допущу. На следующий день после его смерти знаешь, какой я бой выдержал. Ого-го-го! Толпы «законников», «друзей» и «доброжелателей» как шакалы на меня набросились: давайте отвезем тело в морг на вскрытие. А я им, сукам, так и сказал: только через мой труп получите труп сына! Этой сволоте тоже «жаренного» хотелось. Документально, видишь ли, намеревались подтвердить, что Володя принимал наркотики. Может быть, он пару раз там и вкололся, – отрицать не стану. Но чтобы был законченным наркоманом – с этим я никогда не соглашусь. И никаких документальных свидетельств, благодаря мне, на сей счёт в природе не существует. А кто распространяет гнусную клевету на сына, то это уже на его совести. Вот так-то, сынок!
… Эх, Володя, Володя. Не всегда мы с тобой, правда, ладили, понимали друг друга. Ругались, было дело. И это факт, что я генералом не стал именно потому, что мне не раз тыкали в морду Володиными песнями. Мол, антисоветчик, вражина, клеветник ваш сын. И до тех пор, покуда он будет заниматься подрывной деятельностью против советской страны и народа, вам генерала не видать, как собственных ушей. Вот так, открытым текстом мне много раз говорили мои начальники-суки и политработники-падлы! По их наущению и сам я не единожды беседовал с Володей на эту тему, чего уж там юлить. Ну время такое было, куда ж ты его денешь! Только вот теперь думаю: как хорошо, что не стал я нахрапом сына править под свой аршин. Ну, предположим, получил бы я те сраные лампасы и шитые звездочки на погонах. Ну и что? Ведь это же такое говно на фоне замечательного творчества сына, что даже говорить не о чём.
Нет-нет, ты это не пиши, не пиши. Это я для твоего кругозора говорю, чтобы ты понимал, почему я так строго стою на страже интересов покойного сына. Он – уже история. Пусть близкая, почти что руками её ещё потрогать можно, но это уже, сынок, история. И мы с тобой за неё несём ответственность, коль вместе хотим выпустить такую большую повесть «Босая душа»… Честное слово, мне этот заголовок очень нравится. Действительно у Володи босая, очень ранимая душа была, и я, родной отец его, не всегда это понимал, прости меня Господи, грешного…».
Сын своего времени, старший Высоцкий, увы, слишком утилитарно, одномерно, что ли понимал эту самую историю. Как и подавляющее большинство советских людей, воспитанных на советских же идеологемах, он искренне полагал, что биографии великих людей (а сына с некоторых пор железно и не без оснований считал великим) можно не только ретушировать, но и переписывать их на чистовик, без клякс и помарок, как диктант на школьную олимпиаду. А уж лакировать биографии и подавно не считал зазорным. И не видел в том ничего дурного, противоестественного. Но так, если честно, положа руку на сердце, можем ли мы ему быть теперь судьями? Лично я считаю – не можем.
… Долго ли коротко, но я всё-таки «уломал» Семёна Владимировича сочинить рецензию на «Босую душу». Вот она в первоначальном варианте: «О моём сыне сейчас написано много. Вспоминать, судить и рядить о нём стало престижным и модным делом. Не всё, что пишется о Володе равнозначно, есть много такого, что я, как отец, не могу читать без внутреннего содрогания и протеста. Чего стоит хотя бы нашумевшая книга «Владимир или Прерванный полет», где бывшая жена сына без зазрения совести утверждает, ни много, ни мало, что благодаря именно её заботам и радению мы имели такого замечательного поэта, актера и певца. Вдобавок, эта дама, походя, оскорбляет всех: родителей мужа, друзей его, Родину его, наконец, его самого. Сейчас речь о другом произведении. Принадлежит оно военному журналисту, и, отчасти, поэтому я, прослуживший в кадрах Вооруженных Сил почти три с половиной десятилетия, согласился написать предисловие. Но не только поэтому. Мне показалось, по прочтении этой вещи, что автор искренне любит и творчество Володи, и его самого.
