Бакшеев послушно сел, а опасная старуха, оправив набитую брусками тротила жилетку, продолжила:

– Гостить вам теперь у меня, как я понимаю, долго. У нас же власть с террористами переговоров не ведёт. Куда ей, когда она сама с собой договориться не может. Так что…

Вернувшись после того, как отогнал машину с «чопиком», запертым в ней, Ильич нашёл Арсения на месте происшествия за спинами начальства.

– Ты машину куда отогнал? – не оборачиваясь, спросил капитан.

Спросил вполголоса, чтобы ненароком не обратить на себя внимания этого самого начальства.

– Да тут, в проходном, а что?..

– А то, что в случае, если нас всё-таки привлекут к расследованию, этот «чопик» будет единственным показателем нашей с тобой активности. Больше нам тут ничего не светит, – кивнул капитан на мощное зарево прожекторов, в котором тут и там чернели бронежилеты. – Просто не пройдём.

– Ну почему?.. – возразил ст. лейтенант. – Не светит? Ещё как светит. Особенно, если это будет расследование нашего с тобой служебного несоответствия. Больше, кстати, твоего…

Точилин рывком развернул ст. лейтенанта к себе: «Ты, что, Брут?!». Ильич сокрушённо всплеснул руками:

– А что я? Я человек подневольный, казённый. Вы принудили умыкнуть свидетеля в корпоративных интересах. Живого человека про запас?! – картинно ужаснулся Ильич, закрыв лицо ладонями.

– Ладно, кончай пантомиму. Пошли, в самом деле, запротоколируем наш НЗ. В протокол свидетельских показаний, – ворчливо уточнил Арсений. – Всё равно из-за их спин сейчас ни шиша не увидишь, – кивнул он на «Волгу» и джип с логотипом ЦСН, возле которых происходила служебная суета.

– А потом что?.. – спросил ст. лейтенант Кононов. – Отпустим, если что?

– Потом, – назидательно постучал пальцем капитан Арсений Точилин по философскому лбу ст. лейтенанта. – Потом, если что, отмажемся: мол, ничего существенного задержанный не сообщил, вот и не стали задерживать.

– А ну как сообщит? – отмахнулся от его пальца Ильич. – Чего существенного?

– Не накаркай!

Связываться с этим делом Арсению хотелось всё меньше, но согласно печальному опыту падения бутербродов Кононов таки напророчил. Следы нового – чтоб не сказать «очередного», – преступления они обнаружили уже на подходе к углу, за которым ст. лейтенант Кононов оставил их служебную «семерку».

– Фадей?.. – запнулся лейтенант, задержав подошву ботинка в дюйме от булыжников проходной арки.

Рельефная подошва едва не расплющила свежий пончик. Определённо свежий, поскольку и собаки, и их вожак в драповом пальто и летней соломенной шляпе ревниво следили за ногой Кононова с другого конца проходной. Румяных, масляно-рыжих пончиков в сахарной пудре рассыпано было не меньше чем с полкило.

– Фадей? – уже встревоженно позвал в гулкую пустоту проходной Ильич.

– Нет больше вашего Фадея, – заупокойным басом аукнулась гулкая пустота.

Наполнил её гулом всё тот же бомж в соломенной шляпе и чёрном пальто, трещавшем на теле центнерных габаритов. Войдя под арку проходной в окружении своей стаи, он повторил:

– Нет больше вашего Фадея, грохнули его.

Переглянувшись, Арсений с Ильичом бросились за угол.

Синяя «семёрка» со следами многочисленных испытаний и редкого ухода стояла там, где её и оставили, но с беспризорно распахнутыми дверями по левому борту. В задней дверце открывался вид на порожнее сиденье, где должен был оставаться пленённый «секьюрити». Из передней на мостовую выпросталась пара ног, неестественно вывернутых ступнями внутрь.

Ст. лейтенант Кононов протиснулся поверх обширного зада Фадея и нащупал в разрезе джемпера артерию над его ключицей.

– Что там? – нетерпеливо спросил капитан Арсений Точилин, едва не вырвав переднюю дверцу с мясом. – Жив?

– Что такое жизнь?.. – философски проворчал Ильич, подаваясь назад, и вытер лицо, пошедшее пунцовыми пятнами, своим вязаным шлемом. – Ничем не спровоцированная активизация аминокислот…

От этой сентенции сержант-водитель немедленно ожил и выкарабкался из машины.

– Так, Фадей, – посмотрев на него, поморщился капитан Точилин. – Давай по порядку, опуская скорбь по пончикам.

– Так, мать, 700 грамм?! Вот такой пакет… – Сержант-водитель злобно пнул носком туфли упаковочную бумагу в жирных пятнах и тотчас скривился, схватившись за щеку.

– Не так это просто, – сочувственно заметил гуманный Ильич. Он раскрыл автомобильную аптечку и, смачивая клок ваты перекисью водорода, продолжил сочувствовать: – Сердце, можно сказать, вырвали… через прямую кишку.

– Хорошо, занесём в протокол как обстоятельство, усугубляющее вину преступников, – согласился Арсений.

– Какой протокол? – засуетился Фадей, оттирая кровоподтек на скуле. – Не надо никаких протоколов.

– А объяснительная, как ты думаешь, нужна? – посуровел капитан. – Или тебе взыскание безо всякого разбирательства выносить?

– Не надо взыскания, – менее уверенно пробормотал Фадей. – За что?

– Бросил пост. Оставил без надзора поднадзорного? Мало?

– Попрал долг и попёр, понимаешь, за пончиками, – добавил ст. лейтенант Кононов.

– Да какой ещё долг? – возмутился водитель.

– Действительно, – ляпнул Ильич смоченный пергидролем ватный тампон на скулу Фадея. – Какое может быть чувство долга, когда есть уже чувство голода?

Фадей дёрнулся и настороженно посмотрел на него одним глазом из-под тампона.

– Итак… – с протокольной сухостью начал сначала капитан. – Бросив государственное имущество, в том числе задержанного, ты пошёл за пончиками.

– Да почему бросил? Закрыл я его. И вообще на нём же браслеты были…

– Пока ключи от них ты не отдал его сообщникам, – заметил Арсений, изобразив некий жест.

– А может, своим сообщникам?.. – ужаснулся Ильич, очевидно не веря себе.

– Ничего я не отдавал! – подскочил Фадей на сиденье, но Ильич его удержал. – Ничего и никому я не отдавал. Их с меня, с бесчувственного уже, сняли. Я же говорю, когда к машине с пончиками подошёл, меня сзади как грохнут…

– Сзади, – въедливо уточнил Арсений, кивнув на залепленный ватой глаз Фадея.

– Это я уже об крышу, – буркнул водитель и нехотя пояснил: – Я пакет на сиденье клал, когда меня сзади огрели. Вот я об крышу и…

Капитан посмотрел на неповреждённую крышу «семёрки» и недоверчиво – на Фадея.

Поспешно порывшись с болезненной гримасой в загривке, водитель продемонстрировал пальцы в розовой сукровице.

– Я ж говорю, сзади, – даже обрадовался он кровавому своему алиби.

– Господи, твоей бесчувственностью хоть не того?.. – охнул старший лейтенант, отрывая новый клок ваты. – Не воспользовались? Ты ещё где пощупай… сзади.

Фадей злобно сплюнул, не удостоив его ответом.

– На месте был «чопик», когда подходил?.. – вернул Арсений разговор в протокольное русло.

– Да, на месте.

– А ты точно видел? – как-то нехорошо усомнился Кононов, прикладывая новый тампон к затылку водителя. Тот недоверчиво покосился на него через плечо. – Ты ж, поди, в пончики зарылся, что свинья в лохань помоев.

– Да пошёл ты…

– Рылом в лохань или лоханью в рыло, – констатировал Арсений, закрывая воображаемый протокол. – В любом случае, наша «лохань» преступников не видала.

Капитан, будто вспомнив что-то, покрутил голову Фадея так и этак, словно пробуя резьбу лампочки в патроне.

– Может, слышал? – И повторил вопрос Фадею, как тугоухому – почти криком: – А по ушам? Тебе тоже надавали?

– Точно! – снова подскочил на сиденье Фадей.

– Что точно? Надавали?

– Нет, я не про то, – завертел головой старшина. – Есть особая примета. Акцент! Они говорили так… С кавказским акцентом…

– Чего говорили-то?

– Да откуда ж я знаю? – стушевался Фадей. – Говорю же, с акцентом, да и по-своему…

– По-кавказски, да ещё с кавказским акцентом, – фыркнул Ильич. – И впрямь, хрен разберёшь.

– Да уж, примета не слишком особая, – согласился Арсений.