Прошел слепышка Листин, прошуршал листьями, пролетела Сорока-белобока, проскакала Коза рогатая, упала с неба сестричка-звездочка, и растворилась дверь из человечьих костей, - задрожали у Зайки поджилки, - и двенадцать черных разбойников вышли из подземелья, и сказали разбойники в один голос:
- Чучело-чумичело-гороховая-куличина, подай челнок, заметай шесток!
И тотчас дверь подземелья закрылась.
Постояли разбойники, позевали на месяц. Сказали разбойники в одно слово:
- Чучело-чумичело-гороховая-куличина, подай челнок, заметай шесток!
И тотчас дверь подземелья раскрылась.
А как пропали разбойники, спрыгнула Зайка с дерева да все слова разбойничьи и повторила.
И дверь снова раскрылась, и Зайка вошла в подземелье.
Видит Зайка огромный хрустальный зал, по углам банки, в банках золотые рыбки плавают. Хотела Зайка хоть одну рыбку поймать, да одумалась. Подошла к семивинтовому столу. На семивинтовом столе - черная шкатулка, на черной шкатулке - шитое разноцветными шелками полотенце, а по полотенцу беленькая Мышка-хвостатка бегает. Поздоровалась Зайка с Мышкой-хвостаткой, подала ей Мышка золотой ключик. Приняла Зайка от Мышки золотой ключик, отперла шкатулку. А как открыла крышку, глазенки так и забегали: вся шкатулка до самого верху была полна бисерными кошельками. Взяла Зайка один кошелек с голубенькими цветочками, - больно уж кошелек ей понравился, хотела Зайка его в сумочку положить, а из кошелька вдруг золото орешками и посыпалось. Схватилась Зайка подбирать золото, а двенадцать черных разбойников встали с своего места да всю шкатулку Зайке и отдали.
- Чучело-чумичело-гороховая-куличина, подай челнок, заметай шесток! сказала Зайка по-разбойничьи.
Дверь раскрылась.
И Зайка была такова.
5
Вся башенка поднялась на ноги, когда Петушок-золотой гребешок прокричал о беленькой Зайке:
- Беленькая Зайка домой бежит!
Все спустились по лестнице вниз и на пороге встретили Зайку.
Зацеловали беленькую, задушили курнопяточку: так были все рады-радехоньки.
А Зайка едва дух переводит, закраснелась, запыхалась вся, все штанишки спустились, по земле волокутся, а волоски взбились хохликом.
Подала Зайка шкатулку Котофею Котофеичу, говорит Коту:
- Вот тебе, Кот, находка, разбирайся!
А сама села присесть да как убитая тут же на месте и заснула.
И спала Зайка целых три дня и три ночи без просыпу.
Вышел из отдушника Чучело-чумичело, стал ходить на голове перед Зайкой. Видит Чучело, не обращает Зайка на него внимания, пошушукался с Котофеем Котофеичем и опять в отдушник забрался.
Котофей Котофеич загреб золото, стал считать. И день считал, и другой считал, все со счета сбивается, - ничего не выходит.
Побежал Кот к Барабаньей Шкурке за мерой.
- Дай, - говорит, - мерку мне на минутку.
- А зачем вам мера? - спрашивает Барабанья Шкурка.
- "Кощеевы пупки" считать.
- Хорошо, - ухмыльнулась Барабанья Шкурка, - дам я вам меру, только смотрите, не затеряйте.
А сама думает:
"Тут дело не чисто, кто же это "пупки Кощеевы" мерой считает - "пупки" в коробках на фунты продаются!"
А чтобы вернее дознаться, что будет Кот мерить, намазала Шкурка дно у своей меры липким медом.
Взял Котофей Котофеич Шкуркину меру и домой в башенку.
А уж мерил Кот, мерил, мерил-мерил - конца-краю не видно.
А как вымерил до последнего золотого, отнес меру Барабаньей Шкурке, накупил платьицев и игрушек, нарядил Зайку и сел себе тихомолком гостей замывать.
Тут пошел такой в башенке пляс, хоть образа выноси из дому.
Не плясали, а бесновались. Больше всех отличалась Лягушка-квакушка, до того дошла Квакушка, что под вечер еще одну лапку себе отбила и осталась всего о двух лапках задних.
Ну и Чучело-чумичело, нечего сказать, постарался - Чучело-чумичело лицом в грязь не ударил: ходивши на голове, мозоль натер себе Чучело на самом носу.
То-то веселье, то-то потеха!
А Барабанья Шкурка не моргала. Как принес ей Котофей Котофеич меру, Шкурка всю меру во все глаза оглядела и на самом донышке нашла золотой, - прилип золотой к меду.
И порешила Шкурка разведать, откуда такое богатство попало в руки Зайки.
Много годов живет на белом свете Барабанья Шкурка, сундуки Шкурки доверху золотом завалены, а такого золота она глазом отродясь не видала, ни слухом не слыхала: не простое золото, а серебряное!
И стала Барабанья Шкурка подсылать к беленькой Зайке двух своих жогов подручных: Артамошку-гнусного да Епифашку-скусного.
6
Нос крючком, голова сучком, брюшко ящичком, а все само жилиное и толкачиком, - такие эти были Артамошка с Епифашкой.
В первый раз пришли они чуть свет в башенку. В другой раз - в сумерки, в третий раз - поздно вечером, и повадились. И днюют и ночуют пакостники, отбоя нет.
Придут они в башенку, рассядутся на кухне и клянчают. Немытые, нечесаные, - страсть взглянуть.
Разжалобили жоги Зайку.
Пробовала Зайка посылать им грибков да щавелику, - не помогает, все свое тянут, все еще клянчают. Еще больше разжалобили Зайку.
И стала Зайка их в комнаты пускать.
А как влезли они в комнаты, - тут уж ничем их не выживешь.
Зайка скачет, беленькая пляшет, а они мороками10 по башенке бродят, все трогают, все нюхают, а то в игры свои играть примутся: либо угощают друг дружку мордой об стол, либо в окно выбрасываются,-такие эти были Артамошка с Епифашкой.
Остерегал Зайку старый кот Котофей Котофеич:
- Ой, Зайка, ой, беленькая, не водись ты с этими полосатыми: шатия эта шатается, не будет прока, помяни ты мое котово верное слово... С Буробою они знаются, тетенькою Буробу величают, сам слышал, тоже и башмачок твой намедни сожрали, да то ли еще натворят, ой, Зайка, ой, беленькая!
А Зайка хохочет.
- Старый ты, ворчун, все б тебе ворчать, иди-ка ты лучше да мышек топчи.
- Не могу я больше мышек топтать, - грустно вздыхал Котофей Котофеич и снова принимался журить Зайку.
Раз села Зайка в ванночку мыться. Котофей Котофеич головку ей мылил, банные песни пел. И случись такой грех: попало едкое мыло Коту в глаз.
Пошел Котофей Котофеич в кухню глаз промывать, а Артамошка с Епифашкой стук к Зайке в ванночку.
- Расскажи да расскажи, Заинька, откуда бисерные такие кошельки у тебя разноцветные да откуда золото такое не простое, а серебряное?
Зайка все язычком и выболтала.
Вернулся из кухни Котофей Котофеич, а уж Артамошки с Епифашкой и след простыл.
И с той поры сгинули они из глаз, полосатые, словно никогда их и земля не носила.
Призналась Зайка Котофею Котофеичу.
Встревожился Котофей Котофеич.
- Пропали мы, пропали все пропадом! - одно твердил старый Кот.
Проснется Зайка ночью попить, покличет Котофея Котофеича, а Кота нет у кроватки: Котофей Котофеич целыми ночами напролет перешептывался с Чучелом-чумичелом, куму свое горе поверял.
Всякий праздник, как всегда, вылезал из отдушника Чучело-чумичело, ходил до обеда на голове перед Зайкой, а после обеда, сидя на шестке с Котофеем Котофеичем, оба об одном рассуждали и на разные лады умом раскидывали, как из беды Зайку выпутать: неспроста приходили полосатые, наделают они дел, не оберешься.
- Пропали мы, пропали все пропадом! - твердил старый Кот.
7
Артамошка с Епифашкой потирали себе руки от удовольствия: так ловко провели они Зайку и носик ей натянули курносенький.
Получили жоги в награду от Барабаньей Шкурки старую собачью конурку на съедение. Засели в конурку, лакомились да облизывались.
А Барабанья Шкурка намотала себе на ус разговор полосатых и не долго думая снарядилась в поход за шкатулкой: добывать себе черную шкатулку с не простым, а с серебряным золотом.
И случилось с Барабаньей Шкуркой то же, что и с беленькой Зайкой.
Пришла Шкурка в полночь к подземелью, влезла на дерево.
Вышли из подземелья двенадцать черных разбойников, постояли разбойники, позевали на месяц, сказали заклинание и пропали.
