Педагогика педагогикой, но о чем речь? Создать авторскую школу? Все это, пусть в небольших количествах, но уже было. Там поработали очень талантливые люди, титаны. Мои педагогические взгляды, по сути, компиляция их идей. Своего собственного у меня не так уж и много. Разве что…

В свое время я пытался проработать идею создания Сети Авторских школ. Это мое собственное, во всяком случае, ни у кого читать не доводилось. Причем ее, Сеть, хотелось сделать способной к самостоятельному тиражированию, подобно системе земских школ, возникшей стихийно в конце девятнадцатого – начале двадцатого века.

Думаю, что мой Должок где-то рядом с этой идеей лежит. Ничего невероятного в ней нет. Нужны только соратники, деньги, вернее, много денег, и чтобы Власть, как минимум, не мешала. А мне всего семь лет! Только-то и всего….

Мои мысли начали путаться….

Следующие несколько дней были наполнены очень важными и потрясающе интересными делами, изучением возможностей нового тела. Они, возможности, похоже изменились. Единственным, что отравляло жизнь, была головная боль, которая, как назойливая цыганка, появлялась каждый раз, когда чувствовала мой излишний азарт.

Первая находка обнаружилась утром, в момент просыпания. Ею стала запредельная острота всех органов чувств. Четкость и яркость картинки, обилие и сила запахов, острота слуха невероятны. Ничего подобного, даже близко, мне не приходилось испытывать. Одно из двух: либо Сущность так развлекается, либо у всех нормальных детей такая же сила чувств, просто мы, взрослые, уже забыли, как это бывает. В повседневных буднях нет необходимости в таких возможностях, вот они и отмирают за ненадобностью и дают о себе знать только в минуты опасности. Может же такое быть? Может! А вот, если бы человек жил, как Маугли, и ему были бы настоятельно нужны развитые органы чувств? Думаю, он видел бы, как зоркий сокол, обонял, как приличная овчарка, и бегал, как лань. Один очень известный семейный педагог защитил кандидатскую на тему о затухании с возрастом творческих и физических способностей у детей. Почему нет? Достаточно присмотреться, с какой легкостью двух-трехлетние дети учат два-три языка одновременно…

Вторым открытием стало состояние моего тела. Имеются ввиду мышцы, связки и всякое такое, а соответственно, сила и скорость. Совершенно неожиданно для себя раздавил стакан с водой. Платой стала дикая головная боль и мое полное обалдение. С этого началась новая волна исследований. С удивительной легкостью отжался три раза на одной руке. Усердствовать не стал. Вы пробовали попасть кулаком по летящей мухе? А я – легко. Успокоился, когда мух не осталось. Подкову не подкову, но металлический рубль согнул.

Не знаю, что во мне бушевало: адреналин, эйфория, кровь Древних или еще какая-то хрень, – но, когда на обед пришла мама, настроение ощутимо ухудшилось от того, что надо прерваться. Пока посвящать ее в новое положение дел я не готов. Безусловно, долго откладывать эти разговоры не удастся, но, главное, не сейчас…

Очень скоро стало понятно, что надо детально разбираться и с возможностями моего мозга. Пока ясно только, что они значительно возросли. Стартом для работы в этом направлении стало то, что, увидев на столе «Анну Каренину», я смог ее цитировать наизусть. Так же легко цитировались «Мертвые души» и «Как закалялась сталь», которые стояли у мамы на полке и которые я читал раньше. «Железный поток» А. Серафимовича процитировать не удалось, «то есть абсолютно». Эту книгу мне раньше держать в руках не доводилось.

Информация вытекала из головы без всякого напряжения. У меня сложилось впечатление, что мой мозг работал как радиоприемник. Задаешь ему тему, например, хочу почитать справочник Брадиса, и, пожалуйста, получите, – такое впечатление, что вы держите его в руках.

Обнаружился очень приятный бонус, для меня приятный! Похоже, прорезался музыкальный слух. Боюсь сглазить. Отсутствие такового было моей тайной Болью всю прошлую жизнь, мой комплекс неполноценности. Боже, как мне хотелось выйти на сцену и спеть под гитару какую-нибудь красивую песню! Как же мне этого хотелось! Я даже собрал две музыкальные группы и выпустил их на сцену: в училище и в войсках, – а теперь поклялся себе, что если подтвердится наличие слуха, то обязательно научусь играть на гитаре и пианино, поработаю над вокалом и выйду на сцену, хотя бы один разок. Думаю, тогда отпустит.

Я вышел из квартиры и поскакал вниз по лестнице. Меня переполняли восторг и предвкушение новых впечатлений. Засиделся дома, а энергия кипит и требует выхода.

Мышечная радость! В моей прошлой жизни про нее не писал только самый ленивый борец за здоровый образ жизни. По их мнению, ее наличие является верным признаком того, что вы стоите на правильном пути и проживете долго. Может быть, все так, но сейчас меня переполняют разные радости: слухательная, нюхательная, щупательная, зрительная и вкусовая, – возможно есть и еще, но пока маскируются.

На улице меня встретили мягкое ласковое солнышко, многоголосый птичий гомон и густой лесной воздух, наполненный запахом сосновой хвои. Я даже остановился, чтобы всосать в себя это богатство.

Рядом со входом, на скамейке, сидел Вовка и уныло ковырял палкой землю. Ему не повезло в жизни, потому что кто-то наградил его принципиальной неспособностью спать при дневном свете. Он, как барсук, отсыпается зимой, зато летом, особенно во время белых ночей, максимум, до которого он мог долежать в постели, – шесть часов. Все бы ничего, но до одиннадцати ему приходится скучать в одиночестве, потому что вся детвора дрыхнет по домам.

– О!!! Игореха! Ты чего в такую рань вылез на улицу? – взвизгнул Вовка, увидев мою сияющую рожу. – И чего ты лыбишься с утра пораньше? Обычно такое настроение у тебя бывает только после обеда.

– Не спится, а на улице такая клевая погода, – ответил я, запрыгивая на скамейку прыжком с двух ног.

– Осторожно, кабан, сейчас завалимся! – отреагировал Вовка.

– Если завалимся, значит, упадем, – я выпустил из себя умную мысль и расхохотался. – Кстати, ты все знаешь, директриса уже в школе?

– Да, прошла не так давно. А тебе зачем?

– Айда в школу, мне надо заявление отдать. Хочу сдать экзамены за девять классов и начать учебу сразу с десятого!

– Ты чего съел? Вообще крыша поехала? Какие экзамены, какой девятый класс? Ты себя в зеркале видел?

– Не съел, а ударился головой. У тебя на глазах.

– Во-во! Похоже, слишком сильно ударился, – перебил меня Вовка

– Ну, как бы там ни было, а заявление отнесу. Идешь со мной? – спросил я.

– Ну, пошли. Все лучше, чем одному сидеть. Ты странный какой-то сегодня. – Он пристроился рядом.

Наша поселковая школа была типовой. Одноэтажное деревянное здание, выкрашенное в салатный цвет. Коричневая дверь с пружиной в правом верхнем углу и белые окна с лохмотьями облупившейся краски дополняли унылую картину.

Перед школой находилось футбольное поле, окруженное беговой дорожкой, которой пользовались довольно редко, поэтому сквозь гравийную крошку довольно плотно проросла травка. Справа от школы расположился спортгородок, представляющий из себя ряды перекладин и брусьев разной высоты. Все это псевдоармейское великолепие сварено из металлических труб и участвует только в одном соревновании – кто из них быстрее и гуще зарастет травой.

С левой стороны к школе прилипла пристройка, где среди разного хозинвентаря проживали две колоритные личности: Петрович и дядя Искандер. Первый – учитель физкультуры, а второй – завхоз.

Петрович, будучи мастером спорта международного класса по классической борьбе и КМС по боксу, непонятно как залетел в такую глушь. Эти виды спорта наложили четкий отпечаток на его внешность. Природа поработала над ним топором и, чтобы не слишком усложнять процесс, не заморачивалась изменениями ширины в бедрах, талии, груди и плечах – оставила все в виде ровного бревна. Короткая шея представляла собой равнобедренный треугольник, который начинался от ушей вверху, и заканчивался на середине плеч внизу. Это великолепие силы и неповоротливости было награждено веселым, неунывающим нравом и имело только одну слабость – к слабому полу, а слабый пол имел слабость к Петровичу. Меня развеселила такая игра слов, настроение еще поднялось, хотя казалось, куда уж выше.