Вместо предисловия: «А вы знаете, как выглядит ваше сознание, если смотреть на него изнутри?»

Средний по своим размерам кабинет, обставленный тяжелой мебелью. Здесь было все, что должно быть у среднестатистического психоаналитика: книжные шкафы, сверху донизу забитые книгами, массивный стол из цельного дуба, с не менее внушительной столешницей из малахита. Кушетка, сделанная по образу тех, которые показывали в фильмах 60-х годов, а рядом с ней массивное кожаное кресло, кожа была темно-коричневого, похожего на оттенок темного дерева, цвета. Тяжелые шторы, нависавшие на огромные окна и не дававшие свету проникнуть в эту комнату, чтобы осветить царивший здесь полумрак. На краю стола справа стояла настольная лампа, своим видом дававшая понять, что она тоже была взята из сундука под названием «60-ые навсегда». Кроме того, здесь было несколько предметов, которые девушка когда-то видела на практических занятиях по физике, она помнила, как когда-то преподаватель давала им задания связанные с этими приборами и даже называла их, но мозг упорно не позволял ей вспомнить ни одного названия. И весьма нелепо во всей этой массивности, твердости и неотступности от идеалов смотрелся небольшой журнальный столик, выполненный из стекла и держащийся за счет одной ножки, узким концом, державшей на себе стеклянную поверхность и расширявшейся к низу в широкий круг.

– А что ты еще ожидала от кабинета психотерапевта, которому явно за сорок. Ярких расцветок и современного дизайна вида «нью-эндж»? – хмыкнув себе под нос, девушка прошла к кушетке и аккуратно провела рукой по спинке. – Теплая… – на какие-то доли секунд ее лицо озарила счастливая улыбка от ощущений этой теплоты.

Дверь за ее спиной тихо приоткрылась, и она услышала, как неторопливо, но уверенно ступая, зашел мужчина.

– «Словно здесь устроили показательные выступления на лучший марш…» – закрыв глаза, она слегка покачала головой.

– Здравствуй! – раздался строгий и в тоже время теплый голос за ее спиной. – Прости, что заставил ждать…

– Ничего, док! Думаю, у вас до меня был какой-нибудь не менее сложный пациент… – она слегка повернула голову, но собственная длинная челка, закрывавшая глаза, позволила ей увидеть только то, что мужчина, стоявший за ней, был одет в достаточно дорогой и подходящий для него костюм.

– Как себя чувствуешь? – он старался сохранить дружескую ноту в голосе, и это начинало ее раздражать.

– Превосходно, но, может быть, хватит? – вновь посмотрев на спинку кушетки, она шумно вздохнула и продолжила говорить, не скрывая своей уверенности в том, что не услышит ничего нового. – Я здесь совершенно не для того, чтобы вы интересовались моим самочувствием или тем, как я провела день, или чем-то еще. Все, что вам поставили в обязанности мои родители, – поковыряться в моей голове и объяснить им, что же со мной такое происходит. Чтобы они наконец-то смогли позволить себе с чистой совестью запереть меня в какое-нибудь место типа этого.

– А ты сама не хочешь понять, что происходит в твоей голове? – все так же спокойно отозвался врач.

– Нет, – безразлично ответила она. – Мне нравится то, что я там вижу.

– И что же ты видишь?

– Отражение своей жизни и души… Я знаю, что я все еще жива в отличие от них! – уверенно, но немного вяло, словно она уже устала повторять одно и то же всем и каждому, ответила она.

– А ты расскажешь мне, что творится в твоей голове? – вкрадчиво спросил врач.

– А смысл? – хотя он все еще не видел ее лица, мужчина слышал, как девушка устало ухмыльнулась. И в том, что она уже устала от одних и тех же вопросов, не оставалось никаких сомнений. – Вы просто можете прочитать мою историю и сделать вывод на основе описаний, составленных вашими многочисленными коллегами.

– Знаешь, я читал то, что они написали, и считаю, что они многое упустили, так как эти диагнозы выглядят как куцые записи дилетантов, – сказал он, в точности подражая ее интонации.

– Интересно… – прошептала она. – И вы готовы увидеть мой мир только с моих слов?

– Да! – обойдя девушку, он встал возле кресла, и, положив свою руку на спинку, посмотрел в окно. – Я уверен, это будет увлекательное путешествие.

– Как самонадеянно! – едко ухмыльнувшись, ответила она. Ей все еще не хватало смелости посмотреть на лицо того, кто вызвал в ней небольшой интерес, хотя бы потому, что не говорил при ней какими-то заумными словами и не пытался унизить ее, говоря «мне все ясно» сразу же после прочтения ее истории.

– Ты позволишь мне узнать больше, чем смогли узнать эти кретины? – с какой-то едва заметной таинственностью в голосе проговорил он.

– Пожалуй, да… – она замялась всего на мгновение, но мгновение – это слишком быстро, для того, чтобы обратить внимание на эту заминку. – Мне лечь на кушетку?

– Если хочешь, можешь на нее сесть…

– А если она меня не устраивает? – перебила его девушка.

– Можешь устраиваться там, где тебе будет удобнее всего! – благосклонно ответил он.

– Даже если я захочу лечь на этот маленький стеклянный стол? – ехидно спросила она.

– Даже если захочешь повиснуть на шторе, я не буду тебе мешать, – ухмыльнувшись, ответил он. – Желание человека – закон.

– Намного удобнее будет здесь, – сделав окончательный выбор, девушка обошла кушетку и с некоторой осторожностью легла на нее. – Теплая… – прошептала она, закрыв глаза.

– Тебе не будет мешать, если я возьму блокнот и буду записывать за тобой? – вежливо спросил он.

– Валяйте! – сейчас она чувствовала себя как никогда защищенной, и ничто не могло разрушить этой уверенности. Сев в кресло, стоящее рядом, но расположенное так, чтобы девушка могла увидеть доктора, только повернув голову, он взял в руки блокнот и карандаш. Сейчас он видел ее полностью: светлая макушка, довольно длинные волосы, даже непривычно длинные для этого времени, худое тело, измученное то ли голодовками, то ли какими-то другими лишениями, и лицо, застывшее, словно венецианская маска. Ее лицо было правильной формы, с красивыми, четко отчерченными тонкими чертами, но вся эта красота казалась неживой. Из-за того, что, даже когда она закрыла глаза, лицо не выражало никаких эмоций – просто оставалось маской.

– Скажи мне, как только будешь готова начать говорить, – спокойно и довольно тихо сказал он.

– Если вы хотите знать, как выглядит мое отражение, то можете уже задавать вопросы, – сохраняя полное спокойствие в голосе и на лице ответила она.

– Ты всегда отвечаешь на вопросы, закрыв глаза?

– Да, потому что так я вижу то, о чем рассказываю, и не сбиваюсь от внешних условностей… – слишком логичные и осмысленные ответы для человека, которого считают душевнобольным.

– Расскажи мне, что ты видишь сейчас?

– Мой персональный Ад… Огромный лабиринт… этот лабиринт живой, он состоит из деревьев и кустарника… как лес, только в этом лесу есть еще и разные залы. В каждом зале украшения – в соответствии с темой. И нельзя попасть в другой зал, не пройдя первый… Хотя… – девушка слегка поморщилась и протянула руку вперед. – Здесь есть потайной ход: можно из самого страшного зала вернуться в самый красивый, обойдя предыдущие шесть….

– Почему тогда ты называешь это место своим персональным адом? – голос врача был расслабляющим и спокойным, словно ласковые волны моря, качающие лодку, в погожий денек.

– Потому, что здесь девять залов, у каждого зала своя тема, и в соответствии с этим, все, что в нем есть – не повторяется в другом зале, а последний, девятый… он как бы вдалеке от всего остального, его отделяет вода и мост, там ничего нет, кроме жуткого одиночества и вечной зимы, – ее дыхание сбивалось, она вновь и вновь пыталась отмахнуться от чего-то, но судя по повторяющемуся жесту, ей давалось это с большим трудом. – В этот зал легко попасть, но из него тяжело выбраться… Снег выглядит слишком притягательным, а холод… даже холод там стремится обмануть и заставить поверить в то, что нет ничего прекраснее, кроме вечной зимы…