За столом раздалось довольное бормотание, все присутствующие вояки испытали облегчение. До этого момента они чувствовали некоторую неуверенность.

– Так говоришь, будто до сих пор сомневалась в моём плане… шеф. – Надменный вампир самодовольным голосом особо подчеркнул слово «шеф» и сопроводил его наиграно-учтивым поклоном.

Берсеркия в ответ лишь глухо засмеялась и приняла кубок у возвратившейся к тому времени ба’астидки. Вампир же в свою очередь не собирался продолжать этот разговор. Полутигрица вновь приковала к себе внимание вечно молодого демонида, что тот наглядно продемонстрировал, демонстративно развернувшись спиной к столу – заскрипев разворачиваемым тяжёлым стулом. Басабар больше не обращал внимание на своих соратников, которые в свою очередь также старались не обращать внимания на очередную безумную выходку вампира.

Басабар жестом остановил Хано, явно спешившую поскорее выполнить свою работу и вновь улизнуть. Та смиренно остановилась и опустила глаза, всей своей позой выражая покорность. Вампир недовольно скривился, его явно не устраивало такое отношение объекта своей симпатии, однако он взял себя в руки и вновь вернулся к ласковым манерам, в которых на этот раз проскальзывали деловые нотки:

– Послушай, Ханарифай… Я правильно произношу твоё имя? Ходить угрюмой, это, должно быть, весьма занимательно, но и у приветливости есть свои безусловные достоинства. К примеру, неожиданные возможности, или, скажем, получение желаемых выгод.

Хано невольно покосилась на отца. Она осознавала, что его жизнь висит на волоске, она отдавала себе отчёт и в том, насколько беспрецедентной можно считать помощь умирающему от ран ма’алаки’ в лагере демонидов. Тигрица собралась с духом, и неуверенно прошептала:

– Хано’Ра’Фиа. – Её голос почти утонул в шуме обсуждений нового назначения, и тем не менее вампир прекрасно расслышал сказанное, он был слишком увлечён собеседницей и сосредоточен лишь на происходящим между ними.

– Хано’Ра’Фиа… Как непривычно звучит.

Вампир понимал, его недвусмысленная манипуляция сработала. И всё же происходящее было далеко от желаемого результата. Басабар твёрдо нацелился развить полученную инициативу, он взял полутигрицу за руку, от чего та, не в силах противостоять нахлынувшим эмоциям, содрогнулась и крепко зажмурилась. Вампир с горечью отметил про себя, что столь бурная реакция является вполне ожидаемой, и начал поглаживать вставшую дыбом шерсть на занемевшей руке. Басабар увлечённо ворковал, он был полностью поглощён разговором с испуганной ба’астидкой:

– Ты, наверное, думаешь, что я хочу тебя купить, Хано’Ра’Фиа. Но, поверь, если бы я хотел купить тебя, то делал бы это где-нибудь подальше от всех этих ханжей. Да, есть то, что я хочу купить, за что я готов заплатить немалую цену, в чём ты сможешь убедиться очень скоро. Даже не доверие, всего лишь одна твоя мысль, Хано’Ра, одна мысль о том, что, может быть, стоит хотя бы попытаться взглянуть непредвзято на этого одинокого старого вампира.

Вампир окончил свой небольшой монолог. После секундного молчания он начал с силой сжимать нежную руку тигрицы, из-за чего та невольно вскрикнула от боли. Наполненный презрением незнакомый голос, больше похожий на рык, громом пронёсся сквозь наступившую тишину просторного зала:

– Самые сопливые предсмертные слова, которые я слышал.

Хано, уже успокоившаяся и набирающаяся смелости для того, чтобы встретиться взглядами со своим сумасшедшим возлюбленным, наконец открыла глаза, хоть и не по первоначальной причине.

Ба’астидка смотрела на наполненный ужасом лик вампира, её словно загипнотизировала агония, она хотела отвести взгляд и не могла себя заставить сделать это. Она не хотела видеть, но всё равно видела. Хано видела не только этот лик. Ещё недавно, всего несколько секунд назад возбуждённо беседовавшие демониды застыли. Некоторые откинулись на спинки стульев, некоторые сложили головы на стол. Всех их объединяло одно – их черепа были насквозь пробиты кинжалами-мизерикордами. Такими же мизерикордами, которым также насквозь была пробита шея Басабара. И сидящий на краю стола ухмыляющийся незнакомец в одежде цвета древесной золы, одной рукой медленно проворачивающий кинжал в шее вампира и другой аккуратно придерживающий тому голову.

В отличие от своей дочери, старый ба’астид наблюдал за происходящим безотрывно. Ему намертво въелась в память каждая деталь с того момента, как оборотень-нетопырь взял за руку Хано. Ба’астид увидел, как всё время стоявший возле выхода рослый беловолосый незнакомец в простецкой мешковатой куртке цвета пепла скинул капюшон и в один прыжок добрался до стола, не издав при этом ни единого шороха, не создав ни одного дуновения ветра. Только тогда старик в удивлении понял, что незнакомец уже давно стоял в дверном проёме, но по неизвестным причинам его присутствие казалось самым несущественным из возможных явлений. Ба’астид наблюдал за тем, как этот неизвестный одним движением, за которым почти невозможно было уследить, оказался на середине стола. В полёте незнакомец всё с той же невообразимой скоростью совершил некое подобие парного танцевального па, дополненного вспышками металлического блеска. В своём беззвучном танце, сопровождающимся, словно аккомпанементом, романтическим монологом вампира, размытая серая тень коснулась каждого из сидящих за столом демонидов. Полудемонов как будто расположили для выставки, украсив им головы стальными кинжалами. Естественным заключением немого либретто стал росчерк ещё одного кинжала в руке бесшумного убийцы. В точности такого же кинжала, что украшали теперь головы истекающих кровью неподвижных оборотней-демонидов.

Грациозный убийца лениво и всё также беззвучно опустился на край стола, за спину произносящему речь вампиру, и приставил к его горлу мизерикорд. Кинжал почти касался движущегося кадыка будущей жертвы, и тем не менее убийца терпеливо ждал – лезвие вошло в плоть лишь после заключительных слов небольшого монолога «одинокого старого вампира».

Хано пребывала в оцепенении всё то время, пока незнакомец неспешно крутил в шее вампира свой кинжал, вворачивая его и тем самым разрывая нестареющую, но гниющую плоть. Вервольф был доволен. Да, неизвестный определённо был волком-оборотнем, об этом говорили характерные для его народа волчьи клыки и глаза. Но вряд ли Хано’Ра это осознавала, она лишь попятилась, и, когда волк-оборотень опустил наземь обессилевшее тело, споткнулась, шумно растянувшись на каменном полу и даже не заметив этого.

Старый ба’астид пытался осмыслить увиденное и понять, что ему следует делать дальше и следует ли делать хоть что-то. Для него было очевидно лишь, что произошедшее далеко вышло за рамки нормального течения событий, и тем не менее он не чуял смертельной опасности ни для себя, ни для своей дочери. Полутигр пребывал в растерянности, если не сказать, в смятении. Не до конца отдавая себе отчёт в своих действиях, он наполнил один из кубков только что принесённым из погреба фиорским мёдом и подошёл к вервольфу, учтиво предложив ему напиток и постаравшись хотя бы казаться спокойным:

– Это было… поразительно…

Удивлённо вздёрнувший брови вервольф принял кубок свободной рукой и залпом осушил его, после чего также беззвучно, как и всё совершённое прежде, поставил его на стол. Единственный живой демонид в этом зале посмотрел на творение своих рук и немного неуверенно, как будто самому себе, сказал-прорычал:

– При совершении правосудия ни один кубок не пострадал. – Слова волка-оборотня звучали отрешённо и неуверенно, что совершенно не вязалось с веющим непоколебимой силой рычащим тембром его голоса. Невооружённым глазом было видно, что этот рослый демонид совершенно не привык обсуждать с кем-то свои действия, что подобные разговоры были для него настолько же обескураживающие, насколько обескураживающим для пожилого ба’астида было зрелище мгновенной расправы над сильнейшими воинами центурии.

Пожилой тигр понимал, что этот разговор, сопровождавшийся разве что, звучанием капель стекавшей на пол крови, должен получить логическое завершение, и потому продолжил, невольно копируя интонацию пугающего собеседника: