Муминья слепила снежок поувесистей, и бросила им в дедушку Суарри. Попала! И ёж громко захохотал. Долго они так в снежки играли – кто кого! Бегали по двору, ныряли в сугробы. Вообразили, будто у них выросли крылья. И махали им, как зимние бабочки. Но вот запыхались, устали и усевшись на крыльцо, бабушка Муминья сказала:
– И что за чудный праздник, Рождество? Любого старика превращает в ребёнка… Даже сладенького захотелось. Может, печенья?
– А как же фигура? Печенье и на ночь! – расхохотался дедушка Суарри.
– Фигура… А, ну её! Представь, что сегодня мы – дети. А значит, нам всё можно… И печенье, и на ночь, – рассмеялась бабуля в ответ и юркнула в дом. Дедушка Суарри услышал, как на кухне мигом проснулись и чашки и блюдца. А вместе с ними и чайник – зевнул да давай насвистывать.
За горяченьким и сладеньким, да разговорами о внуках ночь пролетела быстро. Стоило лишь бабушке Муминье и дедушке Суарри задремать, как желтоглазое солнце раскинуло свои лучи над заснеженной долиной. Позолотило берег реки. Поцеловало в оба уха деревенского стража – пса Проциона. Неожиданно подкралось оно и к сонным фиалкам, и к месье Жужьену, и коснувшись его бархатных лапок, шепнуло: «Солнце пришло в Тартенбраш дё Сапа. Пора вставать! Маленькие проказники вот-вот нагрянут»…
***
– Рождественская звезда! Дорогу рождественской звезде! А-ну, Гребешок, отдай-ка! Я понесу её! – так кричала Царапка, пытаясь отобрать у старшего братца подарок для бабушки и дедушки. Перед её острыми коготками устоять было сложно. И Гребешок капитулировал. И вот Царапка выхватила у него «алую пуансеттию».
Пуансеттия – это растение такое! В простонародье зовётся «рождественской звездой». Зимой, когда садовые розы или ромашки нежатся в своих подземных колыбелях, пуансеттия торжественно цветёт. И каждый её цветок: красный, жёлтый да и белоснежный, похож на нарядную звезду зимнего небосвода. Получить такой цветок на Рождество – великая радость и для людей, и…для зверьков Тартенбраш дё Сапа. Вот седые белки поговаривали, будто «звёздочки» пуансеттии очень уж похожи на ту самую Вифлеемскую звезду, что когда-то давным-давно воцарилась на небе и рассказала мудрецам-волхвам 10о рождении Сына Божьего Иисуса Христа.
А довольненькая Царапка прижала горшочек с цветком к себе покрепче, да варежкой его от ветра прикрыла, и припустила к родному домику.
– Я несу звезду! Открывайте же двери! – протрубила она.
Услышав детские голоса, бабушка Муминья и дедушка Суарри мигом проснулись. И подскочили, как ужаленные (нет, нет, Жужьен здесь не при чём). Как же так: они ждали-ждали внуков и чуть было не проспали их приезд.
Бабушка попыталась быстренько надеть тапочки. Завертелась, закрутилась на месте и чуть не упала. Чепец надела задом наперёд. А фартук вовсе на плечи накинула от спешки. Подбежав к окну, Муминья прищурилась – без очков сложно было там что-то разобрать. Мороз, как нарочно, нарисовал на серебром стекле свои утренние узоры. Но бабуля всё же насчитала семь веселых прыгающих фигурок:
– Иголочка, Булавочка, Гребешок, Шипчик, Острячок, Уколюша…и Царапка. Все приехали! – захлопала она в ладоши.
Лишь месье Филь с женушкой Бельфам к домику не спешили. Они неторопливо выкладывали из багажника своего «Пыжжо» пузатые чемоданы и коробочки с красными бантами.
Бабушка Муминья подумала: «Небось, привезли фабричные сладости. Диетические безе или макароны11…Что там ещё разъедают в северной Франции? Ах, молодежь. Всё за модой гонятся. То ли дело – наши пироги с шокопокком! От них, правда, щеки растут и брюшко, зато они домашние и никакой химии…»
Вдруг в правом ухе у бабушки Муминьи зажужжало. Она огляделась. Рядом маячил Жужьен! Он взволнованно барабанил лапками по стеклу и напевал себе под нос что-то лирико-драматическое, что-то из Джо Дассена12. И трясся, как жених перед свадьбой. В лапках шмель сжимал беленькие фиалки, обернутые конфетной фольгой (стащил на кухне, не иначе! А сами конфеты куда-нибудь спрятал, чтобы потом слизывать с них шоколадную глазурь). Этот букет предназначался Царапке! От неё Жужьен был без ума… Потому-то бабушка Муминья не стала ругать любимца за испорченные цветы и конфеты. «Любовь – штука такая, букетная! Да и для внучки фиалок не жалко» – считала Муминья.
А как же дедушка Суарри? Он тоже бросился встречать внуков со скоростью кометы, да только поясничная боль, проснувшаяся вместе ним, не дала ему хорошенько разбежаться. Пришлось сделать гимнастические «потягушки». Ему бы и расчесаться не помешало. Но когда на дверь градом посыпались детские «тук-тук-туки» и «бам-бам-бамы», Суарри понял – о приличной прическе придется забыть.
– Бегу! – возвестил он. Но неожиданно запнулся о что-то пушистое и бухнулся на пол. Удивительно! Вокруг не было никого, кто бы мог поставить подножку. Но дедушка Суарри точно знал – ежи на ровном месте не падают. Впрочем, времени на поиски виноватых не было и дедушка Суарри, запыхавшись и прихрамывая, наконец-то отворил внукам дверь!
… На кого похожи семь хорошеньких сереньких ежат? Когда они сытые и спят, уткнувшись носами в свои лавандовые подушки – на ангелов! Только крыльев им и не хватает. А если они давно не видели бабушку и дедушку, если проголодались с дороги и за долгий переезд отсидели свои хвосты? Вот тогда маленькие ежата похожи на маленьких чертят. Они визжат, горланят песни, прыгают до потолка, хватают, всё, что не так лежит. И сметают всё, что не там стоит! Как карибский Великий ураган 1780 года. Да, маленькие ежата – чудовищная сила!
– Дедушка! Дедушка! Бабулечка-красотулечка! – кричали внуки, взбираясь, то на дедушкину, то на бабушкину спины.
– Я так скучала по твоим пирогам! – воскликнула Иголочка, обнимая своими розовыми лапками бабушку Муминью.
– А я! Я тоже скучал! Дедушка, я прямо весь истосковался по твоим чудо-саням! – протараторил Гребешок.
– Я тоже хочу обниматься! Я больше всех скучала по вашему тёпленькому камину, – заныла Булавочка.
– А мы! А мы порвали все штаны! Заштопать их пора! Есть бабушка – ура! – хором закричали – Шипчик, Острячок и Уколюша.
Дедушка Суарри и бабушка Муминья только и успевали обнимать и целовать колючих непосед, которые без умолку говорили и говорили, перебивая друга. Наконец, ежата принялись играть в догонялки вокруг дедушкиного кресла-качалки, раскачав его до старческого скрипа.
– А ну, прочь! Прочь от бабушки и дедушки! – вдруг раздалось с порога, – Я вообще-то первая бежала! Я первая должна… – это была расстроенная маленькая Царапка. Она и правда бежала быстрее всех, но вдруг поскользнулась, и чуть было не разбила нос, а вместе с ним и горшочек с рождественским подарком. Но! Цветок и нос малютка спасла, чего не скажешь об ушибленной коленке, – Я принесла вам «рождественскую звезду», – объявила Царапка. И вдобавок топнула лапкой. Так она поступала, когда сильно-сильно волновалась. Как же ей было обидно, что старшие братья и сестры опередили её. Быстрее поздоровались с дедушкой и бабушкой, быстрее обняли их. Царапка старалась сдержать слезы! Их она терпеть не могла! Она вообще никогда не плакала, но на этот раз одна солёненькая капля зайцем выпрыгнула на её замерзшую щеку. А за первой и вторая. Закрывшись варежками, Царапка поспешила спрятать личико. И тут случилось непоправимое! Горшочек с «рождественской звездой» выскользнул из её лап и грохнулся на пол, разлетевшись на тысячи глиняных кусочков…
Ежата затихли. Лишь Гребешок прошептал:
– Ого! Бахнула.
Остальные замерли, словно снежные человечки. Даже Жужьен не жужжал. И только дедушка Суарри, в предчувствии катастрофы под названием «берегитесь, цунами», бросился к Царапке:
– Всё в порядке, Царапка! Значит, так и должно было случиться. Всё, что ни бьётся – всё к счастью. Я точно знаю, – давай успокаивать её дедушка. И та, прильнув к его каракулевому жилету, виновато улыбнулась.
