- Да, у маменьки бывает часто, а ко мне не ездит; Иван Кузьмич, впрочем, бывает у них... Она меня, вы знаете, не любит, - отвечала Лидия. И снова взяла меня за руку и крепко пожала. На глазах у нее навернулись слезы.

- Скажите же что-нибудь про себя, - продолжала она: - где вы были, что вы делали? Я несколько раз спрашивала Леонида, он мне ничего подробно не рассказывал, такой досадный!

- Я был во многих местах и служил.

- Я думала, что вы уж женились?

- Это почему вы думали?

- Так, мне казалось, что вы непременно женитесь на Верочке Базаевой.

- Это с чего пришло вам в голову?

- Сама не знаю, а часто об этом думала.

- Ошибались, я ни на Вере Базаевой и ни на ком не женился, а вы вот вышли замуж, и потому не вам бы меня, а мне вас следовало спрашивать.

- Разве я не при вас вышла замуж?

- Кажется.

- Ах да, я и забыла, это уже было так давно, вы, однако, знали, что я выхожу за Ивана Кузьмича?

- Догадывался.

- Нет, вы знали, вы даже говорили мне об этом, и я никогда не забуду ваших слов.

- Я уехал до вашей свадьбы.

- Теперь вспомнила: вы уехали на другой день после вечера у Ивана Кузьмича. Как я была тогда сердита на себя; я никак не думала, что вы уедете, не простясь с нами, я хотела вам сказать многое после этого вечера.

- Скажите теперь.

- Теперь уже нечего говорить.

- Стало быть, теперь для вас бури промчались, гроза миновалась?

- Не совсем: бури, кажется, еще только начинаются; вы где живете?

- На Тверской.

- Нет, зачем? Переезжайте в Сокольники.

- У меня дела есть в Москве.

- Ну, что дела!.. Отсюда можно ездить, переезжайте. Бог даст, приедет Леонид, нам будет очень весело. Переезжайте.

Я согласился.

- А сегодня у нас отобедаете?

- Если вам угодно.

- Да, непременно, я вас познакомлю с моею bellesoeur*, сестрою Ивана Кузьмича.

______________

* золовкой (франц.).

- Она не вроде тех, которых я видел у него на вечере?

- О нет, то родня его с отцовской стороны, а это совсем другая; очень умная девушка, она вам понравится.

Так говорила Лидия Николаевна, и я не спускал с нее глаз. Она мне очень обрадовалась, но в то же время видно было, что к этой радости примешивалось какое-то беспокойство. В ее, по-видимому, беспечном разговоре было что-то лихорадочное, как будто бы она хотела заговорить меня и скрыть то, что у ней лежало на сердце. Подозрения мои еще более подтвердились, когда она потом вдруг задумалась, и как-то мрачно задумалась, так что тяжело и грустно было видеть ее в этом положении. Я начал между тем осматривать комнату, в которой сидел. Квартира была слишком небогатая, несмотря на то, что, по-видимому, были употреблены все усилия, чтоб скрыть ее недостатки и хоть сколько-нибудь принарядить бедное помещение. На грязных и невысоких окнах стояли прекрасные цветы; мебель, вряд ли обитую чем-нибудь, покрывали из толстого коленкора белые чехлы; некрашеный пол был вымыт, как стеклышко.

Вошла белокурая девушка в локонах, собою нехороша и немолода, но в белом кисейном платье, в голубом поясе и с книгою в руках. Я тотчас же догадался, что это m-lle Марасеева, и не ошибся. Лидия Николаевна познакомила нас и сказала, что я друг Леонида и был с нею очень дружен, когда она была еще в девушках. М-lle Марасеева жеманно поклонилась мне, села и развернула книгу.

- У нас никто не был? - спросила она.

- Нет, никто, - отвечала Лидия Николаевна.

- Ужасная тоска; я вчера от скуки принималась несколько раз хохотать и плакать.

- Сейчас кто-то подъехал, - сказал я, увидев, что на двор въехал красивый фаэтон.

М-lle Марасеева вскочила и взглянула в окно.

- Петр Михайлыч, - проговорила она - голос ее дрожал.

Я взглянул на Лидию Николаевну: она тоже вспыхнула.

- Курдюмов? - спросил я ее.

- Да, ах, какая досада! Я не одета.

- А он разве здесь же живет?

- Да, в Сокольниках. Прими его, Надина, я уйду. Как рано ездит, проговорила Лидия Николаевна и ушла.

Курдюмов вошел из противуположных дверей; он был в легоньком пальто, в галстуке болотного цвета, в пестрых невыразимых и превосходном белье. Еще более стал походить на иностранца.

- Bonjour, mademoiselle Nadine*, - проговорил он, подавая ей руку.

______________

* Здравствуйте, мадмуазель Надина (франц.).

- Bonjour, - отвечала та, пожимая его руку с заметным удовольствием.

- Madame est a la maison?* - спросил он.

______________

* Мадам дома? (франц.).

- Elle va venir a l'instant*.

______________

* Она сию минуту придет (франц.).

Усевшись, Курдюмов начал оглядывать свое пальто, сапоги, которые точно удивительно блестели; потом натянул еще плотнее на правой руке перчатку и, наконец, прищурившись, начал внимательно рассматривать висевший на стене рисунок, изображающий травлю тигров.

- Comme il fait beau aujourd'hui*, - сказала Надина.

______________

* Какая сегодня прекрасная погода (франц.).

- Oui*, - отвечал Курдюмов, не изменяя своего положения.

______________

* Да (франц.).

"Зачем этот господин живет в Сокольниках и ездит, как видно, довольно часто к Ивану Кузьмичу? - думал я. - Не может быть, чтобы он находил удовольствие в сообществе с хозяином; но если предположить, что он это делает по старому знакомству или просто от некуда деваться, то вряд ли старое знакомство может иметь цену в глазах его, а чтобы ему некуда было деваться в Москве, тоже невозможно. Обе дамы ожидали его приезда, и обе, каждая по-своему, встревожились".

- Вы вчера не были на гулянье? - сказала Надина.

- Non*, - отвечал Курдюмов.

______________

* Нет (франц.).

- А зачем же третьего дня вы обещали?

- Que faire donc? J'avais des lettres a ecrire pour la campagne*... Вас тоже не было, вы ездили в Москву!

______________

* Что же делать? Мне надо было написать письма в деревню... (франц.).

- Одна только Лида, а я целый день была дома и ужасно скучала, на гулянье пошла злая-презлая... К счастию, попался Занатский, и мы с ним пересмеяли всех. Он очень милый молодой человек, и я начинаю его с каждым днем более и более любить.

- О!.. Любить!.. Это немножко досадно, - проговорил Курдюмов, в голосе его слышалась скрытная насмешка.

- Вам досадно? Не верю, для вас не может быть это досадно, - возразила Надина.

- Отчего же не может быть? - спросил Курдюмов с ударением и протяжно.

- А!.. Если это так, так это очень лестно, - воскликнула m-lle Марасеева, - вы знаете, я очень самолюбива и начинаю думать, что вы завидуете Занатскому, который имеет счастье мне нравиться.

- Может быть.

- Ваши может быть несносны; я ненавижу ничего неопределенного; для меня может быть хуже, чем нет.

- Какой вы имеете решительный характер!

- О! да; и не я одна; мы все, женщины, гораздо решительное вас, господ мужчин, присвоивших себе, не знаю к чему, имя героев, характер твердый, волю непреклонную; мы лучше вас, мы способны глубже чувствовать, постояннее любить и даже храбрее вас.

Курдюмов ничего не отвечал и продолжал рассматривать картину.

- Вопрос, кто лучше - мужчины или женщины, довольно старый, - вмешался я.

- Однако он еще не решен, - отозвалась Надина.

- Всякий решает его по-своему, - отвечал я.

- Вы думаете! Ах, позвольте! Мне это напомнило очень смешной анекдот: когда я жила в Калуге, мы с одним молодым человеком целый вечер спорили об этом до того, что начали сердиться друг на друга. Вдруг приезжает доктор: чудо, какой умный человек, и ужасный остряк. Я обращаюсь к нему почти со слезами на глазах и говорю: "Иван Васильевич! Бога ради, скажите нам скорее, кто хуже: мужчины или женщины?" Он вдруг, не задумавшись и очень серьезно, отвечает: "Оба хуже!" Я покатилась со смеху, молодой человек тоже, а за нами все, и целый вечер повторяли: "Оба хуже!"