– Садись за мой столик, я один сижу! – почти выкрикнул он.

– Ты ж идти не хотел, – усмехнулся Евгений, – хитрец, а сам обогнал меня.

– Уже и водочки треснул. Извини, старик, после такого проигрыша выпить захотелось.

– “Раз пошли на дело, выпить захотелось…” – ухватив обрывок его фразы, пропел справа от Станислава долговязый парень, наклоняясь над раковиной.

Станислав брезгливо поморщился, а Евгений приветливо кивнул в сторону парня:

– Знакомься, это Эдик, мастер по плаванью.

– Так ты не один? – обрадовался Станислав, разворачиваясь и пожимая мокрую, только что намыленную руку Эдика.

– Ага, – снисходительно кивнул Евгений, – из-за них я сюда и притащился. Я ведь проиграл все, что было. Ты уходил, у меня на кармане два косаря висело. А потом как отрезало. Минут за сорок все улетело. Надо было с тобой двигать. Хорошо, друзья мимо проходили. Знакомься.

Станислав неистово пожал руки всем друзьям Евгения, только что отлипшим от писсуаров, пропуская их имена мимо ушей.

Их было пятеро. Именно в этот торжественный момент дверь туалета раскрылась, впустив порцию свежего куплета из зала. На пороге показался тот самый тип, который собирался испортить Станиславу вечер.

Сцена напомнила финал “Ревизора”, с той лишь разницей, что все персонажи, застывшие в немой сцене у Гоголя, уместились в лице этого несчастного.

Распахивая настежь дверь, он, видимо, был уверен в скорой и легкой победе. Даже рукав на левой руке успел закатать. Ничто не скрылось от Станислава. В нахлынувшей на него вдруг волне вальяжности он по-барски положил руку на плечо Евгению, которого знал дольше, чем злополучного ревнивца.

– Ну что, мужики, займемся делом?! «С меня пузырь “Пятизвездочной”», —сказал он чуть громче, чем следовало.

– Вперед! – скомандовал ничего не подозревающий Евгений, и они гуськом прошествовали мимо бедняги, который был настолько ошарашен, что даже не посторонился. Его потеснили всей толпой, и он, прижатый к дверному косяку спиной, проводил процессию безумными глазами.

Физически ощущая всю степень его замешательства, Станислав не глядя задел плечом застывшую у входа фигуру.

В зале грохотала музыка: “Я иду в каба-ак…”

Станислав так внезапно очнулся от этих своих мыслей, что даже вздрогнул. Он по-прежнему сидел за столом, уставившись на танцующие пары. Время неумолимо двигалось вперед, и обозначенные пять минут истекали со всей определенностью. Нужно было кончать фантазировать и принимать какое-нибудь решение. Сколько он ни пытался заглянуть в просвет между танцующими, своего нелепого обидчика так и не увидел.

“Ну почему я, почему мне это все? Сколько народу, господи. А подойти можно только ко мне одному. Что во мне такого? Может быть, беззащитность прет от меня и ее так же трудно спрятать, как запах заношенных носков? Разве можно подойти вон к тому или вон к тому, пусть даже он ниже меня ростом и более хилый. Ну не могу я представить, что кто-то подойдет к нему и сморозит такой бред… Да кто он такой, нет, он-то ладно, а вот кто я такой, что ко мне можно так вот запросто подойти и сказать, чтобы я убирался в течение пяти минут? Неужели мне осталось только мечтать, что кто-то придет и спасет? Сам спасай себя, сам, размазня”.

Станислав налил водки и торопливо выпил, скривившись. Торопливо закусил. Не дожевав до конца, встал, бессмысленно поправил салфетку с розовой каймой на столе и, огибая танцующие пары, двинулся к выходу.

Сквозь звуки ансамбля нужно было продираться как через танцующий зал. Музыка грохотала повсюду, детонировала от декоративных настенных панелей и вновь возвращалась в зал, уже усиленная многократно.

“Кончится когда-нибудь эта идиотская песня? – подумал Станислав. – Хотя что-то в этом “иду в каба-а-ак” есть забавное. Но господи, как громко и как долго”. На полпути он все-таки не смог побороть в себе желания взглянуть на своего обидчика. За тем столом сидела только одна из дам. Обидчика видно не было. Судя по всему, отплясывал где-то в зале.

“Да что ж это я делаю? – опомнился Станислав. – Какой уход?! Здесь только покажи свою слабость – и в порошок сотрут”.

Он резко развернулся и как-то боком пошел к ненавистному столику.

– Здравствуйте, – поклонился он сидящей даме, – извините ради бога, а ваш кавалер танцует? Я хотел бы ему сказать, что не имею никаких претензий, и если мои взгляды показались вам или ему нескромными…

– Да что вы, что вы, – улыбнулась дама, – присаживайтесь.

Она слегка отодвинула стул, и он присел на краешек, беспокойно оглядываясь.

– Вы не обращайте внимания, – продолжила она, когда он сложил руки на коленях, – с Димой всегда так. Сам заварит кашу, а потом в кусты. Я ему столько раз говорила, но это же смешно, боже мой…

– Как в кусты? – опешил Станислав. – Он что, ушел?

– Да ну его. Вечно напридумывает себе ерунды. Леру совсем извел. И больше всех страдает потом.

– А кто такая Лера, извините?

– Жена его. Рядом с ним, такая блондиночка вся из себя. Вы ж ее видели. Он из-за нее и бесится. А тут они еще и переругались. Ну ничего, пусть дома отношения выясняют. А вас как зовут, молодой человек?

Станислав вдруг почувствовал такое облегчение, что ему не хватило воздуха на вздох, и он, судорожно сглотнув, поперхнулся. “Да это фантастичнее любой фантазии!” – отметил он про себя и представился. Через минуту он уже знал, что новую знакомую зовут Ольга, что она младшая сестра Димы, а также что ей безумно надоел брат и вообще чертовски скучно. Напряженный взгляд Станислава потеплел, и он отметил в Ольге и привлекательность, и изящество. Глубокий вырез на груди, нервные руки с колечками, беспорядочно сидящими на тонких пальцах, запах дорогих духов и еще более сильный запах лака для волос. Как и следовало ожидать, его остывшая свинина и согревшаяся водка перекочевали на ее стол, а еще через мгновенье они уже медленно покачивались, обняв друг друга, среди таких же подвыпивших беззаботных пар.

“Приличная фигура”, – думал Станислав, осторожно заглядывая в декольте Ольги, вслух рассуждая о Тарантино:

– Его последние фильмы стали занудны. Все просчитывается. Нет новизны, поворота.

Понятно, что она тут же стала восторгаться Траволтой:

– А вы видели его глаза…

Он прижался к ней плотнее, ощущая тепло кожи под прохладным голубым шелком ее длинного платья. Мизинец легко сдвинулся ниже талии, нащупав тонкую резинку. Едва заметно надавив на эту дорожку, Станислав медленно повел по ней мизинцем к позвоночнику. Ему показалось, что она это почувствовала.

– Дэнс, дэнс, дэнс, – произнесла она тут же, не то упоминая роман Мураками, не то призывая Станислава танцевать энергичнее.

Он наклонился к ее розовой, изящно закрученной раковинке уха и пропел шепотом, с трудом удерживая в голове мелодию, перекрываемую ресторанным ансамблем:

Над каштановым побегом

В переплетах Мураками

Я люблю тебя огромным небом,

Я хочу любить тебя руками…

– Я люблю Сурганову, но Арбенина мне нравится больше, – проворковала Оля.

– А я не люблю всю эту братию, – отозвался Станислав – И голоса есть, и музыка неплохая, и энергия, и подача. Но текста осмысленного нет. Смысла глубокого.

– А он нужен? Ведь песни-то красивые.

– Подача красивая, а слова так себе. От балды. Захотели – так спели, захотели – сяк. Смысла никакого. О чем поют, не ясно. А из песни слов не выкинешь.

– Да ты просто бухгалтер какой-то, – начала уставать от разговора Оля, – в песне не слова надо считать, а…

– А что?

– А любить этими, как их, ушами, вот!

Они рассмеялись, тесно прижавшись друг к другу.

“Да, – подумал Станислав, – какое окончание вечера сулит нелепая неприятность в его начале”.

Его мизинец наконец доехал по еле заметной дорожке до позвоночника и осторожно двинулся вниз.

Ресторанная песня оборвалась так же внезапно, как началась. В голове еще звучали последние слова припева…

Станислав очнулся за своим столом с окончательно остывшим шашлыком и беспомощно оглядел зал. Потные, раскрасневшиеся пары, умаявшись, расходились по своим местам. Ему было мучительно видеть, как пространство между ним и ревнивцем, которого он уже назвал про себя Дмитрием, освобождается, словно для решающего боя.