– Да где-то здесь был – произнес я, лихорадочно обшаривая карманы.

– Да пошли вы со своим чеком, – смягчился Юрий, – я знаете, как волновался. Мы с Виталиком все ларьки в округе оббегали. Я уже думал, случилось что. Думал, по репе настучали где-нибудь. Пошли пьяные среди ночи. Мало ли что случиться могло.

– Мужики, я что, так с водкой у подъезда стоять буду? – возопил с деланным гневом я – мы пить сегодня будем?! Или будем выяснять, кто сколько ходил? Скажите спасибо, что вообще чего-то качественное нашли.

Пили «с остервенением каким-то», как писал Щедрин, часов до семи утра. Юра подозрительно посматривал на нас и время от времени спрашивал у жены подробности нашего маршрута. Пытался несколько раз взять ее за талию, но она всякий раз аккуратно выскальзывала из его объятий. Водку все дружно хаяли, но употребляли с аппетитом. Я нажрался до свинского состояния и не помнил, как меня посадили на такси.

Утро было тяжелым и в то же время каким-то светлым. Я, как зомби ходил по комнатам и повторял: «Она любит меня, она любит меня, меня вообще кто-то любит». Это было так необычно. Так странно и удивительно. Ни головная боль, ни тошнота не могли сбить этого прекрасного ощущения. Я вспомнил фразу буддийского монаха: «Любите других, но бойтесь, если влюбите в себя хотя бы одну душу». Я не боялся. Я понял, что рождаюсь заново. Мне нужно было научиться по-новому ходить, по-новому дышать, по-новому одеваться. Я прошел цикл гусеницы и цикл куколки. Я приобретал новые формы и вслед за ними менял окружающую среду. Рожденный ползать расправил за спиной огромные золоченые крылья. «Она любит меня. Она меня полюбила. Но за что? За растопыренные уши? За нос картошкой? За козлиный голосок? А она-то сама, чудо неземное, ласточка рассветная, солнышко лесное. Господи, меня еще кто-то любит. Меня не кто-то, меня она любит. Она меня любит».

При этом, как бы то ни было, мы с ней так и не переспали. «Ну и пусть, – твердил я – мне этого и не нужно. Я счастлив одним лишь взглядом ее, одним кивком». И я был искренен. Мне действительно не очень нужно было трахать ее. Но видеть ее мне было необходимо. Видеть, слышать, обонять, в конце концов. «Где моя Светка?» – время от времени произносил я, но ответа не было.

Собственно, история моя подходит к концу. После нескольких встреч с Юрой я понял, что он начал подозревать нас. Забавно, что мы умудрились влипнуть со второго раза. Иные жены всю жизнь изменяют своим мужьям, а те в полной уверенности, что у них неприступный тыл. И здесь у меня все не как у людей.

– А что это ты так посмотрел на нее? – как-то сорвался Юра.

– Обычно посмотрел, – пожал плечами я, – но вопрос остался занозой в мозгу.

Я не знал, как мне связаться с ней. Практически у меня не было никаких подходов. Дома вечно торчал младший брат. Когда Юрий был дома – звонить было бессмысленно, она трубку не поднимала, когда он был на работе – просто опасно: в квартире у него стоял АОН, и он прекрасно понимал, что я не могу не знать, что его нет дома.

И все же мы с ней встретились еще один раз. Его срочно вызвали в Выборг. Брат загулял, и она позвонила мне, как только уложила сына. Я собирался в гости к своим друзьям, молодой чете, справлявшей новоселье в новой двухкомнатной квартире. И хотя, ради нее, я отменил бы любую встречу, но мне показалось, что ей самой будет интереснее развеяться в кругу новых знакомых. Кроме меня приглашенных больше не было. Я слетал на машине за ней и привез ее к своим друзьям как самую большую драгоценность. По дороге она сказала, что очень боится новых компаний. Но я успокоил ее.

– А мы с тобой никаких границ не перейдем? – поинтересовалась она.

– А разве мы их когда-нибудь переходили? – лукаво спросил я и тут же добавил, – с тобой не произойдет ничего такого, чего ты не захочешь. Я тебе обещаю.

Застолье окончилось поздно, и хозяйка постелила нам на диване, рядом со своим супружеским ложем. Я забеспокоился и, отведя молодого супруга в сторонку, попросил:

– Слушай, у меня к тебе чисто мужская просьба…

– Я все понял, старик – ответил он – сейчас дочу из детской в зал перенесу, ложитесь там. Кровать у нее узковата, но, думаю, поместитесь.

– Мы не очень стесним тебя? – спросил я, понимая, что не в силах буду отказаться от такого предложения, даже если стесню.

Мы закрыли за собой дверь. Я отвернулся, но в зеркало видел, как она разделась до белоснежных ажурных трусиков и легла под одеяло. В эту ночь мы так и не заснули. Нет, вру, заснули минут на сорок, в самом конце. Не знаю, мешал ли скрип кровати хозяевам за стенкой, но мы прилагали все усилия к тому, чтобы все было как можно тише. В какой-то момент мы просто скатились на пол, где продолжили эти безумные скачки.

В общем-то, со стороны механики этого дела, не было ничего необычного. Сверху я, потом она, потом снова я. И в то же время необычным было все. Главным было то, что она нуждалась во мне, в прямом смысле этого слова. Как, жаждущий, в глотке воды. Ни одна женщина, которой я обладал, не нуждалась во мне так яростно и в то же время так кротко, как Светка. Она вбирала меня, она растворяла меня в себе, и сама растворялась во мне.

Не то что бы женщины не получали со мной удовольствия. Отнюдь. Но я чувствовал, что я для них не совсем я. Я для них живой вибратор. Способ получить оргазм, не более. Они были заняты преимущественно собой. Да и я не далеко ушел от них. Я бы назвал это онанизмом в чужом теле. А может быть, всякое соитие без большого чувства, это онанизм? Светлане же я был нужен сам, и, причем, я один. Более того, несмотря на то, что за ночь я сменил три презерватива, она так и не кончила. Ни разу. Я попытался, было, расстроиться по этому поводу, но она рассмеялась, сказав, что это для нее совсем не главное. Что ей очень здорово со мной.

– Светка, Светик, Светлячок, – повторял я, шалея, – счастье мое нежданное.

И я, здоровый мужик, проживший большую часть своей жизни, готов был плакать от счастья, как ребенок.

Вот на этом и кончилась моя история, впрочем, и моя нормальная жизнь вместе с ней. Сказка кончилась и началась мучительная и беспробудная быль. Вскорости приехал муж. Жену стал пасти, как зеницу ока. Мне ее в течение месяца даже увидеть не пришлось, не то что поговорить. На днях они уехали отдыхать в Варну, на солнечное побережье Болгарии. Да, сколько этой Варны выпито было в юности. Я даже не знал, что это город такой в Болгарии. Красиво жить не запретишь, как говорится. Хотя, по-моему, дурацкая поговорка. Если что и можно человеку запретить, так это жить красиво. Мне вот, например, запретили жить с ней. А без нее моя жизнь превратилась в ничто. В безобразное, некрасивое месиво. Хожу из угла в угол, как волк в зоопарке, и вою. Пробовал напиться – от водки только хуже. На душе совсем невыносимо. Пробовал с бабами забыться – куда там. Они мне разом неинтересны стали. Все равно что после черной икры попробовать вяленную тарань с тухлинкой. Нет, если по-мужски говорить – все работает. Но ничего не интересно. Все пресным вдруг стало, никаким. Не нужным, одним словом.

Влюбился, ешкин кот. Как? Зачем? Почему? Тридцать восемь лет жил как идиот, пузыри пускал, только в книжках читал про это. И на тебе. Причем не с первого взгляда, а с один миллион семьсот восемьдесят четыре тысячи восемьсот пятьдесят третьего. Причем от этого чувство нисколько не слабеет.

Я гляжу ей в след

Ничего в ней нет.

А я все гляжу

Глаз не отвожу.

Чего есть в нее такого, чего нет у других женщин? Я не говорю, что она совсем уж обычная или лишена своего шарма. Напротив, она просто класс. Но я видел женщин выше, стройнее, с более пышными формами, с демоническим взглядом. Имел дело и с более умными и, наверное, более тонкими созданиями. Но все они меркнут рядом со Светкой, а я не могу нащупать, где тот выключатель, который гасит их всех рядом с ней. И это, наверное, главная загадка. Загадка даже не в самой женщине. Она вокруг нее.

Господи, как бесит меня эта человеческая несамодостаточность. Ну ладно, надо дышать постоянно. Это я еще могу понять. Курить нужно регулярно. Мозг никотин должен всасывать. Понимаю. Я могу смириться с тем, что человеку время от времени необходимо есть. Желудочный сок, выделяясь, создает ощущение голода… и так далее. Но, чтобы ему постоянно нужен был какой-то другой, посторонний, чужой человек… вот этого мне не понять никогда. В чем тут изюминка? Что делать-то с ним? Общаться? То есть узнавать новую для себя информацию? Как бы не так. Я для этого лучше бы с академиком Панченко посидел за бутылочкой водки. Голова, царствие ему небесное, был. Мне нечего узнавать от Светки моей. Но мне нужно спросить у нее, как она. И нужно услышать: «ничего, спасибо». Нужно гораздо в большей степени, чем узнать, где находится могила Александра Македонского. А почему? Что я и без ее ответа не знаю, что ей «ничего»? Но, Господи, как мне это ее «ничего» нужно услышать. Без этого я сам «ничего». То есть совсем ничего. Полное ничего.