– Она мне теперь совсем как чужая. Я не узнаю её, Эрик! Что мне делать, ведь у меня она одна, кто мне дорог и кого я люблю больше всего на свете. Излив душу, Генрих надолго замолчал, отрешённо глядя в пустоту. Он никогда не торопил Эрика с ответом и знал, что тот сам даст о себе знать. Так случилось и на этот раз. Шут прервал раздумье своего хозяина тем, что резко встал со ступеньки и, переваливаясь с боку на бок на коротеньких ножках, побежал в конец комнаты. В пыльном, тёмном углу он что-то взял и, покачивая своей большой головой, подошёл к Генриху.
– Господин, – прервав молчание Генриха, сказал Эрик, – Нашлась ваша любимая чаша, из которой вы пили вино.
Генрих медленно перевёл взгляд из пустоты на золотую чашу для вина. Затем ещё медленнее произнёс:
– Спасибо Эрик, но она мне сейчас не нужна. Мне не до веселья.
– Но Господин, как она похожа на вашу чашу, а ведь это не ваша.
Генрих машинально взял чашу из рук Эрика и начал её осматривать. Действительно, красивый вензель на чаше принадлежал его покойному отцу.
– Ну и что из того? Нашлась и нашлась, мало ли с какой пирушки она туда закатилась. – медленно растягивая слова, ответил Генрих.
– Вот и я говорю, как похожа с той, из которой вы сейчас пьёте вино. – продолжал шут.
– Черт с ним, с вином. – начал уже было сердиться Генрих. – Я не пойму, Эрик, к чему ты клонишь?
– Господин, в мире так много похожих вещей как эти две чаши – невозмутимо продолжал Эрик. – Но если присмотреться к ним, то можно обнаружить изъяны, вот вроде этой трещинки на вашей чаше.
– Так, так, – перебил Генрих Эрика. – Кажется, я начинаю тебя понимать, мой дурачок Эрик.
Этим словом хозяин всегда одаривал Эрика, когда был им доволен.
– Значит, ты говоришь, двух одинаковых вещей не бывает. Что ж, это так, я с тобой согласен. Однако скажи, как может появиться вторая вещь, похожая на первую, если её никогда не было? – продолжал в той же философской манере Генрих, что и Эрик.
– Очень просто, мой господин. Всё одинаковое и красивое рождает бог и человек. – торжественно заключил Эрик.
Теперь окончательно до Генриха дошёл смысл сказанного Эриком. Он долго смотрел ему прямо в глаза, затем произнёс:
– Стало быть, нужно искать изъян у моей дочери, которая мне не дочь, а просто похожа на неё. Это ты хотел сказать открыто, да побоялся как всегда, старый плут.
– Господин, шуту нечего бояться, потому что он смешон и у него ничего нет. Так стоит ли бояться потерять-то, чего нет? Пусть боятся те, у кого много богатства, славы, чести.
– Ладно, хватит, – резко перебил его Генрих. – Ты не так смешон, как умён. И через твой дурацкий колпак с бубенцами ещё много, много лет род человеческий не сможет разглядеть ум мудреца.
И взяв из рук Эрика чашу, Генрих медленно встал и подошёл к кувшину с вином. Затем налил чашу до краёв и протянул её шуту. После разговора с Эриком с глазу на глаз, Генрих окончательно утвердился во мнении, что Люция – это не Люция. Но теперь это необходимо было проверить. Но как? Сходство было настолько разительным, что даже те две служанки, которые с детства воспитывали Люцию, ничего не могли заподозрить внешне. Цвет волос, глаз, даже родинки на плече – всё сходилось. Разговора с дочерью не получалось, тогда Генрих решил, что может быть, что-то прояснит пленник. Ведь встречалась же она с Дамианом и довольно часто. И Генрих приказал немедленно привести Дамиана. Дамиан был ещё очень слаб, но держался стойко. Генрих, ничего не объясняя, а также не извиняясь за причинённые не заслуженные страдания привёл Дамиана в помещение, где находилась несчастная Лилиан. Дамиан был обескуражен видом девушки. Действительно, она была похожа на затравленного зверька, забившегося в угол комнаты. Не дав Дамиану выразить своё изумление, Генрих заговорил первым.
– Моя дочь за то время, пока её не было в замке, потеряла слух и речь. Она перенесла неслыханные испытания и, по-видимому, очень больна. Я теряюсь в догадках, что с ней могло случиться. – устало произнёс Генрих. – Поэтому я велел привести тебя в надежде что-то прояснить.
После этих слов Генрих знаком руки предложил Дамиану приблизиться к дочери. Дамиан подошёл к Лилиан. Воспоминания о проведённых вместе счастливых днях с Люцией огромным валом накатились на влюблённого юношу. И он, не сдержавшись, обнял девушку. Лилиан не сопротивлялась, но и не отвечала взаимностью. Дамиан попытался заговорить с ней, но из этого ничего не вышло. Генрих в стороне тупо наблюдал за ними. Затем произнёс:
– Я вас оставлю здесь двоих…ненадолго.
Но наедине он их не оставил. Просто перешёл в смежную комнату, где через смотровую щель мог наблюдать за Дамианом и Лилиан. Оставшись наедине с девушкой, Дамиан понял, что это уже не та прежняя его возлюбленная Люция. После всего пережитого Дамиан тоже надломился. И то, ради чего он перенёс столько страданий, сейчас, здесь безвозвратно ускользало от него. Дамиан устало опустился возле её ног и отчаянно зарыдал. Лилиан с момента прибытия в замок была поначалу напугана всем происходящим вокруг, но впоследствии стала равнодушна ко всему. Но эта неожиданная встреча с этим милым юношей вдруг разбудила её чувства, и она прониклась симпатией к нему. Лилиан инстинктивно ощутила, что этот молодой парень так же несчастен, как и она. Лилиан нежно погладила голову Дамиана, как бы успокаивая его. И в этот момент она вдруг отчётливо поняла, что перед ней сейчас единственный человек, который сможет ей помочь. Что появилась какая-то надежда вызволения из этого чуждого места. И внутренняя близость по несчастью пробудила в ней симпатию к Дамиану. Лилиан быстро достала маленькую вещицу. Это был небольшой талисман, похожий на сердечко, на тоненькой золотой цепочке. И когда Дамиан поднял голову, она надела талисман ему на шею и прикрыла воротом рубахи. В это время взгляд её уже не был таким отчуждённым, как в начале встречи, а, напротив, нежно опечаленный. Дамиан догадался, что этим поступком она давала понять, что признала в нем друга. Затем она встала, взяла за руку Дамиана и отвела к двери. Дамиан на прощание ещё раз обнял девушку. На выходе его ждал Генрих. Он бесцеремонно сдёрнул с шеи Дамиана талисман и приказал стражникам увести юношу. Грубыми пальцами Генрих долго возился с талисманом, пока не открыл его. У окна на ярком свете Генрих рассмотрел его содержимое. На одной стороне талисмана был нарисован портретик Аделины на другой – Рауля Ланьяка. Это были родители Лилиан. Краешек портрета Аделины был слегка задран и Генрих аккуратно вытащил его. На стенке талисмана латынью было написано «LIILIAN». Генрих обомлел. Затем быстро вошел в комнату к мнимой дочери и, глядя ей в лицо, несколько раз чётко произнёс:
– Лилиан! Лилиан!
Лилиан вздрогнула. До этого ни на какие другие слова она не реагировала. Она была очень взволнованна, прочитав по губам Генриха своё имя. А Генрих, в свою очередь, окончательно убедился, что это не Люция, а её родная сестра-близнец, либо другая девушка, идеально похожая на Люцию. Он испытал двоякое чувство. С одной стороны, ему было жаль девушку, потому что она являла собой образ и подобие Люции – единственного человека, в котором он души не чаял, да и Люция любила отца, не смотря на его крутой нрав. С другой стороны, перед ним был чужой человек – загадочный и наполовину безумный. Генриха провели вокруг пальца, ударили по самому больному месту, по его последней отраде на старости лет. Не стоило большого труда догадаться, кто это сделал. Конечно же, его давний заклятый враг – Рауль Ланьяк. Кровь ударила в голову Генриха. Его переполняла злость. Рука яростно сжала рукоять меча, с которым он не расставался никогда.
– Я испепелю его!!! – прохрипел Генрих.
Силы оставили его, и он рухнул на пол.
Глава 10
О том, что произошло с родителями, несчастная Катрин узнала от соседей. Уж они – то знали, что с Генрихом шутки плохи. И тяжко приходилось тому, кто шёл против его воли или посмел ослушаться. В назидание всем он наказывал беспощадно. Так и в этот раз – несчастных родителей Катрин забрали по приказу хозяина замка за укрывательство беглеца, в назидание другим. И если удастся выбраться старикам, то это произойдёт не скоро и не в лучшем здравии. Ощутив всю трагедию случившегося, Катрин осознала, что и ей не миновать казематов Генриха. Первое время она не знала, что делать и была сильно опечалена и напугана. Ей было жалко стариков, отца и мать. И глаза её не просыхали от слёз по несчастным родителям, пострадавшим из-за неё. Тем не менее, у неё не было злости на Дамиана. Напротив, её брала тоска по тому больному юноше, которого она приютила и лечила. Вспомнив о Франсе, она бросилась искать его. Франс сидел на берегу недалеко от своей лодки. Увидев Катрин, он очень обрадовался и направился ей навстречу.
