Она села на диван и, совсем не обращая внимания на телевизор, бессмысленно щелкала каналы на пульте. На душе скребли кошки обиды и гавкали собаки злости. А она ничего не могла с этим поделать. Как? Да никак. То, что дети с радостью побежали к Ирине, ее очень обидело, но не могла же она объяснить детям, что это не няня и не подруга (как была раньше) а разлучница – любовница их отца.

Как тут настроению не упасть?

Потом еще и Татьяна Сергеевна подсела рядом и шептала, что заходила в гардеробную и обнаружила там вещи, сложенные не так как она их складывает.

– может мне не приснилось вчера, в доме действительно кто-то был?

– я же вчера все просмотрела. Никого не было.

– Ужас. – сама себя настраивала на эту волну Татьяна Сергеевна – А ты вещи в гардеробной перекладывала?

– нет. Зачем мне их перекладывать?

– А может у меня паранойя и маразм?

Насте надоело уговаривать ее в обратном и она раздраженно ответила:

– если бы кто-то приходил, то ты бы обязательно его увидела, а он бы обязательно забрал бы ценности, тем более на комоде в комнате золото лежит. Зайти и ничего не взять – вот это почти маразм. А если так и дальше пойдет, у меня тоже начнется паранойя.

– точно на пенсию пора – устало ответила Татьяна Сергеевна и, задумчиво, поплелась в кухню.

Настя тоже устала и грустно откинулась на спинку дивана.

***

Вечер Кирилл решил посвятить уборке салона автомобиля.

«Обязательно завтра нужно заехать на СТО, что-то движок не так звучит. Причем когда приехали обратно, все нормально было, а сейчас как-то не так». Он выключил пылесос и услышал звон бьющегося стекла. Он в прыжке перескочил через пылесос и в два счета преодолел лестницу. Влетел в гостиную, увидел разбитый хрустальный фужер с золотым обрамлением, а потом увидел ее босые белые ноги, торчащие из-за стола. Он быстро обошел стол. Сердце выскакивало из груди, от ужасного предчувствия.

Она сидела на полу и держала бутылку с вином, а так как бокал уже был разбит об стену, то пила она с горлышка.

Она от злости и безвыходности швырнула бокал в стену. Такое нервное состояние с ней случалось крайне редко, вернее вообще не случалось, а сегодня что-то накатило.

Он подошел к ней, наклонился и потянул за руку.

–не трогай – вяло сказала она и положила бутылку на пол, оставшееся вино вытекло из нее и потекло по кафелю, образуя красно-кровавую лужу.

–вставайте.

Она выдернула руку.

–отстаньте.

– не сидите на холодном.

–наплевать. – спорила она.

–простынете. – утверждал он.

–наплевать. – она отхлебнула глоток.

–это я уже понял, но за столом удобнее.

– мне и тут хорошо.

– насколько я знаю – женщинам нельзя сидеть на холодном. А вы на холодной плитке сидите.

– плевать.

–не замечал за вами такого многосторонне развитого лексикона и заковыристых слов.

Она нахмурилась, попыталась поймать изображение и сфокусироваться на нем.

–не смейте со мной так разговаривать – попыталась она показать себя хозяйкой этого дома.

–вставайте – он опять потянул ее за руку и констатировал факт – у вас уже руки ледяные.

–нет – она опять дернула руку.

Он сходил за подушкой и кинул рядом с ней.

– сядьте хоть на подушку.

Она взяла ее и обняла, он помахал головой и сказал

– простынете, попадете в больницу, а ваши дети будут жить с Ириной.

Он правильно рассчитал – это именно то, что ее задевает. Она зло глянула на него, потом изменилась в лице и разрыдалась, уткнувши подушку в лицо, приглушая свой голос.

– они ее любят – через пьяные слезы и всхлипы пыталась говорить она.

– они вас любят – теперь он начал с ней спорить.

– она приехала за ними, а они бегут к ней. А я даже не могу запретить. Они ведь к своему отцу едут. Они же еще маленькие. Я им объяснить не могу. Она же их к папе везет. И она ведь хорошая.

– да вы лучше.

Настя к нему не прислушивалась, она была на волне завывания, слез и пьяных воплей.

– Они ее все любят. И Сеня и Соня и Коля. А я одна. Совсем одна.

Он смотрел на нее, сидящую на полу, пытающуюся не казаться слабой и поэтому закрывающую свои слезы. И жалел.

– вы не одна.

– одна – она откинула подушку и закрылась руками.

– дети вернутся.

– через два дня-а-а-а…

– это не долго.

Она убрала руки от заплаканного лица и всхлипнула:

– но дело – то не в этом.

– а в чем?

– на следующих выходных она опять приедет и они с радостью поедут с ней. А я не могу им все сказать.

– не говорите. Лучше пусть они с радостью едут к своему отцу, чем со слезами. Вы ведь не сможете запретить им видеться.

– не смогу. Я и не собираюсь это делать.

–вот. Тогда пусть едут к отцу с женщиной, которую они знают и любят, а не боятся и ненавидят.

Она внимательно на него посмотрела, пытаясь понять смысл его высказывания. Ну не такая уж она пьяная, чтоб не понять.

– Она была моей лучшей подругой. Мы учились в одном классе, дружили. А потом я взяла ее к себе няней для детей. Она училась в педа… педаго… педагогическом. А она…. это так больно.

–разве ж это боль? – негромко сказал он.

– что вы говорите? – заплетающимся языком спросила она.

– ничего. Вы встаете?

– нет.

Он присел рядом, обхватил ее за талию и встал вместе с ней, легко пронес ее до дивана и мягко приземлил, вернее придиванил на подушки.

–зачем вы меня носите? Оставьте меня одну.

– это что женская логика? Вы только что жаловались на одиночество, а теперь просите оставить вас… – он не договорил.

Она промямлила.

–ммм. Мне плохо.

Он успел сбегать в ванную за тазиком и когда все закончилось резюмировал.

– а вино пить-то вы не умеете.

– не говорите мне о вине. – жалобно попросила она – я еще за себя не ручаюсь.

Она прилегла на подушки и закрыла глаза.

–Я ведь не пью. Совсем. Вы не думайте, что я запойная.

– я и не думаю – он взял тазик и ушел в ванную

Он вернулся в гостиную, поставил тазик возле нее, так, на всякий случай. Она уже заснула. Он сел напротив в кресло и недолго на нее смотрел. Несчастная, замученная, уставшая своей работой. Как же ей тяжело. Мало того, что так судьба повернулась к ней боком, так ей же еще приходится доказывать всем и вся, что у нее все благополучно и хорошо. А ведь это так тяжело. А для него было бы совсем непосильно.

Он смотрел на нее и ловил себя на мысли, что жалеет ее. Ее. Ему нельзя ее жалеть. Или можно?

Значит, Ирина была ее подругой. Учились вместе. Дружили. А когда у нее родились дети, Анастасия Андреевна взяла Ирину няней для них. Вот как получается. Дети с ней сдружились, А Ирина взяла и увела из семьи папашку. Да, ирония дружбы.

Интересно, какой у нее муж. Николай. Звонил ей. Отчитывал за то, что Анастасия Андреевна взяла водителем не того человека, которого он ей нашел, кажется, Лешка, который пришел на собеседование пьяным.

Утром он зашел в гостиную. Ее там не было. Наверное, ночью перебралась в свою комнату, или рано проснулась. На завтрак она не вышла, а спустилась на улицу, когда он подогнал машину ко входу. Она села в машину:

–доброе утро – сказала она и уставилась в боковое окно.

– доброе – он завел двигатель и медленно выехал со двора.

Он решил быстро не ехать, не гарцевать и в повороты входить плавно. Если бы он знал, что плавное вождение может повлиять на их жизнь! Он не знал, а только видел зеленое состояние Анастасии Андреевны. Он видел как ей тяжко после перепитого вина. Она, конечно, старалась держаться, но по понятным причинам ей было еще очень зелено и мутно.

А еще ей было стыдно. Мало того, что рыдала, как дура, в голос, рассказала ему все, что наболело, так еще и опозорилась при нем.

Красота не писанная.

А еще голова болит. Сильно. Каждое движение в голове отдается колокольным звоном и сотрясением оставшихся мозгов. И таблетка не помогла. Конечно таблетка от головной боли, а не от перепоя.