Говорили открыто, совершенно не стесняясь, не боясь нас, и от этого возникло ощущение, что мы с моим приятелем угодили в плен. Шеф, словно бы что-то почувствовав, прервал обсуждение насущных дел и повернулся к нам со своей располагающей улыбкой:
- Теперь пора похлебать шулюма. Шулюм приводит в норму любую, даже самую свихнувшуюся голову.
Шулюм - густой мясной бульон, в котором плавали лук, укроп, дробины перца, лаврушка и мелкие куски косулятины, - был очень вкусен.
Шеф, съев две тарелки, облизал ложку и, приподняв её, произнес многозначительно, с улыбкой, плотно припечатавшейся к лоснящимся губам:
- А журналистов и вообще деятелей культуры мы очень даже любим!
Фраза прозвучала как-то двусмысленно: как это понять: "любим"? В супе, что ли?
Шеф, словно бы почувствовав двусмысленность сказанного, добавил:
- И уважаем.
В душу вновь натек холод: похоже, мы действительно угодили в плен. Не в Чечню, конечно, но выкуп за нас потребовать могут запросто. Хотя кто за меня заплатит? Союз писателей? Редакция? Дамашние? С каких шишей? За Валю Кузнецова тоже платить некому.
Я начал что-то бормотать насчет машины, которая стынет сейчас неведомо где, Кузнецов неумело поддакивал мне, хотя какое, собственно, отношение имеет машина к нашему плену? Только отнимут её у нас, и все. Вместе с дорогими заморскими ружьями. Холодок пополз вверх, стиснул ключицы, горло. Вот вляпались так вляпались. Лучше бы мы переспали в лесу.
Впрочем, опасения наши оказались напрасными - шеф повел себя как добродушный хозяин - пригласил к себе домой и взял с собой в автомобиль японский джип с большими блестящими буферами. Через тридцать минут мы уже были у него дома, на окраине древнего городка, считавшегося райцентром.
- А как же наша машина? - запоздало встревожились мы.
- Завтра найдем! - Алексей Александрович беспечно махнул рукой. - Не беспокойтесь. Сейчас поспите, а утром... Утро вечера мудренее, - так, кажется, говорили наши предки.
Дом у него был новый, совершенно новый, с невыветрившимися строительными запахами - свежего бетона, кирпича, краски, ещё чего-то, сложного, рождающего в груди удовлетворенность: все-таки потребность строить, что-то возводить крепко сидит в каждом человеке. Это - в генах. Жилое пространство в доме было огромным. Нам отвели на двоих большую комнату, и мы с Валентином скоро уснули.
Правда, тревожное ощущение, что мы находимся в плену, так и не прошло, более того - параллельно с ним возникло новое ощущение причастности к какому-то странному, запретному, скорее всего, преступному миру. Хотя очень хотелось верить, что человек с такой улыбкой, как у Алексея Александровича, причастен к "браткам" и их делишкам. Может, разговоры про Касьяна и про директоров, посаженных на счетчик, нам всего лишь приблазнились?
Но это бритоголовые, с тусклыми взглядами мальчики, что крутились около Алексея Александровича! Одни мальчики приходили, покорно ждали, когда их примут, сидя в огромной прихожей под вешалкой, другие, получив "цеу" ценные указания, беззвучно уходили и растворялись в ночи...
Утром нас разбудил хозяин. Потер руки.
- Подъем! Завтрак уже готов! - Лицо его озарила улыбка. - Вообще-то можете звать меня Лешей. Или Лехой. По-свойски. Деятелям культуры все можно.
Когда мы шли на завтрак, пройти пришлось через прихожую, - оказалось, что в ней набралось полным-полно народу, никакого отношения к "браткам" не имеющего. Две нахохлившиеся, похожие на ворон старушки в черных платках, мужик с лохматыми бровями, похожими на усы Буденного, испитая женщина с высохшим туберкулезным лицом, многодетная мать с шестью молчаливыми проворными детишками, ещё несколько человек. Увидев нашего хозяина, они поспешно поднялись со своих мест.
- Сидите, сидите, - шеф осадил их движением руки. - Через полчаса я освобожусь и займемся вашими делами. Вот только журналистов завтраком покормлю.
Мне показалось, что слово "журналистов" он специально произнес громко. И во множественном числе. Хотя Валя Кузнецов журналистом не был. Он был хорошим художником и, как многие хорошие художники, писал вполне приличные стихи, но газетные статьи, очерки и прочую муру не писал никогда.
Завтрак был обильным - с икрой, осетриной горячего копчения, слабосольной лососиной, с медом и блинами, не говоря уже о мясных разносолах - их было блюд восемь. Было и вино. Как и положено при таком богатом столе - французское. Красное и белое. Хозяин за столом много шутил, смеялся и настойчиво просил называть его Лешей. Или Лехой. Как понравится. А потом неожиданно быстро свернул завтрак и поднялся из-за стола, уже совершенно официальный, чуть притушив свою ослепительную улыбку.
- У меня сейчас прием населения. Видите, полна прихожая народу... Хотите поприсутствовать?
Мы с Кузнецовым переглянулись. Хоть и пора было уезжать домой (если, конечно, отпустят), но посмотреть на такое мероприятие, как прием населения человеком, к официальной власти никакого отношения не имеющим, очень даже стоило.
- За машину свою не беспокойтесь, - по-своему расценил наше переглядывание хозяин. - Ее мои мюриды в два счета найдут и пригонят сюда. Давайте ключи. Где вы её оставили?
- Загнали в осинник на повороте, чтобы с дороги не было видно.
- Найдут и в осиннике. Мои ребята - нисколько не хуже поисковых собак. Тех, что на землетрясениях работают. Может, даже лучше.
Пришлось отдать ключи. Первым на прием, который хозяин проводил в большом зале, застеленном ковром и уставленном добротной кабинетной мебелью, с двумя телефонными аппаратами на столе, - всунулись две похожие на ворон старушки. Хозяин широким жестом указал на стулья, обитые мягким коричневым опойком:
- Садитесь, бабули!
Те сели, натянули на носы черные платки и дружно, в один голос, перебивая друг друга, загалдели. Хозяин поморщился:
- Тихо, бабули! - и, когда те умолкли, предложил: - Расскажите по очереди, не долбая друг дружку, что у вас стряслось?
История их была проста и обыденна: они - родные сестры, живут в одной квартире, с наступлением осени дом у них превращается в водоотстойник - с потолка все время течет вода. Глава администрации восемь раз обещал им починить крышу - восемь раз, они показали на пальцах, сколько раз ходили к нему на прием, но воз и ныне там. Бесполезно.
Старушки выложили это хозяину, захлебываясь словами - вначале одна, потом другая, - смолкли, дружно вытянули из карманов по платку одинаковому, сшитому из стародавних запасов льняного полотна - и уткнули в платки носы.
- Ладно, бабули, дайте мне денек на размышления, а завтра в это же время приходите снова. Договорились?
Он встал и, как всякий вежливый хозяин, проводил старушек до двери. Едва старушки вышли, как за дверью послышался голос одного из бритоголовых, исполняющего обязанности секретаря:
- Николай Иванович, ваша очередь!
На пороге появился мужик с бровями-усами, под которыми светлыми водянистыми каплями поблескивали глаза.
Перед нашим хозяином, на столе, лежала бумажка - ну, точьв-точь как перед председателем райисполкома, ведущим прием населения, - он глянул в неё и добродушно сказал:
- Давай, батя, излагай вопрос. Николай Иваныч Сырцов, так?
У Николая Ивановича также были претензии к главе администрации Третьякову по прозвищу Вратарь - в честь полуоднофамильца, прославленного вратаря хоккейной сборной Владислава Третьяка. Еще в прошлом году целых два с половиной месяца Сырцов горбатился, производя в кабинете Вратаря ремонт, заработал двенадцать с половиной тысяч рублей, а Вратарь до сих пор не выплатил ему ни копейки.
- Все говорит: "Нету!" - произнес Николай Иванович горько и насупился, свел в одну большую щетку свои гигантские брови.
- Ладно, - с прежней обаятельной улыбкой произнес хозяин и написал что-то на листке бумаги. - Зайди ко мне, Николай Иваныч, завтра с утрева. После того как я чаю попью, и приходи. Мы с тобой это дело обкашляем ещё раз. Лады? - Он встал, давая понять, что аудиенция окончена.
