- И думать нечего, - обрезала её Лена, - надо только один раз решиться - и все. Все, что у тебя есть, все деньги бросить в оборот. Навар пустить на жизнь, на картошку с маслом, а то, что было поставлено на кон снова пустить в оборот. Вот и вся премудрость.

Конечно же, Ленка была права. Если не дано самой открыть дело, приобрести ларек либо прачечную, то надо вкладывать свои капиталы в структуры, которые смогут из этих денег сделать ещё деньги. Часть прибыли структуры, естественно, оставят у себя, а часть вернут как навар. Но у Августы не было денег и на то, чтобы внести первый взнос. Хотя впереди предполагалось получение зарплаты. Но зарплату эту Августа уже целиком расписала, все деньги шли на затыкание дыр, под каждую дырку была определена своя сумма. А что, если зажаться, подтянуть ремень, то же самое сделать и с ребятами, забыть про дыры и всю зарплату пустить в эти самые... в три "Ж": вдруг Ленка права, вдруг это тот самый бог, которого Августа все время безуспешно пыталась схватить за бороду? Августа вздохнула: очень все-таки хотелось, чтобы в конце тоннеля замаячил свет. Пусть слабенький, чахлый, но все-таки свет.

Приняв душ и заглянув во вторую комнату, где мирно посапывали Игорек с Наташкой, Августа снова набрала Ленин телефон, откашлялась, отметила невольно, что голос у неё стал увереннее, обрел звучность и сама она чувствует себя много лучше, чем полчаса назад.

- Ленок, а гарантии у этого самого... у трехсортирного есть?

- Какого "трехсортирного"? - не поняла Лена.

- Ну, у трех "Ж"? "Ж" - это же обозначение женского туалета. Вот и получается: три "Ж" - это три дамских сортира.

- Господи, какие ассоциации у тебя! О каких гарантиях ты говоришь?

- Ну как же! Где гарантии, что я, сдав деньги в этот... кооператив, получу их обратно?

- В русском бизнесе вообще нет никаких гарантий. Сплошной риск. Все, кто вкладывает деньги, - рискуют. Так что, подружка, все под Богом ходим.

- Боюсь я что-то, - вздохнув, призналась Августа.

- Боязно бывает только в первый раз. И то, если только парень с тебя сапоги снимает - из-за сапог в основном. Все остальное - тьфу, ерунда!

- Но потерять зарплату можно и за один раз. Что ты все-таки посоветуешь?

- Как что? Я же тебе сказала... Рисковать! Закрыв глаза. Прыг в бассейн с холодной водой - и скорее обратно, на берег.

- Ладно, - решилась Августа, набрала побольше воздуха, по-цыгански игриво повела плечами. - Чему быть, того не миновать... У меня завтра зарплата. Утром получу.

- У всех вечером, а у тебя утром.

- У нас все не как у людей. Ты когда в очередной раз пойдешь в этот свой... в трехсортирный?

- Завтра и собираюсь. В перерыв. Как на работе объявят перерыв на обед - так и пойду.

- Ленок, возьми меня с собой! Одна я боюсь.

- Хорошо. Завтра в час дня встречаемся... У метро. Собственно, чего я тебе талдычу? Ты лучше меня знаешь где.

Августа приехала раньше, выбралась из метро на улицу. Погода была жаркой, застойной - ни взмаха, ни ветерка, ни всплеска, - воздух обжигал, грохот машин давил на уши. Летом в Москве жить тяжело: воздух сырой, пропитан парами, человек в нем варится, будто в кипящем бульоне. Августа вспомнила о своих детишках, оставшихся в душной квартире, и ей сделалось грустно.

Ленка опоздала - словно бы не к подружке на свидание ехала, а к кавалеру, - вылетела из метро стремительно, ярко и дорого одетая, черноглазая, похожая на испанку, только что покинувшая веселую вечеринку где-нибудь в Севилье, кинулась к Августе, повисла на ней.

- Подруга, я по тебе очень соскучилась. Тысячу лет, тысячу зим! весело защебетала Лена.

- Ну уж и тысячу! Месяц назад виделись. - Августа не удержалась, вздохнула, оглядела Ленку, приказала ей: - Ну-ка, поворотись-ка! Восхищенно поцокала языком: - Выглядишь на тысячу долларов!

- Нравлюсь? - не удержалась от вопроса Ленка, хотя заранее знала, каков будет ответ.

- И сама хорошо выглядишь, и одета... м-м-м!

- И все с этого самого, с трехсортирного, как ты говоришь. - Лена лихо крутанулась на одной ноге, юбка взвилась веером, обнажив крепкие загорелые ноги.

Августа одобрительно покивала головой, вздохнула: Ленка была её ровесницей, а выглядела лет на пятнадцать моложе. И куда дороже.

- Ну что, подруга, решилась? - спросила Лена звонким ликующим голосом - она нравилась сама себе.

- Решилась.

- Тогда вперед, как любили говорить наши воинственные предки.

В офисе "ЖЖЖ" - очень приличном, богато "сервированном" мрамором и лакированным красным деревом, было довольно много народа, двумя струйками люди тянулись к двум столам, около которых высились два молодых, раскормленных охранника в пятнистой форме. Собственно, тощих и худосочных охранников не бывает - только такие, на которых можно лес возить. За столиками же сидели двое парней в цветных "ньюрашнзских" пиджаках, один в свекольно-красном, другой в зеленом, притуманенном, с налетом молока клерки кампании "ЖЖЖ", и выписывали билеты - солидные, как стодолларовые купюры, ассигнации, украшенные портретом основателя компании - молодого, с прилизанной прической человека, очень похожего и на своих клерков, и на охранников. Тот же цепкий взгляд, та же сытость в облике. По лицу угадывалось, что у этого человека есть и брюшко. Вполне возможно солидное, отращенное на осетрине, икре и мясных балыках.

Увеличенный билет-ассигнация висел в офисе на стенде.

- Это кто? - Августа покосилась на изображение. - Это он?

- Он. Наш отец-благодетель, - на Ленкином лице появилось благоговейное выражение, губы расползлись в улыбке, глаза сжались в благодарные щелочки - Ленка перестала походить на привычную Ленку, кормилец наш. И поилец! - Ленка не удержалась, громко чмокнула губами воздух.

Люди, стоявшие рядом, понимающе заулыбались. Очередь двигалась быстро, без сбоев, и вскоре Августа вместо своих "капиталов" держала в руках штук пятнадцать билетов с портретом основателя компании.

- Через неделю придем сюда вновь, - сказала ей Лена, - сдадим эти билеты, часть выручки положим себе в карман, на оставшиеся купим новые билеты.

- А не проще ли по этим билетам платить проценты? - робко, не узнавая себя, поинтересовалась Августа. - Так ведь удобнее, мататы никакой.

- Видимо, не проще и не удобнее. Если бы было удобнее, отец-благодетель так бы не поступал. Ты себе на хлеб хоть оставила?

Августа щелкнула замком сумки, вздохнула:

- Самую малость. На три буханки хлеба.

- Три буханки хлеба на неделю - это, если честно, маловато. - Ленка осуждающе махнула головой, выдернула из модной плетеной сумки с яркой бронзовой ручкой кошелек, достала оттуда две голубоватые бумажки, протянула подруге. - На, иначе дети голодными слюнями квартиру затопят. Ремонт будет стоить дороже. Теперь пошли пить кофе. Смотри, сколько здесь разных шалманов развелось.

На улицу действительно было вынесено десятка полтора полосатых цветастых тентов, у стоек болтались привязанные цветные шарики, попахивало сочным шашлычным дымком, вином, кофе, играла безмятежная музыка. И день уже казался не таким изматывающе жарким, и рев машин сделался тише, и на душе полегчало - забота, едкая, как кислота, свернулась в клубок и поспешила уползти в тень. Августа поверила, что черная полоса должна отступить, на смену устойчивому цвету беды придет другая полоса, другого цвета - надежды, счастья...

- Денег у меня, как ты сама понимаешь, не очень, чтобы... - Августа споткнулась на полуфразе. Лена, мило улыбнувшись, - ну настоящая испанка: глазастая, зубастая, ногастая, носастая, хороша все-таки баба! - схватила Августа за руку, сжала.

- Пусть тебя это не тревожит, я угощаю! - И засмеялась: - А ведь ты, Августа, никогда не была такой. Что с нами делает время!

- Больше калечит, чем лечит.

- Особенно наше время! - Лена помотала над головой рукой, вновь сжала потные, мелко подрагивающие пальцы Августы. - Все, подружка, будет в порядке!