Она вглядывалась в мои глаза, переваривая всё то, что я сказал.
— Я даже не смогу вспомнить её имени, — добавил я честно. — Но я помню твоё имя. — Я почувствовал, как мои губы изогнулись. — Я могу назвать твой любимый цвет, любимую еду и твой любимый аромат духов. Я могу загрузить твою любимую песню прямо сейчас, не думая ни секунды. Я знаю, что ты хотела бы, чтобы я никого больше не знал. — Я придвинулся ближе, наши лица оказались напротив друг друга. — Если бы я мог отправиться в прошлое и всё изменить, я бы сделал это не задумываясь. Но я не могу. Так что всё, чего я прошу, — это чтобы ты доверяла мне. Я никогда не смогу обидеть тебя и никогда не обижу, не сомневайся. Никогда. Ты хорошая и заслуживаешь только лучшего. Знаю, я далёк от этого, но могу предложить тебе только то, какой я есть. Если ты выбираешь меня, то получаешь всё — мои проблемы, мою страсть, моё прошлое. Всё это.
Мне не нужно было слышать её ответ, чтобы знать, что ей понравилось то, что я сказал. Я понял это по её реакции, по тому, как она поглаживала мои руки кончиками пальцев.
Оливия относится к тому типу людей, которые сразу закрываются, не важно, что их расстроило. Она не будет прикасаться или разговаривать. Она предпочитает остаться одна, варясь в собственных мыслях. К чёрту это. Мысль о том, чтобы оставить Оливию хоть на мгновение, когда она расстроена, убивает меня, особенно когда я знаю, что я тот, кто обидел её. Я не фильтрую свои действия или слова. Я просто что-то делаю и наблюдаю, какая последует реакция. Прямо как научный эксперимент.
О обхватила меня пальцами за шею и потянула на кровать. Я охотно последовал за ней, не потрудившись скинуть ботинки. Её мягкое, соблазнительное тело в совершенстве подходило моему, и мне нравилось, каким нежным и женственным оно было. Я склонился над ней так, чтобы наши губы практически соприкасались. Я чувствовал на своём лице её быстрое и взволнованное дыхание. Но, прежде чем прикоснуться к ней, я произнёс:
— Я чертовски люблю тебя со всем, что у меня есть... и я не приму что-то меньшее.
— И я люблю тебя.
Не отрывая от неё глаз, я провёл рукой по её макушке, разглаживая тёмные локоны.
— Скажи мне, как сильно ты меня любишь.
Я хотел услышать её признание. Я хотел, чтобы она использовала смешные метафоры и нерифмованные строки. Я нуждался в этом. Я должен был убедиться, что, чёрт возьми, не потеряю её, не сегодня.
Её взгляд нервно заметался.
— Я не могу...
Я нахмурился.
— Почему?
— Потому что не существует слов, способных описать мои чувства к тебе. — Она тяжело сглотнула. — Я могу сказать, что люблю тебя до луны и обратно, но, насколько я могу судить, этого недостаточно. Я могу сказать, что люблю тебя до следующей галактики и обратно, и этого расстояния по-прежнему недостаточно для того, чтобы описать мои чувства. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем любые слова, любые предметы, любые эмоции и любые измерения, которые только может создать жизнь.
Оливия посмотрела на меня своими большими зелёными глазами и прочистила горло.
— Может быть, я так чувствую, потому что люблю тебя и потому что ты мой.
Я согласился:
— Я твой.
Беспокойные линии прочертили её лицо, как будто она пыталась избавиться от чего-то в груди.
— Я не хочу, чтобы другие девушки прикасались к тебе.
Она прикусила свою нижнюю губу, и когда отпустила её, моё тело зажглось как чёртова рождественская ёлка. Когда речь заходила о других девушках, Оливия всегда выглядела так, будто её это не интересует, и мысль о том, что она заявляет на меня свои права, возбуждает меня до предела. Она приподняла свои бёдра, вжимаясь в меня.
— Мне не нравится слышать, как другие девушки называют тебя по имени. — Она ухватилась пальчиками за мой воротник и притянула ближе, прошептав прямо на ухо. — Твоё имя должно звучать только от меня в виде возбуждённых вздохов или от твоих фанатов, но никак не от случайных девушек в ресторанах.
Её голос звучал агрессивно и собственнически. Тот голос, который я никогда не ожидал услышать от моей милой «делай, что она говорит» Оливии. Мне захотелось расстегнуть рубашку, чтобы стало легче дышать, но я ждал и наблюдал, что же она скажет дальше. О прищурилась.
— Ты больше никогда не будешь уединяться с другой девушкой. Даже если я буду рыдать до икоты, ты, чёрт возьми, не оставишь меня.
Я открыл было рот, чтобы согласиться со всем, что она сказала, но она дёрнула меня за шею и жёстко поцеловала. Её руки с силой упёрлись в мою грудь, и она перевернула меня на спину. О оседлала меня, её тёплая сердцевина оказалась прямо напротив моего члена, с силой давящего на мои брюки. Я чувствовал исходившую от Оливии теплоту даже через ткань. Она дразнила меня. О провела своим языком по моему, и это не было похоже на наш обычный поцелуй. Поцелуй, где я вёл. Она клеймила меня, точно показывая, как теперь всё будет, и я не мог быть более благодарным. Чёрт, я согласен на всё, что она собирается сделать со мной, если это значит, что она будет брать надо мной контроль так каждый раз.
Она провела рукой по моему животу вниз и положила ее на мой выпирающий член.
— Я бы могла заставить тебя забыть, где ты находишься, забыть своё имя и забыть её лишь одним движением моего языка. — Её пальцы задвигались по моей выпуклости, и я легонько толкнулся в её ладонь. Она никогда раньше не брала меня в рот. Я мечтал об этом миллион раз, и я бы хотел, чтобы она это сделала, но никогда не подталкивал О к этому. — Но я думаю, что ты просто посидишь и подумаешь, обвиняя её в том, что сегодня ночью ничего не получишь.
Оливия сползла с меня, и я резко приподнялся, опершись на локти. Моя голова закружилась, когда кислород потёк в лёгкие, минуя голову. Она провела ладонями по своему телу, зацепив молнию и потянув её вниз. Как только застёжка расстегнулась, платье упало, собравшись кучкой у её высоких прозрачных каблуков. Я лишился дара речи от её вида, от её чертовски прекрасного обнажённого совершенства, когда мой взгляд опустился с её лица к её худеньким плечам и задержался на её совершенных круглых грудях. Я пялился на неё несколько секунд, пока она стояла там, позволяя мне насладиться совершенством её форм. Наконец-то я оторвался от её груди и посмотрел ниже на её голый пупок и обнажившуюся промежность. Чёрт возьми! Я на мгновение прикрыл глаза, чтобы избежать преждевременной эякуляции. Ей даже не нужно было прикасаться ко мне, я полностью был готов. Я хотел, чтобы она ласкала себя, пока я буду трогать себя. И я хотел, чтобы она делала это, не снимая свои каблуки. О развернулась и пошла в ванную. Куда она собралась?
Оливия развернулась ко мне, прикрываясь дверью ванной.
— Я собираюсь принять душ, а потом лечь спать.
Спать? Сейчас? После того, как возбудила меня? Я так не думаю. Я поднялся с кровати, готовый присоединится к ней в душе, но она отрицательно помотала головой, останавливая меня на моей тропе войны за наслаждение.
— Нет.
— Нет? — Я не мог поверить тому, что услышал. Когда она вообще отказывала мне? Можно ли хмуриться и улыбаться одновременно? Уверен, что у меня именно такое выражение лица. — Ты жестока.
Приподняв брови, она закрыла дверь ванной, оставив меня в спальне. Я уставился на дверь шоколадного цвета, мои пальцы горели от желания схватиться за золотую ручку и открыть ванную. Если бы я не разозлил её сегодня, я бы вышиб дверь и показал, кто здесь главный на самом деле, но так как я сегодня облажался, то не стану этого делать. Я обидел её, так что позволю ей взять всё под свой контроль, но только сегодня, только в этот раз. Я вздохнул, развернулся и вышел из спальни. Это будет чертовски длинная ночь.
***
Я скинул свои ботинки за диваном и вышел на балкон. Я провёл снаружи порядка сорока минут, вдыхая тёплый солёный воздух. Я хотел подождать здесь, пока Оливия будет в душе, но задумался и забылся. Этого не должно было произойти. Я никогда не стыдился своего прошлого. Я никогда не задумывался о принимаемых мной решениях в прошлом, по крайней мере, пока они не стали возвращаться, цапая меня за задницу один за другим. Я знал, что это будет происходить, карма и всё такое, но тогда меня это не волновало. Столько эмоций, промелькнувших на её лице, когда произошла та встреча. Печаль, отвращение, ревность — все они заставляют мои внутренности скручиваться в узлы и чувствовать себя недостойным её. Отец всё время повторял мне, что я всегда разрушаю всё хорошее, что есть у меня. Разрушал ли я то, что у нас возникло с Оливией? Если такое будет повторяться, это изменит её? Станет ли она меньше заботиться обо мне?