Вы думаете, что писательство для детей складывалось постепенно, по чуть-чуть, шаг за шагом? Оказывается, вовсе нет. Детское чтение и детская литература в России начались сразу, вдруг – с одной книжки – которая потом более полувека была самой популярной детской книгой в России! Да и вообще вплоть до крыловских басен и пушкинских сказок с ней вряд ли могла поспорить по числу читателей хоть одна книжка в нашем отечестве!

Первое её издание вышло в 1783 году, а последнее, десятое – в 1842-м. И с тех пор эта книга не переиздавалась никогда…

Теперь мы публикуем её вновь – впервые за полтора столетия.

А написал книгу молодой моряк, недавно вернувшийся из трёхлетнего плавания вдоль побережий большинства европейских стран на фрегате «Северный Орёл». Из плавания своего он вынес замысел трёхъязычного Морского словаря (который вскоре будет создан и послужит русскому флоту много десятилетий) – и идею о переводе на русский одной из первых в мире детских книг.

Ведь только за считанные годы до того несколько немецких писателей и педагогов решили, что для детей нужно создавать специальные книги, а не просто переделывать и упрощать для них книги взрослые.

Первой такой книгой, вышедшей в 1776 году, считается сочинение Рохова «Друг детей», а второй – тот самый труд Иоахима-Генриха Кампе «Детская библиотека». Причём русский «перевод» вышел всего через четыре года после издания немецкого прототипа!

Впрочем, именовать его переводом стоит с большими оговорками.

Понятно, что «переводчик» от души добавлял в книгу своих оригинальных сочинений. Но дело не только в этом. Ведь переводил-то он на язык, которого ещё не существовало! Только по ходу дела Шишков и создавал язык русской литературы для детей: он вырабатывал в ней простой, почти «простонародный» слог – а в то же время слог чуткий и возвышенный; энергичный, задорный – но вместе с тем сердечный, трогательный; слог шутливый, озорной – и, одновременно, полный важных мыслей и серьёзных размышлений.

До Александра Семёновича Шишкова так в России не писал стихов никто.

О вещах важных принято было говорить или торжественным «парением» церковнославянских выражений – или «изысканным», «очищенным» языком высшего общества. «Речь простонародья» писатели в XVIII веке почитали грубой, оскорбительной, уместной разве что в жанрах сатирических.

Шишков в «Детской библиотеке» впервые показал те благородные возможности живого народного языка, которые через двадцать лет доведёт до совершенства в своих баснях Иван Крылов (не случайно Крылов станет со временем одним из ближайших товарищей и союзников Шишкова), а ещё через двадцать лет – подхватит Александр Пушкин.

Конечно, слог первой русской детской книжки ещё выглядит неустоявшимся, колеблющимся между своей живой народной основой, литературными традициями того времени и конструкциями, невольно заимствованными из немецкого оригинала. Порой нас заставит улыбнуться неуклюжесть выражений, иногда – педантизм немецких сюжетов, временами – чудаковатость смешения русской действительности с европейской, а сентиментальности – с грубоватой прямотой.

Но едва ли могло быть по-другому; вряд ли открытая этой книгой многомерность мира детской литературы имела шанс сразу уложиться в идеальные рамки и пропорции.

Впрочем, сама эта живая неустойчивость речи сообщает особенную прелесть «Детской библиотеке». Не случайно на стихах, притчах и рассказах этой книги воспитывалась немалая часть тех людей, которым суждено было воплотить «золотой век» русской культуры.

А ведь возникновение той культуры благородства, человечности и совестливости выглядит невероятным для крепостнической России: среди порядков, основанных на возможностях ничем не ограниченного самоуправства для одних и на постоянных лишениях и полном бесправии для большинства прочих. Истоки волшебства пушкинской эпохи невозможно понять, если не замечать тех тайных чудодейственных эликсиров, пропитывавших русскую почву идеальными и человеколюбивыми устремлениями, одним из которых явно была шишковская «Детская библиотека».

Непривычно часто говорится в этой детской книге о смерти. Но слишком обыденной была она тогда – ведь большинство детей умирало, не доживая до отроческого возраста. Трагическое и обнадёживающее, весёлое и назидательное перемежается в книге, как в реальной жизни, но только сама реальная жизнь освещается в «Детской библиотеке» особым светом, под лучами которого выглядят естественной нормой доброта и любовь, а глупой, случайной выходкой – корыстолюбие и жестокость.

«Книжка моя, – говорил Шишков, – простым своим слогом увеселяла детей и наставляла их в благонравии». Поучительных книг, обращённых к детству и юношеству в послепетровской России хватало, от «Юности честного зерцала» до «Науки стихотворства»: учебники этикета и благочестия, арифметики и грамматики, риторики и порядка ведения семейной жизни. Но первый в нашей стране опыт «весёлого наставления в благонравии» был учебником странным, непривычным тогда – и, впрочем, столь же непривычным для нас сегодня: учебником чувств.

Но не подобным ли «учебником чувств», по сути, и оказывается (когда по замыслу, а чаще нечаянно) любая из настоящих детских книг?

Андрей Русаков