Нина отпрянула от материнской груди и посмотрела в глаза женщины, которую она очень любила и которой безгранично доверяла.

– Я сейчас говорю о Викторе. Я очень его люблю, мама. Помоги мне, пожалуйста, донести это до папы.

– Я постараюсь, милая. Я постараюсь.

Мать и дочь крепко обнялись. Так они сидели некоторое время, пока не обратили внимания на часы. Стрелка перевалила за полночь.

– Пора отдыхать, – шепотом сказала Елена Евгеньевна.

– Как сказала бы бабушка, «утро вечера мудренее», – с грустной улыбкой ответила Нина.

Пожелав своей дочери спокойной ночи и перекрестив её на сон грядущий, Елена Евгеньевна вышла из комнаты.

Как ни странно, но Нине удалось быстро заснуть. Организм включил защитную реакцию и подкинул в разгорающийся в душе костёр поленьев, чтобы уверенность в завтрашнем дне теплилась и согревала свою хозяйку. Надежда осушила озеро печали, которое разлилось на сердце девушки после неудачной импровизации помолвки. Её сон зижделся на спокойствии и наполнял каждую клеточку организма силой – силой, которая понадобится Нине, чтобы отстоять своё право быть счастливой.

Утром за завтраком все члены семьи были общительны и любезны. Николай Георгиевич поинтересовался у каждого, как прошла ночь, ибо свою он провёл в кабинете в глубоком раздумье над сложившейся ситуацией. Но он совершенно не выглядел разбитым, а наоборот, в нём чувствовался боевой настрой.

– У меня сегодня много дел, – мягким тоном сказал глава семьи и пристально посмотрел на дочь. – Но для меня не может быть ничего важнее тебя, Нина, и твоего будущего.

– Я знаю, папа. И я бы хотела…

– Не перебивай меня! Сейчас буду говорить я, а ты, пожалуйста, внимательно меня послушай и постарайся сделать правильные выводы.

Отец встал, подошел к окну и отдёрнул штору, которая мешала солнечным лучам проникать в комнату.

– Так лучше, – констатировал он, вернувшись к столу.

– Милый, позволь, сначала я введу тебя в курс дела, – сказала Елена Евгеньевна, окончательно поняв, о чём сейчас пойдет речь.

– Непременно, Леночка, мы тебя выслушаем, но немного позже. Сейчас говорить буду я.

Мать и дочь переглянулись, но перечить отцу не стали. Нина, волнуясь, теребила салфетку в руках.

– Начну сразу с главного, – продолжая стоять возле стола, сказал Николай Георгиевич. – То, что произошло вчера, считаю недоразумением, а вашу помолвку недействительной.

– Но, папа!

– Более того, – не обращая внимания на возглас дочери, продолжил отец, – я готов простить тебе этот поступок, если ты мне пообещаешь, что с этого дня ты прекращаешь любое общение с Виктором. И впредь в этом доме не должно звучать даже имени этого молодого человека. Я несу ответственность за тебя, дочь, и имею полное право требовать исполнения моей просьбы.

– Это не просьба, папа! Это прямо приказ!

– Нет, Нина, это просьба. Не преувеличивай. И я настоятельно рекомендую тебе прислушаться к ней.

– Иначе что, папа? – негодовала Нина.

– Нина, подожди, – вмешалась Елена Евгеньевна. – Николай, давай разберемся, что случилось? Что заставило тебя принять такое решение?

– Нет, дорогие мои, разбираться мы ни в чём не будем. Вы просто сделаете так, как я говорю, – уверенным тоном ответил глава семьи.

– Папа, что плохого сделал тебе Виктор? – Нина вскочила со стула и подошла ближе к отцу. – За что ты так его невзлюбил? Ты же сам говорил, что он хороший человек! Я не понимаю, почему ты так нелюбезно повёл себя с его родителями?

Николай Георгиевич старался сдерживать себя, и как можно более мягко ответил:

– Может быть, он и хороший человек, я этого не отрицаю. Но юноша, достойный моей дочери, не стал бы за моей спиной устраивать этот маскарад. Он мог бы прийти ко мне лично и открыто, глядя мне в глаза, поведать о своих намерениях. Однако же он выбрал иной путь. Почему?

– Это не он выбрал! Мы вместе решили! Это был наш сюрприз, – защищалась и оправдывалась Нина.

– Ты же знаешь, дочь, мне не по душе сюрпризы. Мне их сполна преподнесли по жизни. Поэтому я был очень огорчён, что моя родная дочь поставила меня перед фактом.

– Хорошо, папочка, извини. Больше такого не повторится, обещаю. – Нина ласково посмотрела на отца и продолжила: – Когда Виктор с родителями могут прийти к нам в гости?

– Нина! Ты меня слышишь? – с негодованием вспылил Николай Георгиевич. – Я не хочу видеть этих людей ни у себя дома, ни в своей жизни! Я запрещаю тебе видеться с этим… с этим… ммм… – раздражённый отец старался подобрать слова помягче, – чёрт бы его побрал! Никаких встреч с этим иноверцем и точка!

– С кем? – переспросила Нина. – С иноверцем?

– Николай, что ты такое говоришь? – старалась поддержать свою дочь Елена Евгеньевна. – Ты не в себе!

– Папа, при чём тут вера, когда речь идёт о любви!

– О какой любви ты говоришь, дочь? Это наваждение, да и только! – прокричал Николай Георгиевич надтреснувшим от негодования голосом. – Тебе необходимо учиться, искать свой путь. Я не могу допустить…

– Чего, папа? – уже со слезами на глазах спросила Нина.

В это время в комнату вошла Татьяна Егоровна и стала невольным свидетелем напряженного разговора. Она тихо присела на стул. Елена Евгеньевна посмотрела на мать взглядом, полным негодования от происходящего. Женщина понимающе покачала головой. Обе общались глазами, и в этой зрительной связи дочь находила поддержку.

– Не важно, – перешёл на спокойный тон Николай Георгиевич, – просто поверь, Нина, что ты слишком рано забиваешь себе голову любовью.

– Мама! Бабушка! Ну, скажите же ему, что любовь – это самое прекрасное, что может быть в жизни! Ради чего тогда жить, если не ради неё? – Нина смотрела на мать, как на соломинку, которая непременно должна её спасти. Губы дрожали, и глаза были уже не в силах сдерживать поток слёз. – В конце концов, ты же сам любил, ты понимаешь, о чём я говорю! Это как болезнь, понимаешь, папа, и если на то пошло, то я готова умереть от этой болезни!

– Ну, что ты! Что ты! – Татьяна Егоровна подошла к внучке и крепко её обняла. – Ну, кто же умирает от любви? Нужно не умирать, а бороться за неё. Успокойся, девочка моя. Тише, тише. Вытри слёзы. Вот так.

Будучи защитницей любви, бабушка всем сердцем сочувствовала внучке и старалась её поддержать. Елена Евгеньевна вступила в разговор с супругом. Они спорили и старались убедить друг друга в своей правоте. Мать горой встала на защиту дочери, но глава семьи был непоколебим. Нина смотрела на отца, но совершенно не слышала ни его уговоров, ни объяснений, ни угроз. Она ловила себя на мысли, что больше не испытывает боязни ослушаться его. Необъяснимые чувства придавали ей смелости выдержать суровый взгляд отца. Глубоко в душе она была уверена, что Виктор защитит её от всех бед и от отца, который категорически (не объясняя причины!) не хочет счастья для дочери. Поняв, что продолжать разговор бесполезно, она встала и не спеша направилась в свою комнату.

– Бабушка, а помнишь, ты мне говорила, что настоящая любовь рождается постепенно, но корни её глубоки? – чуть слышно произнесла Нина. – Но ты мне не сказала, как выкорчевать из сердца эти корни… Да и почему? Почему я должна это делать?! – закричав в голос и одарив отца суровым взглядом, Нина убежала в свою комнату.

– И чего ты добился? – Елена Евгеньевна бросила укорительный взгляд на супруга и последовала за дочерью.

– Ничего, переживёт. Это не самая большая печаль в жизни, – ответил вслед жене Николай Георгиевич.

Он налил себе остывший кофе и одним глотком опустошил чашку. Потом задумчиво посмотрел на Татьяну Егоровну и сказал вслух:

– Пора мне. Дел много.

– Задержись на минутку, Николай.

– Татьяна Егоровна, давайте не будем сейчас переливать из пустого в порожнее. Я принял решение, и дочь должна с ним смириться.

– Какое нехорошее слово «должна», – мягко говорила женщина, стараясь не раздражать зятя. – А я считаю, что Ниночка уже давно никому ничего не должна. Она может прислушаться, а может не прислушаться. Наша девочка уже достаточно взрослая и сама вправе принимать решения, особенно в вопросах сердечных.