– Да, я тоже рада. Как твои дела?

– О, прекрасно, спасибо. А что с тобой случилось? Без обид, но выглядишь действительно потрепанной. Так недолго и простудиться.

– Все отлично, просто забыла зонт. Слышала, ты уехал в Лондон.

Ни о чем подобном я не слышала.

– Эээ, нет, даже не собирался. Кто тебе сказал такое?

– Не помню, это было давно.

Пауза. Как неловко, как же неловко. Он все такой же красавчик, но я совсем на него не таращусь. Во все глаза не таращусь.

Я посмотрела в сторону улицы, на которой располагался мой дом. Надеюсь, это выглядело недвусмысленно.

– Ты знаешь, к сожалению, мне по…

– Нет, – жестко отрезал Брайан.

– Что?

– Нет, тебе не пора. Ты разбила мне сердце, так что…должна мне один разговор по душам.

– Кто это установил такие правила?

– Я…присылал тебе письмо с подробными инструкциями. Хочешь сказать, что ты ничего не выполнила?! – он говорил чуть медленнее, чем обычно – придумывал на ходу. Тем не менее, я слегка занервничала.

– Не было никакого письма, – обиделась я.

– Может быть, не было. Или оно потерялось. Только это не отменяет правил. – Всего один задушевный разговор, – улыбнулся Брайан.

Он был слишком мил, непростительно мил, но я оставалась холодна. В прямом смысле – от холода почти не чувствовала пальцы ног.

– Прости, Брайан, но мне действительно нужно идти домой, и пригласить тебя я не могу.

– У тебя дома кто-то есть?

– Да, у меня плесень завелась, очень опасная. Возможно, все придется сжечь.

– Тебя тоже?

Я неопределенно пожала плечами. Не смей улыбаться, Робин, не смей! Я сдержала подступающую улыбку. Не очень удачно – могло показаться, что меня тошнит.

– Значит, тебе опасно возвращаться домой.

– Ничего, у меня в кладовке есть огнемет.

– Серьезно, Робин, если ты сейчас не пойдешь со мной, я затравлю тебя сопливыми сообщениями, буду звонить по ночам и молчать в трубку, а ты не будешь знать, кто это, и еще буду рассказывать всем общим знакомым, какая ты жестокая, подлая…

– Хорошо, хорошо! – я сдалась. Всего один разговор. Я буду очень осторожна. Я намерена осторожно молчать и очень осторожно улыбаться.

– Идем, я знаю отличное место.

Место и правда было замечательным – небольшая пиццерия, светлая и теплая, резко контрастирующая с разыгравшейся под конец августа промозглостью. Я ощущала эту промозглость каждой клеточкой, она была повсюду: в ботинках, в волосах, между ребер… В пику ей на входе стоял шкаф с аккуратно сложенными мягкими алыми пледами. Брайан снял с меня плащ, потяжелевший от воды, усадил в мягкое кресло и снабдил пледом и кружкой ароматного, успокаивающего горячего вина. Я вежливо улыбалась, стараясь не показывать, как горячий напиток разливается по телу и лишает его всяко способности осознанно шевелиться.

– О чем ты хотел поговорить?

– Да ни о чем серьезном, в общем.

И это оказалось правдой. Он рассказал множество смешных историй из своих рабочих будней, рассказал, как и чем живет, расспросил меня, впрочем, не очень настойчиво. Я нехотя призналась себе, что скучала по его беззаботной болтовне. Скучала, как скучают по хорошему фильму. Его невозможно смотреть каждый вечер на протяжении всей своей жизни. Приятное мгновение, но не более. Так было и с Брайаном. И именно поэтому мне оказалось легко с ним: все было знакомо.

Я должна была сказать ему кое-что, но не могла и слова вставить. Подступало волнение, переходящее в нервную дрожь, резкую и непредсказуемую, и выглядело это не очень здоровым.

– Брайан! – я повысила тон и зажмурилась, испугавшись собственного голоса.

– В чем дело? Я что-то не то сказал?

– Нет, нет! – я не могла открыть глаза и посмотреть на него. Молчала и хлюпала. – Брайан, я должна попросить прощения за то, как повела себя…тогда.

– Робин, брось, это было давно, я ни в чем…

– Зато я виню. Нужно было хотя бы поговорить, но я все решила сама. В твоей работе не было проблемы, проблема была во мне, и она до сих пор со мной. Я, наверное, хотела, чтобы ты чувствовал себя виноватым, но это неправильно. Это неправда. Сейчас это точно неправда. Я хочу попросить прощения. Прости, что все так вышло.

Брайан долго смотрел на меня такими глазами, словно видит в первый раз. Потом улыбнулся, но как-то грустно, и протянул руку, чтобы потрепать меня по плечу.

– Я не стал думать о тебе хуже после нашего последнего разговора.

– Да не важно. Я не хочу, чтобы ты о себе думал хуже…после того разговора.

– Я тебя услышал.

Он всегда был спокоен. Он мог показаться бесчувственным, но те, кто хоть сколько-то знал Брайана вне работы, могли уловить его эмоции, проплывавшие по лицу, или даже мимо него, и бывшие прозрачнее и бледнее, чем сигаретный дым. И все же его самообладание оставалось для меня загадкой и предметом белой зависти. Возможно, вечерами в одиночестве он крушит кулаками стены, но до тех пор, пока об этом никому не было известно, Брайан оставался беспрецедентно непоколебим.

Мы поговорили еще немного, и еще немного, и еще. Без каких бы то ни было задних мыслей.

Я не помню, о чем шла речь и что случилось после: как мы ушли из пиццерии и как я оказалась дома. И, главное, – куда исчез Брайан. Помню только, что мне стало очень плохо: на любое движение тело отзывалось ноющей, тягучей болью, голова стократно потяжелела и мечтала только об опоре более надежной, чем шея.

Сейчас я чувствовала себя гораздо лучше, хотя голова все еще казалась тяжелой, и что-то мешало дышать полной грудью. На часах было одиннадцать утра. Я никогда не позволяла себе так долго валяться в постели. На мониторе телефона светилось сообщение, отправленное с неизвестного мне номера.

"Вчера тебе стало плохо, и ты чуть не отключилась прямо в кафе. Я отвел тебя домой и заставил выпить жаропонижающее. Ты вела себя очень плохо: говорила, что с тобой все в порядке, а сразу после этого пыталась потерять сознание. Еще ты обещала лечь спать сразу же после моего ухода, надеюсь, так оно и было. Напиши, как ты, когда проснешься. Брайан".

Я должна была ответить, но так, чтобы не стать заложником непринужденной переписки. Единственное, что мне нужно от этой переписки – ее конец. Никаких эмоций. Впрочем, их и не было. Этим хороши люди, которые не меняются – они как теплые воспоминания. Что-то нехорошее было в моем отношении к Брайану. Впрочем, это лишь очередная паранойя. Очень вредно каждое мгновение стараться быть хорошей, даже если это происходит только в собственной голове. Нет, нет так: тем более, если это происходит только в собственной голове.

Сегодня я отстранила саму себя от руля. Отключила все анализаторы поведения, все датчики и маячки. Забралась с книгой под одеяло и провела так весь день, занятая исключительно сюжетом. И, к слову, осталась вполне довольна и сюжетом, и собой.

***

Больше никогда не буду пить, ни с горя, ни за компанию, ни от радости. Никогда, ни капли. Я пьянел после первого же глотка, причем пьянел безобразно: с драками, словесным поносом, провалами в памяти и неизменным тяжелым похмельем.

Я с трудом разлепил глаза: потолок моей спальни, выкрашенный когда-то в ярко-желтый цвет, закручивался спиралью, а черная люстра-канделябр в его центре превратилась в огромного паука и плавно покачивалась, жадно глядя на меня круглыми матовыми глазами-лампочками.

Голова, тяжелая, как пушечное ядро, глубоко ушла в подушку. Мной овладела уверенность, что, стоит мне попытаться привести тело в вертикальное положение, шея попросту сломается. Я предпринял метод "переворот-падение-упор лежа", чтобы исключить подобные риски, но удались лишь первые два пункта. В итоге я растянулся на полу в таком же глупом положении, что и до того, но уже на животе и без подушки и одеяла. На полу оказалось жестко и холодно. Детские капризы, но в жутком похмельном состоянии температура и жесткость окружающих предметов имели принципиальное значение.

Я собрал все свои силы, в большинстве своем моральные – тело отказывалось повиноваться, и отправился принимать холодный душ. То, что ждало меня в ванной, сработало эффективнее любого душа. Это было зеркало, а в нем – отражение моего бледного лица с синяками под обоими глазами и разбитым носом. Я подрался с Майком?! Не стоит даже пытаться вспомнить, кто победил – ответ очевиден. Интересно было бы узнать, как я добрался до дома, но знать это мог только Майк, который вряд ли хочет меня сейчас видеть или слышать. Хотя увидеть работу своего проворного кулака он, пожалуй, не отказался бы. Я не знал, как идти завтра на работу, как объясняться с шефом, как выслушивать тупые шуточки на предмет, какой потрясный костюм панды я прикупил себе на Хэллоуин…и как отважиться поговорить в Майком.