— Черт бы все побрал, — процедил мужчина и вновь завел мотор.

И больше мы не проронили ни слова, хранили молчание до самого коттеджа. Я почти сразу же оставила попытки разобраться в себе, а также в том нагромождении обломков, среди которых лавировали блуждающие огни надежды, — так мне представлялась теперь собственная жизнь. Мне было и горько, и смешно, и легко, и невыносимо одновременно.

Что касается Миши, то его совершенно точно отпустило не сразу. Сосредоточенный, с ощутимо исходящими от него волнами сдерживаемой ярости, он вел машину, не отвлекаясь ни на меня, ни на трезвонивший время от времени телефон.

Более или менее собой он овладел, когда мы, одолев последний поворот, остановились у дома, украшенного фонариками столь сказочно, что невольно залюбовалась. Мягко сиял рыхлый снег, пространство вокруг словно плыло в золотистом теплом свете, который шел из освещенных окон и прожекторов, закрепленных на соснах. Пожалуй, такая картина вполне могла послужить иллюстрацией к какой-нибудь волшебной истории из детской книжки. Не хватало только главных персонажей: шагнувших из леса Снегурочки и Деда Мороза.

— Приехали. В прямом и фигуральном смысле этого слова, — резюмировал Миша.

Смысл его фразы, произнесенной саркастичным тоном, разгадать не сумела. И, собственно, было некогда размышлять над ней. Вылетела из машины одновременно с мужчиной, недовольно взглянувшим на меня, и поспешила к входной двери.

Мы задерживались на десять минут.

Воронов предупредил тамаду и гостей, что начало чуть-чуть откладывается — форс-мажор. Мы начали готовиться к выходу. Молча, каждый занимаясь своим делом. Не повторяя еще раз сценарий, дабы не ошибиться, не подбадривая друг друга, не ссорясь, не дразнясь.

Этот странный не то бойкот, не то отчуждение страшили, рождали неуверенность. Я вдруг почувствовала себя одинокой, сломленной, слабой и абсолютно беззащитной.

Когда, уже одетая в «шубку» Снегурочки, приготовилась идти в зал, Миша внезапно оттаял. Он преградил мне путь и протянул косметичку, которую извлек из моей сумочки, намекая на то, что должна загримировать его. Потом сел на стул, глядя на меня в ожидании.

Прикусив губу, я проанализировала состояние своего напарника: кажется, спокоен, собран, настроен на работу. Приблизилась к нему.

Взявшись за кисть, приготовилась наносить пудру, но мужчина остановил меня, схватив за талию, стиснув почти до боли. Проговорил жестким, приказным тоном, не отрывая от меня взгляда темных глаз, показавшихся пугающе бездонными:

— Мы поженимся. Ты родишь мне ребенка. Или двух… Столько, сколько сама захочешь. И будешь закатывать мне скандал всякий раз, если тебе что-то не понравится в моих словах или поведении. Тебе ясно?

Он тряхнул меня. В карих глазах горел темный огонь, взволновавший меня, вызвавший невероятное удовлетворение. Напряжение и страх смыло волной огромного облегчения. Я без слов кивнула.

— И если еще хоть раз, хотя бы единственный раз, Леся, ты усомнишься во мне, в моих чувствах или отношении, месть моя будет страшной. Это понятно?

Я улыбнулась.

— Это тебе понятно? — переспросил, грозно повысив голос, нахмурившись.

Положив руку на плечо своему мужчине, я с нежностью заглянула ему в глаза, смотревшие на меня пристально, словно зондируя, успокаивающе провела ладонью по жестким волосам, задержалась на щеке.

— Это понятно, родной, — ответила негромко.

И тогда Воронова наконец отпустило. Притянув к себе, он уткнулся лицом в мой живот, облегченно выдохнул.

***

Корпоратив удался. Все наши с Мишей усилия, споры, труды оправдали себя, ну а денежные вложения агентства окупились отличным настроением и отзывами довольных сотрудников.

А я, кажется, вошла во вкус, играя Снегурочку. Да так вошла, что стала подумывать: раз никуда не уезжаю, выхожу, вроде бы, замуж (ультиматум Воронова ведь можно за официальное предложение считать?) и остаюсь в «Мегаполисе», то почему бы, и правда, не взять эту роль и в следующем году? Теперь, когда приобрела опыт, в том числе и в организации праздника, разобралась с Дедом Морозом, это стало бы не повинностью, не неприятностью, а удовольствием.

Только едва ли Миша согласится. Судя по настроению моего напарника (вернее, по тому, что оно пропало, — а как иначе расценивать то, что Воронов в кои-то веки отказался от экспромтов в сценарии, шуток в отношении меня и гостей и на протяжении всего нашего выхода был смертельно серьезен), ему роль массовика-затейника в костюме не по душе.

— Воистину это инквизиторская пытка! Всех, кто отдедморозил, надо сразу же к лику святых причислять, — бурчал Миша после, срывая с себя шапку, парик и бороду, распахивая костюм.

Вздохнув, я наградила своего взмокшего мужчину утешающим поцелуем. Это немедленно отвлекло его и заметно улучшило настроение.

А затем был фейерверк, устроенный на берегу водохранилища, потом — танцы. Поскольку час был поздний, пик куража миновал, а большинство собравшихся — пары, тамада баловал нас романтичными медленными композициями.

Вечернее платье я не захватила по понятной причине, поэтому так и осталась в «шубке» Снегурочки, только распустила косу да сняла шапочку. Мише явно нравился мой наряд. Сам он, смыв грим, переоделся в офисную одежду, отказавшись от пиджака и галстука.

Мы, без слов сговорившись, не стали вливаться в шумные компании или засиживаться за столом. Танцевали. Почти не разговаривали, касались друг друга осторожно, без страсти, словно бы проверяя, вновь доверяясь друг другу. И ему, и мне требовалось осмыслить все, привыкнуть к нашему новому статусу, открывшейся перспективе отношений. И думаю, еще нужны были эти минуты спокойствия после отбушевавшей бури конфликта.

Миша под любопытствующими взглядами сотрудников «Мегаполиса» качал меня в своих объятиях, нежных и бережных, смотрел в глаза. В полутьме, расцвеченной желтыми огоньками, его лицо было безмятежным и серьезным.

— Ты очень красивая, — сказал торжественно, заправив мне за ухо прядь волос.

Я тихо рассмеялась:

— Эта фраза в устах мужчины обычно подразумевает какой-то подтекст.

На душе было непривычно легко. Кажется, впервые за долгое время почувствовала, что мое будущее действительно светлое и сулит множество приятных открытий и дней.

— Не пойму, о чем ты, — лукаво улыбнулся Воронов одним уголком рта. Потом зашептал в ухо:

— Подтекст такой: твой вид и наряд меня заводят чрезвычайно, — поймал губами мочку уха.

По телу разлилась истома, и я подалась ближе к мужчине, крепче обхватила плечи, чтобы не упасть.

— Останешься сегодня со мной? — горячий шепот, сладкий поцелуй в шею.

— Ты снова заказал ужин? — я отстранилась. Нужно было остановиться, пока заинтригованные нашей парой гости, не получили еще больше материала для обсуждения.

— Нет. Но если проголодаешься, сделаю для тебя свой фирменный омлет.

— Соблазнительное предложение, — протянула я нарочито задумчивым тоном.

Чуть позже, когда композиция вновь сменилась, а я с сожалением подумала, что этот насыщенный, бедственный, великолепный, полный сюрпризов день подходит к концу, Миша поинтересовался, глядя на меня с любопытством и ожиданием:

— Ты бы хотела вот такую свадьбу? Куча гостей, веселье, тамада, конкурсы, танцы до упаду, тосты? Пир на весь мир?

Я огляделась вокруг: на столах в тусклом свете различались остатки блюд, грязная посуда, гости были заняты друг другом, едой, опустошением бокалов (двоих под давлением количества выпитого и, вероятно, съеденного сморил сон), украшенная комната, ранее вызывавшая восторг праздничным разноцветьем и блеском, сейчас казалась тесной, душной, вызывала отторжение.

Да, безусловно, веселье всем хорошо. Но есть у него один минус: оно заканчивается. И то, что остается после, не всегда приятно, скорее наоборот.

— Будь я царевной, такой свадебный пир логично вытекал бы из сценария… Так что, наверное, нет.

Улыбнувшись, Миша обхватил мой затылок, запустив пальцы в волосы, томительно нежно поцеловал.