Я двинулась следом за ним по колее, оставленной колесами автомобилей и являвшейся импровизированной тропой. Шаги давались с трудом, я все время увязала или спотыкалась. Складывалось впечатление, будто к моим ногами привязали тяжелые гири. Неудивительно, что сразу же отстала от своего спутника.

Миша тотчас же вернулся. Безапелляционным тоном обозначил:

— Я иду впереди, а ты крепко держишь меня за руку и идешь следом.

Спорить, проявлять независимость и держать границы было неразумно. И мы вновь начали путь. На этот раз вместе, так, как Воронов сказал.

«Безумие. Это невозможно», — такая мысль стучала в голове в первую минуту. «Никогда в жизни больше не куплю сапоги на шпильках», — пришло верное решение во вторую. «Какого черта вообще существуют леса и лесные дороги?» — постигло отчаяние в третью.

Если уж так тяжело идти по колее, то и представить невозможно, какие же сугробы там, среди величественных колонн сосен!

Глаза привыкли к темноте, и я оглядывала окрестности, ежась и даже не стараясь избавиться от мысли, что мы с Мишей посторонние, лишние люди в этом белом-белом царстве метели и сурового, будто тоже изо льда сделанного сосняка.

Серое небо, похожее сейчас на густой взбитый йогурт, нависало над головой. Мельтешили снежинки, облепляя одежду, лицо. Мы продвигались вперед неторопливым темпом, я старалась ступать след в след за мужчиной, крепко держала его за локоть, используя в качестве опоры, и низко наклоняла голову, пытаясь спрятаться от снегопада. Впрочем, за широкой спиной мужчины мне гораздо меньше перепадало. Думаю, Воронов гораздо быстрее шагал бы без меня, но ни слова упрека в медлительности, глупом упрямстве, помешавшем мне согласиться с ним и остаться, не было.

Да уж, привычка Миши молчать, когда особенно зол, и не попрекать чем-то уже содеянным и оставленным позади сыграла мне на руку.

А еще были приятны его терпение и твердость, с которыми он поддерживал меня, когда я спотыкалась или особенно сильно увязала. Я же в ответ старалась переставлять ноги быстрее.

Когда мы наконец нашли оптимальный темп передвижения, напряжение и адреналин слегка отпустили меня. Кажется, моего спутника тоже.

— Замерзла? — он чуть повернул ко мне голову.

— Наоборот, — откликнулась я. — Мне жарко!

И не соврала. Мороз, если верить синоптикам, был не больше десяти градусов, а от активного движения по снегу и преодоления непогоды я взмокла.

— Не вздумай расстегиваться.

— А сам-то. — Я отметила, что Воронов пару минут назад дернул молнию куртки вниз.

— Что дозволено Юпитеру… — не без сарказма ввернул он.

Я хохотнула:

— Я не бык!

— О нет, солнце! Ты раза в два упрямее…

Я предупреждающе двинула ему в плечо рукой с сумочкой. Послышался ехидный смешок.

— И в двести тысяч симпатичнее, — закончил этот провокатор.

Привычная для нас когда-то перебранка, обмен подначиваниями. Сейчас это не вызвало всполоха боли, не заставило отцепиться от мужчины, за которого держалась точно за соломинку, найденную в бушующем море. Нет, диалог успокоил, придал сил, вселил уверенность, напомнил: Миша как раз из такого сорта людей, которые нигде не пропадут. А если он не пропадет, то и я тоже.

Однако в следующий миг расслабленность слетела с меня так же быстро, как бахрома снега с потревоженной ветви.

— Слышишь? — Остановившись, я дернула мужчину за руку.

Мы оба замерли, прислушиваясь.

Пожалуй, впервые поняла, что тишина может быть такой… инородной. Человек, всю жизнь проживший в городе, просто не воспримет иначе отсутствие шума автомобильных двигателей, грохота автострад, звука людской речи, тихого топота ног прохожих, писка и пиликанья электронных устройств, резкого визга клаксонов и сирен.

Сейчас же, кроме постоянного, монотонного и какого-то густого гула ветра, словно бы застрявшего в верхушках деревьев, ничего не было. Хотя нет, было: сочный, будто выстрелы, треск.

— Это стволы трещат, — объяснил Воронов. Он направил свет фонарика сначала вправо, после влево, выискивая возможную опасность.

Искрящаяся белизна, исчерченная темными вертикалями толстых стволов. И больше ничего.

Достав из сумочки свой мобильный, тоже включила фонарик, посветила позади нас.

— Я в этом не уверена, — ответила, изучив темноту, в которой терялся свет наших благ прогресса.

— Больше ничего трещать не может. — Миша пожал плечами. — Пойдем. Задерживаться нельзя. — Он потянул меня за собой, ухватив за руку.

Спрятав телефон, я последовала за мужчиной. Тревога не отпускала. Беспричинная, и оттого справиться с ней было вдвойне сложно. Страхи вернулись, закопошились в голове, пустили мурашки по коже: если деревья трещат, вдруг какое-нибудь сгнившее рухнет на нас? А вдруг Тимофей уже ушел из коттеджа и мы не успеем? Вдруг окажется…

— Мы будто в сказку попали, — голос Воронова вырвал меня из засасывающей трясины паники. — Кажется, будто за тем поворотом увидим костер, у которого собрались двенадцать месяцев. Помнится, они как раз перед Новым годом свои посиделки устраивают. Или, может, набредем на домик Госпожи Метелицы.

Восхищенно-насмешливый тон мужчины удивил меня. Подобной тяги к фантазерству прежде не замечала за ним. Куда делись его практичность и основательность?

— Скорее уж, домик злой ведьмы, — не разделила я настроения Миши. — Мы точно Гензель и Гретель: птицы слопали наши хлебные крошки, дороги назад не найти.

— Ерунда! Может, мы в «Звездный талерах». Помнишь, такую сказку? Вот-вот с неба золото посыплется.

И Воронов на миг задрал вверх голову, словно и правда ожидал, что с мутных серых небес вместо снежинок на нас польется дождь из золотых монет.

Необычный настрой мужчины уже вызывал недоумение.

— Миш, а ты в курсе, что на самом деле это сказка о смерти? — поинтересовалась, перехватив его руку поудобнее.

— С чего бы?

От долгого разговора и порывистых накатов непогоды я запыхалась, но продолжила, не без назидательности:

— Девочка отдала все, что у нее было: еду, одежду. И осталась в неглиже посреди леса. Зимой. На морозе. Как думаешь, что с ней, голодной и холодной, стало?

— Чудо?

— Смерть, — отрезала я, взглянув в лицо обернувшегося спутника. — Золото, что она увидела, это просто свет небес, куда ее сердобольные ангелы забрали. А концовку еще вспомни. Мол, она больше никогда и ни в чем не нуждалась. Такое возможно лишь на том свете.

Миша тихо рассмеялся. Мое дыхание окончательно сбилось, и я остановилась. Мужчина же, резко развернувшись ко мне, вдруг крепко обнял за талию, прижал к себе.

— Леська, иногда твой ум просто оружие массового поражения.

— А не ты ли меня десять минут назад блондинкой обозвал? — припомнила, уткнувшись носом в холодный ворот его куртки, выравнивая дыхание, блаженствуя.

— Теперь ты мстишь изящно? Так? — усмехнулся он.

— Именно.

Чуть отстранившись, Миша пристально вгляделся в мое лицо. Понимая, что снег сотворил с тщательно наведенной утром красотой, я поспешила спрятать его, уткнувшись в грудь мужчины. Так остро чувствовала твердость его мышц, тепло, запах сырости, смешанный с горьковато-сладкой частичкой родного парфюма.

— Мы выберемся, — пообещал Воронов, прижимая меня к себе. — Наша сказка не страшная, а, по-моему, где-то даже смешная. Поучительная стопроцентно, — в его голосе звучала ирония.

Ошибается. Страшных сказок гораздо больше, чем поучительных. И почти в каждой действие происходит в лесу: «Морозко», «Красная шапочка»…

Воронов отпустил меня, повернулся, чтобы возобновить путь, но я, ошеломленная внезапной мыслью, не дала.

— Миша, — испуганно произнесла я, невидящим взором уставившись в его спину, парализованная, не в силах сделать шаг. — Как думаешь, здесь есть волки?

Мой спутник коротко и задорно рассмеялся, вновь разворачиваясь ко мне. Наклонился к самому лицу, успокаивающе обхватил руками плечи.

— Леська, их уже лет сто в этих местах не видели. Селяне, видишь ли, параноики, за свою скотинку так переживали, что, кажется, всех перестреляли.